Дочковедение. Отцы, воспитывающие дочерей - Страница 7

Мой сын, которому на момент написания этих строк было девять лет, довольно сдержанно рассказывает, как прошел его день. Если я спрашиваю, как дела в школе, чаще всего он отвечает «нормально». Если я спрашиваю, чем он занимался, он может рассказать об одном-двух занятиях, не более. Даже если школа сгорит дотла, он все равно скажет, что его день прошел «нормально».

Тот же вопрос я задаю однокласснице моего сына, одной из его лучших подруг. Она великолепна! Стоит спросить, как дела в школе, и я узнаю всё, что произошло с момента, когда этот же вопрос прозвучал в нашу последнюю встречу. Послушать ее – лучший способ быть в курсе последних новостей. Она знает не только то, как поживают другие дети, но и чьи родители развелись, кто с каким родителем живет и даже некоторые детали из жизни самих родителей.

Ее способность знать всё это в девять лет свидетельствует о естественной склонности девочек собирать социальную информацию. Я твердо убежден, что девятилетние девочки – лучшие шпионы, какие только могут существовать в природе. Сбросьте их на парашюте в местную школу, и скоро у вас будет доступ к любой информации, какая вам только понадобится. Гарантирую, что маленькая подруга моего сына за неделю смогла бы добыть коды запуска советских ракет.

Большая тройка

Часто простой акт общения с другим человеком люди делают похожим на конспект диссертации по ракетостроению. Существует огромное количество литературы, посвященной общению. Некоторые из этих книг полезны, другие глупы. Иногда единственный способ что-то сказать – просто взять и сказать.

Общение не так сложно, как ракетостроение, если, конечно, это не разговор двух ученых, обсуждающих системы реактивных двигателей. Для остальных разговор – это просто разговор, не больше и не меньше.

Ниже я представляю инструкцию для пап по разговору с девочками, сведенную к трем простым пунктам. В ней нет ничего сложного, никаких специальных терминов или фраз, которые надо запоминать.

1. Прилагайте усилия.

Не могу не подчеркнуть важность усилий. Не надо делать ничего особенного, надо лишь делать что-то. Общение не происходит само по себе, для него нужны как минимум двое. Если вы вкладываете усилия и ваша дочь видит, что ее папе с ней интересно, то, даже если вы не всегда будете говорить правильные вещи, вы дадите ей то единственное, что ей нужно больше всего – ваше время.

2. Не пытайтесь постоянно решать проблемы-

Девочки не всегда хотят, чтобы вы решали их проблемы; иногда они хотят только поговорить о своих чувствах. Понять это может быть сложно, поскольку мы, будучи существами практичными, непременно стараемся найти пути решения. Как ни странно, иногда девочки хотят просто поговорить о проблеме, а не решить ее. Время от времени вам действительно придется решать проблемы, поскольку она будет ждать от вас помощи, но не делайте это постоянно. Иногда ей лишь хочется рассказать, как она себя чувствует.

3. Задавайте вопросы.

Помните, что вопросы не просто помогают собирать информацию: они выстраивают связь между отцом и дочерью. Задавая вопросы, вы показываете, что вам интересно, а это очень хорошо. Поскольку мы, мужчины, – практичные существа, то предпочитаем задавать ровно столько вопросов, чтобы в проблеме можно было разобраться, после чего делаем ряд предположений, как эту проблему решить. Вставляйте в свой разговор вопросы – девочкам это нравится.

Вот и все: просто, как раз-два-три.

Конечно, я мог бы усложнить процесс, но не думаю, что мир нуждается в дополнительных сложностях. В нем и так достаточно всякой ерунды. Вы не должны говорить, как девочка, – вы должны просто говорить со своей дочерью, и основная ваша задача – выслушивать ее. Чем чаще вы будете это делать, тем лучше она будет себя чувствовать и эффективнее разбираться с теми многочисленными трудностями, которые ожидают ее в жизни.

Отец, который временно потерял рассудок, голос и дочь

Через десять минут разговора с семейством Бартлетт я понял, что больше не могу игнорировать сидящее в углу крупное толстокожее – слона.

