Дочь профессора - Страница 62

«Противопоставление двух позиций: предоставление детей самим себе (Спарта); ограничение рождаемости (Индия).

Способы познания божьей воли: объективные — откровение, традиция; субъективные — смирение, самопознание, покаяние, самопожертвование, любовь…»

Дверь за его спиной отворилась. Он обернулся и увидел Лилиан.

— Привет! — сказала Лилиан. — Я помешала тебе?

— Нет, ничего, — сказал Генри.

— Значит, помешала.

— Эти дела не к спеху.

— Я на секунду. — Она сняла волосок с лифа платья.

Генри взглянул на часы: было уже почти пять.

— А ты вернешься к ужину? — спросил он.

Лилиан помедлила, затем сказала неуверенно:

— Постараюсь, но ты меня не жди.

— Нет-нет. Хорошо,

Лилиан улыбнулась, сделала шаг к Двери, но, по-видимому, что-то удерживало ее, потому что она вернулась, подошла к креслу, села.

— Что ты пишешь? — спросила она.

— Статью.

— Все ту же?

— Нет. Ту я бросил писать.

— А эта о чем?

— В конечном счете она будет о революции, — сказал Генри, покосившись на свои заметки, — но пока это больше о другом… о религии.

— О религии? Но ты же не религиозен.

— Не спорю.

— Тогда почему такая статья?

— Она не столько о религии, сколько об этической стороне религии — о различии между нею и этикой социальной.

— А это различие велико?

— Мне кажется, да. В сущности, они часто находятся в противоречии.

— А я привыкла думать, — сказала Лилиан, — что социальные законы и религиозные заповеди обычно совпадают: не убий, не укради…

— В некоторых случаях — да.

— А в чем они не совпадают?

— Общество возвеличивает героев, — сказал Генри, — в то время как Христос благословлял смиренных.

— Да, — сказала Лилиан. — Это верно.

— Вот это-то и должен решить человек: хочет он угодить богу или людям.

Лилиан опустила глаза на ковер.

— А ты какой сделал выбор? — спросила она.

— Я один из тех — их, кстати, большинство, — сказал Генри, — кто не в состоянии решить для себя этот вопрос

и потому приходит к концу, не совершив ни добрых дел, ни геройства.

— Никто не требует от тебя геройства, — сказала Лилиан, вспыхнув.

— И добрых дел тоже.

— Об этом я как-то не думала, — сказала Лилиан.

— Да и я не думал, — сказал Генри. — До последнего времени.

— Что же тебя натолкнуло? — спросила Лилиан.

— Как мне кажется, Лу.

— А что она тебе говорила?

— Она сказала, что излечилась.

— Отрадно слышать.

— И она продемонстрировала свою приспособленность к жизни, дав мне совет.

Лилиан рассмеялась.

— Может быть, она и излечилась, но она не изменилась, за это я ручаюсь.

— Не знаю, — сказал Генри, — но совет она дала мне дельный.

— Что же она тебе сказала?

— Она сказала, что я не человек действия, и мне следует оставаться со своими книгами.

— А ты намерен был с ними расстаться?

— В какой-то мере.

— Я согласна с Лу. Держись за свои книги.

— Так я и сделаю.

Они взглянули друг другу в глаза. Наступило молчание. Потом Генри сказал:

— Тебе, верно, пора идти.

Лилиан поднялась.

— Да, пожалуй. — Она обернулась к креслу, с которого встала, словно проверяя не забыла ли там чего, потом снова взглянула на Генри, и, казалось, все еще была в нерешительности.

— Гарри, — сказала она наконец, — если ты никуда не уйдешь, я вернусь к ужину.

— Отлично, — сказал он. — Тогда я подожду тебя.

— Да, — сказала она, — да, подожди и… ну, в общем, до вечера. — Она хотела улыбнуться, но улыбки не получилось, не потому что она принуждала себя улыбнуться, нет, ей помешал наплыв чувства более сильного, чем простое дружелюбие, чувства, исказившего страданием ее лицо. Но в это время она уже успела повернуться к двери, и Генри ничего не заметил.

Луиза и Джулиус некоторое время тихо лежали рядом и Луиза чуть-чуть вздремнула. Очнувшись минут через пятнадцать от своей дремоты, она поглядела на длинное смуглое тело Джулиуса и увидела, что он уткнулся лицом в подушку и плечи его вздрагивают. Он плакал.

