Док - Страница 1

Шурга плакал. Молча, скрипя зубами от невыносимой боли. Крупные слезы катились по щекам, пробираясь по небритому подбородку, и медленно капали на залитую кровью грудь. Смотреть, как плачет сто килограммовый десантник, было страшно.

Я проверил скальпель и скривился: не инструменты, а ржавое старье. Чем приходится работать! Это даже не вивисекция получается, а сплошное издевательство. Перебрал сменные лезвия, вздохнул, и продолжил тем, что было.

Истерзанное тело задергалось в привязных ремнях. Я поймал взбешенный взгляд, но решил промолчать. Прошлый разговор о философии закончился матерно и обещанием свернуть мне шею при первой же возможности. Поэтому я лучше продолжу экзекуцию молча, здоровее буду.

Простенький медблок пискнул, выполняя команду, и по трубкам потек поддерживающий раствор: анаболики, витамины, сложные наборы аминокислот. Подопытный должен продержаться до завтрашнего утра. Ночью, когда локальная блокада отойдет, парень будет рвать жилы, выламывая стальную решетку клетки, а от его криков оглохнут микрофоны. Но если повезет, утром я найду его полумертвым на полу камеры, а не холодное тело в морге на столе для вскрытия.

Закончив копаться в раскрытой ране, я подтянул швейный блок со жгутом эластана и начал накладывать аккуратные швы. На сегодня план выполнен. Уляпанный кровью фартук в приемник биоматериалов, перчатки и маску следом. Помыться и влить в себя дозу чего покрепче, чтобы ночью не вскакивать от наполненных чужими криками кошмаров.

Проверив крепления, я отер салфеткой залитое потом лицо молодого парня и направился к выходу. Через час, согласно процедуре, санитары добавят химии и вернут бедолагу на место. Но прежде чем я успел нажать на кнопку рядом с дверью, Шурга сипло выдохнул мне в спину:

— Док…

Я обернулся и встретился с осмысленным взглядом пациента. Да, здоровья у него не занимать, быстро оклемался.

— Док… Спасибо…

Кивнув в ответ, я ушел. Потому что не знал, что ему ответить… Еще одному солдату, вернувшемся с войны, где людей тратили не считая… И теперь мне приходится выковыривать из исполосованных шрамами тел боевые импланты, вошедшие в стадию отторжения, и пытаться спасти тех, кто добрался домой. С пять, или десятью шансами на восстановление. Продираясь скальпелем сквозь мешанину исковерканной плоти, не имя возможности отключить модифицированную нервную систему, без нормальных препаратов и инструментов в заштатной больнице на краю «цивилизованного мира».

Бывший военный доктор, похоронивший дома уже тысячи мальчишек.

Я встал под ледяные струи дождя и уткнулся лбом в потертый пластик стены. У Шурги шансы на выживание тридцать два и пять десятых процента. Два дня назад было двадцать девять. И я верю, что завтра утром он скривит в болезненной ухмылке рот и скажет:

— Ну что, док, продолжим?

И ради крошечного шанса дать ему возможность выйти от нас самому, а не выкатиться в крематорий, ради этих крошечных процентов я завтра снова встану к столу и буду перекраивать чужое тело. Потому что это моя работа. Кровавая работа…

Говорят, лежа на плахе отлично вспоминается прошедшая жизнь. Не знаю. У меня из прошлого перед глазами встал лишь образ нашего крошечного смотрового кабинета в пригородах Паффа. И раскрашенная молодая мымра, которая буравила гиперзвуковыми воплями мою не выспавшуюся тушку:

— А доктор Граунер всегда назначал мне антицеллюлитный массаж, когда я возвращалась с грязевых пляжей! Вы слышите, молодой человек?! Всегда!

Мдя. «Молодой человек», дожили… Хотя, при своих тридцати пяти, росте под метр девяносто и некоторой худобе я неплохо сохранился. Особенно после работы у муниципалов в латинских кварталах сутки через двое. Чуть-чуть помятый жизнью доктор, с трудом пытавшийся вспомнить, что же он такое пил вчера вечером на отпускных проводах доктора Граунера… Да что же она так орет!

— И после массажа, я всегда получала…

— Витаминизированные ванны, я помню… К сожалению, бухгалтерия не включила вас в список пациентов, имеющих скидки в этом месяце. Исключительно только поэтому я не предлагаю вам сейчас полный комплект восстановительной терапии. Исключительно… Или мы не будем мелочиться и начнем прямо сегодня?

Отлично, раскрашенный в багровые цвета тонкогубый рот захлопнулся, и я смог перевести дух, бережно стараясь не расплескать мутное содержимое в голове. Магическое слово «скидки» действует на таких пациентов безошибочно. Как ударный наркоз на подрезанного в подворотне наркомана. Хотя, бывают и патологические реакции, смотря какую дурь предпочитал клиент.

Не успел я переключиться на привычный список «самых лучших услуг в нашей клинике», как пациентку вывернуло недопереваренным возмущением:

— Что?! И потерять мои честно заработанные семь процентов, которые я с таким трудом выбила из господина Граунера?! Да я…

К счастью, мои измученные уши спас новый визитер, сунувший наглую рожу в приоткрывшуюся дверь:

— Доктор Грундер?

Крошечные глазки под сросшимися в косматую полосу бровями успели за секунду пересчитать подавившуюся воздухом пациентку, меня в накрахмаленном халате и каждую колбу и пробирку на застекленных стеллажах.

— Грундер?

— Доктор Граунер уехал в срочную командировку вчера вечером и вернется лишь через месяц. Чем могу помочь?

— Командировка? — и в дверь протиснулась остальная часть визитера, в мятом буром кителе и давно не чищенных сапогах. — Ладно, отошлем по комму.[1] А вы?

— Доктор Макс Убер. Чем могу помочь?

— Убер, Убер, — забормотал обладатель грязной обуви и потыкал пальцем-сосиской в исцарапанный экран старого планшетника. — О, точно. Убер Макс, косметологический хирург. Отлично, бегать не придется. Распишитесь, доктор, вот тут… О вручении повестки на действительную военную службу. Согласно приказа…

И я понял, что наш великий пройдоха Граунер не зря столь неожиданно и спешно испарился из города в неизвестном направлении. Видимо, витало что-то в воздухе, в сводках с «зоны локального конфликта», и в задушевных беседах в ресторанчиках с высокопоставленными мужьями бесконечной вереницы пациенток, отштампованных по одному шаблону. И еще я понял, что выцветшая платиновая блондинка в кресле напротив — милая молодая женщина, последняя из представительниц слабого пола, с кем я успел пообщаться на этой неделе. И ее вытянутое лошадиное личико с полоской вульгарной помады и неровно приклеенными ресницами — единственное, что врежется в мою память как ключевое воспоминание о гражданской жизни.

А потом я поставил подпись на форме, заполненной сотнями крошечных букв-тараканов, и отключил мозг, дабы воспринимать покатившийся в пропасть мир со спокойствием человека, шагающего на эшафот. И лихорадочная эпопея по моей доставке до места службы осталась в памяти лишь как череда скомканных картинок из замызганного комикса в грязном туалете…

Любезно предоставленный тарантас комендатуры и домашние сборы под присмотром двух сопровождающих. Тяжелый побитый в бесконечных поездках чемодан и жесткое сидение экспресса до мега-порта в Грензе. Вереницы мужчин разного возраста у стоек регистрации и толпы испуганных бритых мальчишек-призывников у выхода на космодромное поле. Рябь бесконечных погон на мокрых от пота рубашках и крики, крики, крики…