Миссис Бартлетт работала адвокатом, мистер Бартлетт – бухгалтером, а Салли

было четырнадцать, и она была ужасна. Ужасна не всегда – только «ситуативно». До одиннадцати лет Салли росла замечательным ребенком, но с тех пор много воды утекло. Она не убивала котят, не грабила банки, но постоянно обижалась и оскорблялась. Родители привели ее ко мне, волнуясь из-за того, что она без конца на них злится.

Слоном была не она – слоном в моем кабинете оказалось молчание мистера Бартлетта. Мистер Бартлетт испускал отчаянную тишину, а его жена и дочь ее заполняли.

– Подождите-ка, – сказал я. – Прежде чем мы продолжим, я хочу задать вопрос.

Все посмотрели на меня, то есть почти все. Салли закатила глаза и уставилась в какую-то точку над моим столом – похоже, эта точка ее особенно раздражала.

– Почему вы ничего не говорите? – спросил я мистера Бартлетта.

Он смущенно поерзал в кресле, словно не привык привлекать к себе такое внимание.

– Я понял, что в обществе Салли лучше вообще ничего не говорить, поскольку всё, что я говорю, обычно неправильно.

– Неправильно? – переспросил я. – И что, например?

– Честно? Понятия не имею, но что бы я ни сказал, оказывается не тем, чем надо.

Я посмотрел на Салли, чье полное боли лицо выглядело одновременно оскорбленным, обиженным и надменным.

– Да, ее легко обидеть, – сказал я. – Она просто рождена для того, чтобы обижаться.

Салли одарила меня одним-единственным злобным взглядом и отвернулась.

– Ух ты, – продолжил я. – Отлично. Таким взглядом ты могла бы убивать мух. Как органический инсектицид, полностью био-разложимый и углеродно-нейтральный.

Папа засмеялся.

Салли – нет.

– Значит, вы действительно не разговариваете в ее присутствии?

– Конечно, я не всегда молчу, но стараюсь свести общение к минимуму.

– Почему? Боитесь сказать что-нибудь не то?

Он кивнул.

Я хорошо его понимал. Он был как солдат в Первую мировую, который отказывался покидать траншею и идти в атаку на немецкие окопы по одной простой причине – все, кто это сделал до него, были сметены огнем немецких пулеметов.

Именно это я и сказал:

– Вы – как солдат в Первую мировую, который отказывается покидать траншею и идти в атаку, потому что, как только вы вылезете, вас тут же накроет пулеметная очередь.

Он засмеялся:

– Похоже, так и есть.

– С одной поправкой: у немцев были настоящие пули, а у Салли – просто блеф. Она стреляет холостыми, и надеется, что все вокруг испугаются, попрячутся и ничего не заметят.

Салли посмотрела на меня и снова фыркнула.

– Вот, – сказал я ее отцу, показывая рукой на себя и на кресло, – ни крови, ни внутренностей, всё чисто.

Она злобно посмотрела на меня, но не оставила ни царапины.

– Под таким углом я на это никогда не смотрел, – улыбнулся он.

– Не беспокойтесь, что вы скажете что-то неправильное. Нет такого понятия – «правильное». Просто говорите и смотрите, что из этого выйдет. Если вы позволите ее блефу загонять вас в молчание, то будете сидеть в траншее годами. Поднимайтесь на бруствер и начинайте плясать джигу. Вы должны вовлечь врага в остроумный обмен любезностями или даже нелюбезностями. Что бы вы ни делали, не позволяйте нескольким холостым очередям обманывать вас, вынуждая пригибать голову. Ей требуется, чтобы вы руководили, а не пятились.

Несколько секунд он обдумывал мои слова, а потом посмотрел на дочь.

– Это правда? – спросил он.

– Нет, – отрезала она.

Он взглянул на меня, и я подбодрил его кивком.

– А по-моему, правда, – продолжил он. – Отныне я буду говорить всё, что думаю, а ты будешь учиться с этим жить.