Луиза наклонилась над ним, тронула рукой его затылок.

— Что с тобой? — спросила она.

Он потряс головой, не отрывая лица от подушки и продолжая плакать.

Луиза придвинулась ближе, прильнула к нему. В этом медлительном движении не чувствовалось тревоги — слезы возлюбленного, казалось, не особенно взволновали ее.

— Скажи мне, что случилось? — спросила она.

Он приподнял голову от подушки и обратил на нее взгляд покрасневших, мокрых от слез глаз.

— О боже! — произнес он.

— Я люблю тебя, — сказала Луиза и поцеловала его в щеку. — И ты любишь меня.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Но ведь ты любишь меня, любишь?

— Да, люблю, но ты… ты не можешь любить меня.

— Почему?

— Потому что ты меня не знаешь.

— Я знаю все, что мне нужно.

— Нет, — сказал он и снова всхлипнул, — нет, не знаешь.

— Так откройся мне, — сказала она, неторопливо покрывая все его лицо легкими нежными поцелуями.

— Тогда ты не будешь любить меня, — сказал он, и в голосе его звучала боль, не утихшая под ее поцелуями.

— Нет, буду, — сказала она.

Джулиус вздохнул и перестал всхлипывать. Он задумался. Луиза, прижавшись губами к его щеке, тихонько поглаживала его ухо.

— Мой дядя, — вымолвил он наконец.

— Да?

— Ты помнишь его?

— Помню.

— Ты помнишь, он сказал, что работает в Вашингтоне?

— Да, — ответила она не очень уверенно.

— Он работает в ФБР. — Джулиус помолчал, потом добавил: — Он помощник начальника.

— Ну да?

— И он устроил меня в Гарвард.

— Я знаю. Ты говорил мне.

— Но не просто учиться. Он послал меня сюда, что бы я… чтобы я снабжал его информацией.

— Вот оно что! — Луиза отодвинулась.

Джулиус пристально поглядел ей в глаза, стараясь уловить, изменилось ли их выражение. Луиза с минуту смотрела куда-то в пространство, затем снова поцеловала его в щеку, в висок.

— Ну и ты? — спросила она.

— Да.

— И об Элане, и о Дэнни?

— Да. И о твоем отце. И о тебе.

— Значит, все это время ФБР было обо всем информировано?

— Да.

— Теперь я еще больше рада, что ничего не произойдет.

Джулиус снова уткнулся лицом в подушку.

— В том-то и дело, что произойдет.

Луиза подняла голову, высвободилась из-под его плеча.

— Как?!

Он снова поглядел ей в глаза.

— Это все притворство… То, что Элан согласился с твоим отцом. Элан считает его предложение просто смехотворным. Он сказал, что всем ровным счетом наплевать, если твоя мать спит с Лафлином. Он сказал, что такого рода скандал — давно отслуживший свою службу стандартный прием буржуазных политиканов.

— Но зачем же он соглашался с отцом? — спросила

Луиза, садясь на постели. — Никто же не заставлял его разыгрывать эту комедию!

— Он считал, что твой отец решил во что бы то ни стало помешать им и, если они с ним не согласятся, предупредить Лафлина.

— Понимаю, — сказала Луиза. — Значит, они будут действовать?

— Да. Сегодня вечером.

— Сегодня вечером?

— Да. Ведь профессор сказал нам, ты помнишь, что сегодня твоя мать должна встретиться с Лафлином.

— Да, правильно. И ФБР поставлено об этом в известность?

— Да.

— Тогда их арестуют.

— Да. В вестибюле. — Джулиус отвернулся от Луизы.

— И ты хочешь, чтобы их арестовали?

— Я не знаю, — сказал Джулиус. Голос его был тих и печален. — Я уже не знаю, чего я хочу и во что верю. Мне казалось, что все идет, как надо, до тех пор, пока я не познакомился с тобой и с твоим отцом. Время от времени я встречался с дядей и сообщал ему обо всем, что видел и слышал. Я как-то не задумывался над этим. Но теперь я не знаю…

— Это ужасно, если их арестуют, — сказала Луиза. — Ты понимаешь — Дэнни мой друг.