Дочь человечья, или Это я, Ольга (СИ) - Страница 10
"Я" и творческое "Я" это не одно и то же. Творческое "Я" более космическое, более возвышенное, более непознаваемое. Я, конечно, приземленнее, проще, у меня полно недостатков и бытовых забот. Часто я слышала от людей, что я на сцене не имею ничего общего со мной в жизни, я неузнаваема, невозможно даже понять, что это я. Для меня главные моменты в жизни - когда я, земная, отмираю и чуть-чуть прикасаюсь к этому космическому и высокому. Этого хватает, чтобы все остальное время прилагать всяческие усилия, терпеть трудности. Только ради этого, а вовсе не ради славы или денег. Чтобы играть на гитаре - нужно, чтобы была гитара, и так далее. Это все средства, а цель - ненадолго попасть в высокую струю.
Когда именно я написала первую песню, которую можно считать актом искусства, что ли, а не просто ученической поделкой? Не знаю... Все, что я делала с самого начала, даже будучи подростком, было глубоко пережито и было для меня очень сильным и ярким актом искусства, даже если это было изучение первых трех аккордов. Мотор находится не снаружи, мотор находится внутри. Остальное выясняется путем некоего сопоставления с внешней оценкой. Вначале меня не замечали, потом, наоборот, оценили и переоценили... Но для меня критерий - истинное удовлетворение, которое я получаю в сей момент, а оно возникает только когда я делаю то, что для меня свежо, трудно, актуально. Даже если весь мир будет меня горячо хвалить и давать большие деньги за повторение давным-давно пройденного, это не заставит меня получать от этого истинное удовлетворение.
Песни приходят ко мне в самое неожиданное время. Стараюсь записать на диктофон, на бумагу - потому что тут же забываю. На моем диктофоне очень много записей. Если я какой-то отрывок нашла потом, и он мне понравился, то надо вытащить мыслеформу, зафиксировать, доделать. Бывает, песня не складывается по многу лет. Потом я пойму, чего не хватало, добавлю, и наконец она сложилась. Но я уже не воспринимаю, что написала ее сейчас. Тогда не воспринимала, потому что не доделано, а сейчас - потому что только дала последний пинок. Поэтому момент рождения песни определить трудно. Честно говоря, у меня есть фобия чистого листа. А если листик какой-нибудь не очень новый, частично исписанный другими пометками, мне всегда легче на нем стихотворение накарябать. А потом в компьютер я уже переношу начисто. Уже не пишу стихотворение, я его чуть-чуть доделываю, поправляю. Так что сам процесс должен происходить максимально незаметно для меня, тогда мне легко.
Поэзия никому ничего не должна. Как только становится "должна", так сразу она начинает умирать. Ее можно представить себе как живое существо, которому мы только помогаем родиться. А какое оно будет - в перьях, из бронзы или пирожных, - не автор решает. Хотя его настроение очень влияет. Но мы же не владеем тем, какое у нас настроение: оно само по себе приходит. Совершенно разные чувства и состояния выражает поэзия. Часто стихи - просто игра и забава, умственные построения, математические задачки. Порой поэзия - это заплывы в столь далекие сферы, для которых и слов-то не придумано. И запретного для стиха ничего нет, потому что дело имеем с изнанкой разума. Внутри у человека больше, чем он показывает, и все это пища для поэзии. Пристойное и непристойное, интимное, тайное и болезненное, внутреннее, откровенное, возвышенное. Не принято о многом публично говорить, но это содержится во всех нас. Поэтому один человек резонирует с другим через поэзию. Все правдиво, только тогда и действует. Поэзия своей искренностью, тотальностью получает право говорить обо всем.
Когда я впервые набрала свои стихи на компьютере и распечатала их, то очень долго не могла оторваться от этого зрелища. Я смотрела на белый лист с буковками и размышляла о том, что наши чувства мы должны оформить в мысли, мысли в слова, а слова в какую-то поэтическую форму. Бесконечное вдруг уложилось в конечное - в набор символов. Это так графично, так красиво. Мне не верилось, что я это сделала, что эти буковки - это и есть я. Потом с трудом смогла оторвать свой взор от этого, но привыкнуть так и не смогла. Потому что привыкнуть к этому просто невозможно. Это восходит к самой сути взаимоотношений конечного и бесконечного, мира тонкого и мира материального, грубого.
