До самой смерти. Том 2 (ЛП) - Страница 3

И она идеальна.

Она одна из самых счастливых, энергичных младенцев, которых я когда-либо встречала. Она всегда улыбалась для меня самой большой улыбкой или маме. От этого мне больно, что мы- это всё, что у нее есть. Я была девушкой, которая всегда верила, что каждый отец должен знать своего ребенка.

Я проповедовала это, я говорила это каждому, кто бросил своего ребенка. Я не имела ни малейшего понятия о сильной любви к ребенку, и на что ты готов пойти, чтобы защитить его.

Я бы умерла за Пенни. Я умру за неё. – Привет, милая, – моя мама улыбается, но улыбка не достигает ее глаз, – как работа?

Я поднимаю Пенни, иду к маме и целую ее в щеку.

– Хорошо.

Она хмурится.

– Мне не нравится это, совсем. Я бы хотела сделать что-нибудь. Ты выглядишь уставшей и…

Я протягиваю и прикладываю руку к ее щеке.

– Мам, все нормально.

– Почему бы тебе не позвонить отцу и..

– Нет, - я говорю резко, – мы сделали выбор переехать сюда и начать все заново, вот что мы делаем. Все наладится, мам. Это займёт время.

Она уставилась на меня. – У нас было время…

– Мама…

– Катя, пожалуйста. Если бы мы вернулись, он бы мог нам помочь…, – шепчет она.

Я поворачиваюсь к ней, удерживая фальшивую улыбку на лице.

– Мама, я сказала, что все хорошо.

– Пенни заслуживает…

– Нет, – я предупреждаю, – не смей мне говорить, что она заслуживает лучшего, что она заслуживает его. Никто не заслуживает проклятого монстра, мама.

Ее глаза становятся печальными.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Это несправедливо. Я сижу в этом кресле, а ты так много работаешь.

– Мам, я справляюсь. Все будет хорошо.

Я провела пальцами по щеке Пенни и она посмотрела на меня, улыбаясь. У нее было только два зуба, но это два чертовски милых зуба. Она так сильно похожа на него. Интересно, является ли это в некотором роде проклятием для тех, кто оставил бывшую с ребенком? Они никогда не увидят это так, как это видим мы. Словно у нас есть постоянное напоминание.

– Как она себя сегодня вела? – я спрашиваю, меняя тему.

– Энди сказала, что она была шумной. Она спит?

Я качаю головой, покачивая Пенни на своём бедре,

– Нет, я думаю, что она приболела.

– У нее насморк.

Я захожу в крошечную кухню. Она недостаточно большая, чтобы свободно передвигаться в ней, но я как-то умудряюсь готовить в ней. Я открываю небольшой холодильник и достаю сэндвич с арахисовым маслом, который я сделала сегодня утром. Откусила. Пенни тянется к нему: «Нет, малышка, у тебя может быть аллергия». Я опустила ее и сделала для нее то, что ей можно. После этого я иду в свою комнату и сбрасываю свои туфли.

На кровати лежит связка писем. Я тянусь вниз, листая их. Натыкаюсь на кучу счетов и моя грудь сжалась. Пока я открываю их, делаю пометку в голове. Три недели до зарплаты как минимум.

Что будет, если у нас не будет денег на жизнь. Мы опаздываем с выплатами, и прямо сейчас у меня нет представления, как я собираюсь исправить это. Как я, имея все, пришла ни к чему?

Конечно, я трудилась на своей старой работе, чтобы выжить, но это? Я думала, что это будет легче. Когда мы переехали в другой город, я полагала, что смогу просто устроиться на работу и все будет хорошо. Затем я узнала, что беременна. Здесь также нет работы в моей сфере, так как мы больше не живём в большом городе, поэтому работа с моей профессией редко встречается. Все сбережения ушли на оплату счетов и долгов, а также на уход за моей мамой, чтобы я могла работать.

Вскоре из-за отчаяния я оказалась официанткой. Я слишком гордая, чтобы вернутся к нему. Ничто не может заставить меня вернутся туда назад. Я отказалась от всего. Получше узнать моего отца. Моих братьев. Вообще от всего. Я просто ушла. Кэнди и Дасти единственные люди, которые знают, где я нахожусь, и они поклялись никому не говорить.

Они не сказали.

Он никогда не появится.

Каждый раз, когда я думаю о нем, что-то резко сжимается в моем сердце. Я справилась с болью. В течение нескольких месяцев я была словно оцепеневшей. Бесчувственной. Сломленной. Я плакала, перестала есть, я страдала, и это заняло время, пока я взяла себя в руки. Даже сейчас внутри меня пустота. Словно меня здесь нет. Интересно, что будет, если я когда-нибудь вернусь.

Пенни появляется в дверном проёме, улыбаясь мне.

– Хэй, малышка, – я мягко позвала ее.

Она забирается на край моей кровати. Она не очень хорошо ходит, но отлично взбирается. Я наклоняюсь и целую ее в голову. Нам было трудно, но она по-настоящему счастливый ребенок. В ней нет ничего другого, кроме как света и красоты. Если бы не она, я не уверена, как бы я справилась.

– Катя? – моя мама зовёт.

– Да?

– Ох, милая, к тебе пришли.

Гость? Кто будет посещать меня? У меня нет друзей. Я поднимаю Пенни на руки и иду по коридору. Когда я ступаю в гостиную, ахаю. Боль пронзает мое сердце, когда я смотрю на своего лучшего друга. Дасти стоит рядом с мамой, его лицо искажено эмоциями, которые я действительно не могу прочитать. Слёзы полились из глаз, и я сказала скрипучим голосом:

– Дасти…

– Боже, Катя.

Я опускаю Пенни и бросаюсь к нему. Мои руки обвиваются вокруг его тела. Он обнимает меня крепко, сжимая до боли, но мне плевать. Боже, я скучала по нему. Так сильно.

– Что… что это?

Я отстраняюсь, вытирая слезы. Дасти не изменился, ни капельки. Он выглядит таким же великолепным, как и в тот день, когда я уехала. Он одет в серый свитер и темные джинсы. Его волосы растрепаны. Он водит кончиком пальца по моей щеке, и я с трудом сдерживаю ещё один срыв, который грозиться вырваться наружу.

– Я здесь живу.

Он качает головой.

– Нет. Ты… нет…

Дасти знал, где я была, но он не знал об условиях моей жизни. Никто не знал. Мне не нужна жалость. Люди живут гораздо хуже. У некоторых даже нет дома. Я едва ли могу жаловаться; у меня есть крыша над головой. У меня было достаточно сбережений, чтобы пройти через это, но после рождения Пенни все стало сложнее. Я делаю все, что в моих силах, хоть и с трудом, но я делаю это.

– Все хорошо, – шепчу я.

Его глаза метнулись на Пенни.