До встречи на небесах! Небожители подвала - Страница 4

Можно вспомнить много прекрасного в нашей молодости, но, пожалуй, самым прекрасным были романтические знакомства. Давно известно, красивых женщин в нашем отечестве хоть пруд пруди – в чём в чём, а здесь мы всегда держали первенство в мире, и, если ты молод, попробуй устоять от этого ежедневного парада! В наше время уже отбросили всякие условности – знакомились не только на выставках и в театрах, но и на улицах, в метро… От случайных встреч, мимолётных влюблённостей голова шла кругом, они остались в памяти как светлые, цветущие деньки – «лазоревые», как говорит художник Дмитрюк.

Уже не вспомнить всех, в кого влюблялись по уши, остались только многообещающие взгляды, смутные улыбки, сбивчивые слова. В те годы весь воздух был пропитан флиртом, и мы неутомимо крутили романы. Знакомились легко, благо не было никаких расслоений в обществе и ещё ценились твои личные качества, а не то, что ты имеешь; одежда, деньги не имели существенного значения, и нашим подружкам было достаточно просто гулять по улицам, смотреть фильмы, пить кофе в какой-нибудь забегаловке. Это теперь девицам подавай ресторан, «мерседес», теперь они отворачиваются от всяких безденежных, неудачников, а на литераторов смотрят как на чокнутых. Так что в отношении романтических приключений нам невероятно повезло.

Понятно, мы не только гуляли по улицам и пили не только кофе – случалось всякое. Некоторые пуритане видели в нас «прожигателей жизни», но в сравнении с теперешней, в массе своей циничной и развращённой молодёжью мы выглядели всего лишь любителями приключений. Как ни крути, а всё-таки есть грань между влюблённостью и распущенностью, любвеобилием и развратом. Есть, и немалая. Уж не говоря о том, что чрезмерная свобода отношений меркнет перед романтической целомудренной любовью.

Теперь ведь молодёжная массовая культура сводится к дискотекам с диким психозом, наркоте и видакам, где сплошной секс и насилие. Всякие шоу и клипы преподносятся как новое искусство, но подобная массовая культура никогда не станет искусством, ведь она рассчитана на низкопробный вкус и её девиз: «Товар – рынок». Дельцы на телевидении и в издательствах так и говорят: «Мы раскручиваем то, что нужно рынку, что «в формате», что можно продать и не быть внакладе».

Сейчас молодые люди обезьянничают – хотят стать западниками и ради этого готовы поменять родной язык на английский (не понимают, балбесы, что ценность нации и каждого в отдельности – в своеобразности, неповторимости). Они виляют хвостом, лакействуют перед иностранцами, начисто забыв, что такое гордость и честь (Америка им представляется раем, откуда льётся золотой дождь в виде рока, джинсов, «кадиллаков»). В своей среде молодёжь обходится минимумом слов – чего перегружать голову! – «полный отстой, крутой прикид, прикольно, тухло, будь отвязанным, продвинутым» – и это жаргон студентов, а рабочие парни и девчонки изъясняются только матом; у них мат – бравада, некое проявление свободы, они лепят его в каждой фразе, лепят, никого не стесняясь.

А мы в их возрасте стеснялись крепких ругательств. Теперь-то в старости, ясно, не обходимся без грубого русского сленга; но, во-первых, переживите с наше; а, во-вторых, попробуй не материться, когда на твоих глазах преступная власть разваливает и нагло разворовывает страну; в-третьих, литераторам надоедает борьба со словами за столом; для нас мат – ёмкое выражение нескольких понятий, да и вворачиваем его только к месту. Но, признаюсь, теперь, от повсеместного употребления, мат уже надоел (всякие Ю. Алешковские, Вик. Ерофеевы, Сорокины используют его даже как литературный приём, который, естественно, вызывает протест). Теперь, наоборот, тянет к чистому русскому языку, к языку наших великих классиков (не случайно же классика в переводе с греческого – совершенство).