Я, в общем-то, пишу тексты, хоть и связанные с действительностью, но очень опосредованно. Это как во сне увидеть. Случается так, что когда писала - не знала, о чем, а потом это встретилось... Так что реализм есть, но такой - шиворот-навыворот и выворот-нашиворот. Но бывают и реальные ситуации. Взять хотя бы "Голубочка"... Эта песня о том, как в меня влюбился один молодой человек, очень-очень молодой. И песня - это был мой "ответ Чемберлену". Хотя в реальности я не спела ее ему. И не спела никому, а спела просто песню. Там есть некий месседж - и он о любви. Правда, о невозможной, несостоявшейся.
Присуждение литературной премии журнала "Знамя" стало для меня совершенно уникальным ощущением. Когда серьезные люди, специалисты в своем деле, назвали меня поэтом, я изменила систему оценок и стала к стихам строже относиться, поняла, что слово - это тебе не бирюльки играть. Но каких-то амбиций у меня нет, мне интересно просто заниматься творчеством. И, поняв многое, не пугаться идти дальше.
Я чувствую силу, как чувствуют боль,
Я хочу дойти до конца,
Я безумная чайка, летящая вдоль
Кольца, что стало прямой.
Потому что для творческого человека много ловушек существует. Одна из них - ситуация с охотником из фильма "Обыкновенное чудо". Он давно не охотится и только собирает доказательства того, что он лучший в мире охотник, со всеми судится, скандалит и так далее. Это очень опасная вещь, и тут надо уметь что-то забыть. Окрылиться тем, что так тебя оценили, можно. Но только чтобы это не превратилось в повод для чувства собственной важности, которое вообще не дает никуда двигаться. Человек способен к движению лишь тогда, когда он находится в состоянии неустойчивости. Как только ему становится хорошо, как только он перестает переживать, значит, шар закатился в лузу. Он там лежит - и он уже dead.
Много лет меня заваливают своими творениями молодые поэты или считающие себя таковыми. Иногда очень навязчиво и часто совсем неинтересно. Я не могу это читать, и не знаю, что им отвечать. Золотые крупицы мелькают крайне редко, и, как правило, автор в таком случае уже замечен кем-то до меня. Зато именно графоманы часто обладают тяжелым характером и чересчур завышенной самооценкой. В этом смысле вышеупомянутый Алексей Дидуров был просто героем. Со всеми носился, всех выслушивал. На тренинге "Человеческая комедия" мы занимаемся чем угодно и периодически речью, абсурдом, стихами. Я открыла, что все люди без исключения к этому способны. Если их правильно настроить, они легко генерируют речевой поток очень высокого качества. Хоть сиди с диктофоном и записывай. И они на это не обращают внимания, не считают каким-то невероятным достижением. Поэтому мне кажется нелепой идея куда-то прямо-таки пробиваться. Пишите себе в альбомах, давайте читать подругам и мамам. Пойте друзьям: человек с гитарой ценен в любой компании. А дарование - такая настойчивая вещь: она не даст ни спать, ни есть. Это в чем-то даже крест, который уведет вас на Голгофу. И тогда и узнаете, почем фунт стиха. Если вы и вправду гений, окружающие вам это обязательно очень скоро скажут.
Практически каждый диск - это дырка в теле, это такая пуля, которая тебя убивает.
Если рана в груди,
Все еще впереди,
Позади только жизнь,
С остальным подожди...
И потом ты должен родиться заново, но родишься уже не тем, кем ты умер. Как говорил Павич, "от великой любви стареют". Диск - очень сложное дело не только в смысле воплощения, но и в плане общения с миром. Наверное, это похоже на то, когда ты еще жив, а надгробие себе уже строишь, и каждый диск - такой кирпич на твоем надгробии. После выхода диска ты уже не будешь тем, кем был до. Так что все это требует большого мужества... Когда ты как бы умираешь в первый раз, ты еще не знаешь, что тебя ждет и как это трудно - опять рождаться. А когда уже знаешь, нужно многое преодолеть.