Дочь того самого Джойса - Страница 13
– О-о… – вспыхнула я. – Да… Ките. До завтра.
Пока мы с Киттен, рука об руку, шли к остановке трамвая, она не переставая говорила о том, как весь вечер смотрел на меня мистер Беккет.
– Почему ты не сказала, как ты замечательна и талантлива, дорогая? Право, ты была слишком скромна! – Она сокрушенно покачала головой.
– Тебе он показался привлекательным?
– Слишком худой и костлявый, на мой вкус, – засмеялась Киттен. – Знаешь, кого он мне напомнил?
– Римское божество? Лорда Байрона? – Я даже слегка подпрыгнула, представив себе высокие мускулы мистера Беккета, его жилистое тело, его лицо, словно высеченное из мрамора, и зачесанные назад волосы, на которых еще сохранились следы гребенки.
– Он похож на твоего папу! Если бы он переменил очки, отпустил небольшую бородку и одевался более стильно, то его можно было бы принять за твоего родного брата. – Киттен хихикнула, но по ее лицу тут же пробежала тень. – Джорджо сегодня был какой-то странный.
– Да, – согласилась я, вспоминая необычайный блеск его туфель, толстую пачку банкнот, что он оставил у бара, дорогие сигареты и то, как пренебрежительно он от меня отделался. К счастью, в эту секунду на бульвар Монпарнас с грохотом и дребезжанием въехал трамвай, и это избавило меня от необходимости обсуждать странности в поведении Джорджо.
На следующее утро, когда я уже уходила на урок, в кухне появился Джорджо, зевая и отчаянно моргая. Под глазами у него залегли темные круги.
– Уже убегаешь? – невнятно пробормотал он.
– Да, я опаздываю. Как вам вчера понравилось на Монмартре? – Я сунула в сумку балетные туфли и поспешила к двери. Сотни вопросов вертелись у меня на языке, но времени на разговоры совсем не было.
– Было хорошо. – Джорджо потянулся и зевнул еще раз. – Беккет оттаял после нескольких рюмок. После того как он чуток выпьет, у него открывается превосходное чувство юмора. А это как раз напомнило мне кое о чем, Лючия. – Он замолчал и стал шарить по карманам, ища сигареты. – У тебя завелся поклонник.
Я резко развернулась. Удары моего сердца были похожи на пистолетные выстрелы.
– Кто?
– Больше не могу вымолвить ни слова. – Джорджо воткнул в рот сигарету и снова сунул руку в карман, нащупывая зажигалку. – Черт возьми! Я оставил зажигалку в этом проклятом баре!
– Кто? – настойчиво повторила я.
– Поклонник. Все, что я могу сказать. – Нетвердой походкой он подошел ко мне и шутливо толкнул в плечо. – Лети, а то опоздаешь, Лючия. Кстати, возможно, ты могла бы на обратном пути зайти на Монмартр и забрать мою зажигалку?
Но я уже сбегала по лестнице, на цыпочках перепрыгивая сразу через пять ступенек. Голова моя кружилась, и я была вне себя от волнения. Выскочив на улицу, в яркий, нестерпимо солнечный день, до краев заполненный обещанием всего лучшего на свете, я кружилась и вальсировала всю дорогу до танцевальной студии.
Кюснахт, Цюрих
– О, новое меховое пальто, мисс Джойс? – Доктор Юнг стоит за отполированным письменным столом и оглядывает меня сверху вниз своими глазами ящерицы.
– Баббо его купил. Я потеряла прежнее. – Мои глаза покалывает от слез. Как я могла вести себя так глупо! У баббо полно забот, кроме того, чтобы покупать мне новые пальто. Если его великий труд не будет завершен, это станет только моей виной… только моей виной… Я поднимаю воротник пальто и кутаю подбородок в его податливые складки.
– Вам нет нужды душить себя, мисс Джойс. Вряд ли здесь его унесет ветром. – Доктор проходит через кабинет и закрывает окно, будто всерьез думает, что внезапный порыв ветра может сорвать с меня пальто.
– Его не уносило ветром! – с негодованием возражаю. – Я случайно оставила его в зоопарке. Я смотрела на медведей, вместе с той женщиной, которой вы платите, чтобы она шпионила за мной, и забыла его на скамейке. – Я замолкаю и смотрю в окно, на гладкое, словно зеркало, Цюрихское озеро. Слышатся пронзительные крики чаек и тихое пыхтение парома, подходящего к пристани.