Как известно, книги развивают способности (особенно воображение), а телевидение его убивает; «ящик» навязывает своё, не надо мыслить, получай готовые рецепты. Сейчас телевидение – самое большое зло в стране, мощное оружие одурачивания людей. С экранов телевизоров идёт ежедневная, проплаченная сионистами обработка населения – попросту неприкрытое издевательство над честностью, благородством, душевной чистотой. По «ящику» молодёжи вдалбливают всякую чертовню: «Оттянись со вкусом!», «Бери от жизни все!», «Лучше жевать, чем говорить!». Вот они и жуют, садятся на иглу, без лишних слов заваливаются в койку; главное для них – «круто оторваться, расколбаситься, не стать кислотным». А мы – не то что устраивали праздник, но всё-таки обыгрывали ситуацию, и не обходились без разговоров об искусстве. Не обходились, честное слово, не обходились.

В конце концов мы все переженились (одни раньше, другие позже), заимели детей. Но, как известно, любовные отношения и супружество – совершенно разные вещи. Для семьи, кроме более-менее одинакового уровня развития и общих взглядов на основные вещи, нужны покладистость, уступчивость, терпимость, а мы и не знали, что это такое. К тому же буквально через год-два стало ясно, что мы женились не на лучших представительницах слабого пола. Мы ведь рассуждали как? Женщины без недостатков прекрасны, но с ними скучно. Вот и выбрали стервочек да истеричек. И начались нервотрёпки, стычки, перешедшие в войну с оскорблениями. Да-да, в настоящую войну.

Короче, спустя несколько лет мы все, как один, вдрызг разругались с жёнами и развелись. Большинство моих друзей в одиночестве пробыли недолго и снова ринулись искать счастья в браке, дуралеи. Но трое, самых стойких и свободолюбивых, ещё долгое время оставались неженатыми. Я тоже примыкал к этой золотой компании.

Показательно вот что – при разводе мы все оставили жёнам квартиры, сами же скитались по знакомым, пока не приобрели новое жильё. А что творится сейчас? Делят не только квартиры, но и вилки, ложки – чуть ли не распиливают диваны. Умора!

Наши семейные раздоры и последующие десять лет пришлись на период, который называют «застойным». Действительно, у власти стояли далеко не интеллектуалы, за них, квадратных уродов с протокольными рожами и канцелярским языком, мы постоянно испытывали стыд перед европейцами. (Когда они выступали, уткнувшись в написанное помощниками, вспоминался Пётр Первый, который запретил говорить по бумажке – «чтобы дурь каждого была видна».) Чиновничество доходило до маразма, просто тошнило от стадного единогласия и всяких торжеств, орденов и премий, которые сыпались, как звездопад. Немало людей еле сводило концы с концами, но всё же – и это особенно важно – не было никаких беспризорников, бомжей и нищих, которые теперь заполонили улицы городов. Не было, хоть убейте, не было!

Насчёт того, что в искусстве многих зажимали, надо признать: в основном зажимали откровенных антисоветчиков с их злобными произведениями и блатную романтику бардов, которые хрипели под Армстронга, ну и группу художников-неформалов с их, в сущности, разрушительной живописью (теперь, во времена «свободы», ясно, какое искусство они хотели иметь). А большинство, если и чувствовало зажимы, то, как правило, в мелочах; некоторые, вполне честные мастера, и вовсе их не чувствовали. Ну не случайно же было создано столько выдающихся произведений?! (Где они сейчас? Где то, что лежало в «столе»? Ничего не появилось!)

Многие таланты (не дутые, не конъюнктурщики и не обязательно партийные) в те времена вообще жили припеваючи – выпускали всё, что хотели, и получали по заслугам – всем известны роскошные дачные посёлки художников, писателей, композиторов, актёров. Некоторые поэты (Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Ахмадулина) выступали в самых престижных залах и на стадионах; вечера поэзии собирали толпы – люди протискивались сквозь кордоны милиции (эти трудности только подогревали толпу). Те же поэты катались и по заграницам; (поговаривают, они сотрудничали с КГБ, на что есть некоторые основания) и тогда всячески свидетельствовали свою лояльность к власти.

– Я не могу жить без коммунизма, – и такие вещи говорил Вознесенский (со слов художника Б. Жутовского).