– И как вы ладите с мадам Бейнс? – Доктор Юнг возвращается к столу и берет в руки первые главы моих мемуаров.
– Я знаю, что она – ваша шпионка. И отказываюсь рассказывать ей о своих снах. Но скажите же, что вы думаете о моей истории? Вам понравилось? – Я нервно играю с пуговицами пальто, засовывая их в петли и снова освобождая, одну за другой.
Доктор Юнг кивает.
– Я ожидал, что это будет больше похоже на работы вашего отца.
Я оставляю пуговицы, встаю и выпрямляю спину, стараясь выглядеть как можно выше.
– Должно быть, мне стоит принять это как комплимент – ведь мы все знаем, что вы думаете о книгах баббо. – Мой тон холоден как лед, потому что я помню, как уязвлен был баббо, когда доктор Юнг публично назвал «Улисс» холодным произведением, бесчувственным и скучным, как солитер. Да-да, именно это слово он употребил. – Значит, мои мемуары не напоминают вам солитер?
Он молча листает страницы, иногда кивая и шумно втягивая носом воздух.
– Где вы родились, мисс Джойс?
– Я вам уже говорила. В больнице для бедных в Италии. Баббо тоже там был. Вы не хотите ничего спросить о том, что я написала?
– Ваш отец наблюдал за родами? – Доктор приподнимает брови.
– Разумеется, нет! Он был очень болен и сам лежал в другой палате. Мама рассказывала, что тогда он едва не умер.
Доктор достает из кармана платок и промокает нос, однако безуспешно.
– Вы знали, что мать очень долго не кормила вас грудью или, возможно, вообще не кормила?
Я пожимаю плечами:
– И что с того?
– Но она кормила вашего брата. Почти до тех пор, пока не родились вы. Ваш отец написал это в отчете, который я попросил его составить. Вы испытываете какие-нибудь чувства по этому поводу, мисс Джойс?
– Джорджо всегда получал все – так у нас было заведено. Мать боготворит его. А баббо боготворит меня. – Я снова пожимаю плечами. Почему доктор Юнг все время говорит о моем детстве? – Моя история, – напоминаю я. – У вас нет никаких вопросов?
– Меня очень привлекло упоминание о ваших ясновидческих способностях. – Он постукивает пальцем по рукописи. – Не могли бы вы рассказать мне об этом подробнее? Были ли другие случаи, когда вы могли предвидеть будущее? И можете ли вы видеть его сейчас?
Я молчу и думаю, отвечать ли мне на его вопросы или нет. Но потом меня вдруг поражает мысль, что у меня ничего не осталось. Только мои тайны. А он слишком хочет их узнать. Он чересчур жаден.
– Вы должны дождаться следующей части. Но не ждите, что ваша шпионка вам что-нибудь поведает. Я буду предельно осторожна, чтобы ничем не выдать своих тайн.
Я не признаюсь ему, что все обретает смысл, лишь когда я пишу это на бумаге, заворачиваю мысли и воспоминания в слова, словно обматываю их пряжей. Я встаю и подхожу к окну, держа голову и плечи очень прямо. Чрезмерно ухоженный, вылизанный сад доктора Юнга выходит на озеро, где свободно плавают дикие утки и лебеди, оставляя на воде расходящиеся следы. Наверху в небе носятся чайки – то парят и кружат, то резко ныряют вниз.
– Я больше не хочу быть узницей, – говорю я и поворачиваюсь к доктору. – Я нужна баббо. От меня зависит будущее литературы.
Мне снова вспоминаются медведи в зоопарке. Как они кругами ковыляют по клетке, вялые, потерявшие всякую надежду.
– Вы делаете огромные успехи, мисс Джойс, но это только начало. Мадам Бейнс считает, что вы менее дезориентированы, чем мы думали вначале. И часто, по ее словам, вы мыслите вполне ясно и здраво. Да и чтобы написать все это… – он на секунду умолкает, берет мою рукопись и делает размашистый жест, – вы должны были находиться в здравом уме и ясной памяти.
– Когда я начинаю писать, вспоминаю все. Темнота отступает, растворяется, и я вижу прошлое так, будто это случилось вчера.
Я начинаю расхаживать по комнате. Как же мне надоело сидеть – в кабинетах врачей и больничных палатах, в машинах и на скамейках, на кроватях и смотровых столах! И как же мне хочется снова двигаться и танцевать! Почему никто не может этого понять?