Дни барабанного боя - Страница 15

Как и Холленд, Пастор приехал на кладбище раньше кортежа, но вошел через другие ворота. Выразить уважение к усопшему было бы уместнее в часовне, но подвергаться самоубийственному риску он не хотел. К тому же кладбище вполне подходило и для осуществления другого намерения.

Переодетого агента Пастор обнаружил почти сразу. Он знал, что соглядатай там будет, притом с примитивным снаряжением, не то что возле часовни. Поэтому его нисколько не беспокоило, попадет ли бородач на видеопленку. Незначительная гримировка делала Пастора совершенно неузнаваемым.

Не беспокоило его и то, что родственники покойного могут поинтересоваться, кто он такой. Под пальто, к нагрудному карману пиджака у него была прикреплена точно такая же пластиковая карточка, как те, что в то утро выдали агентам ФБР.

Покуда священник талдычил, что праведные упокоятся у вод тихих, Пастор обратил внимание на женщину, к которой подошел переодетый агент. Она стояла спиной к нему, но вскоре повернулась, смахивая со щеки выбившуюся прядь волос. Глаза Пастора за темными стеклами очков расширились.

Что же привело тебя сюда, малышка?

Пастор заинтересовался. Лицо женщины, стоящей на пригорке, он видел на одной из фотографий, доставленных ему в отель три часа назад. Холленд Тайло, двадцативосьмилетняя, незамужняя, прослужила в секретной службе меньше года, проштрафилась и находится на грани увольнения. Что ей здесь делать?

И упрекнул себя за недогадливость. Ее черная одежда, место, где она стояла, ясно говорили об этом. Приехала проститься с покойным. Точнее, ей так кажется. На самом деле ищет прощения, искупления.

Пастор наблюдал, как разговаривают Тайло и агент ФБР. Судя по ее жестам, юный фотограф неуклюже с нею заигрывал. Пастор задался вопросом, может ли эта стройная малышка иметь какое-то отношение к пропавшей дискете. Характеристика гласила, что она компетентна, в некоторых сферах профессиональной деятельности незаменима. Однако ее неопытность красноречиво свидетельствовала о себе. Пришло бы Уэстборну в голову обратиться к ней за помощью, чтобы спрятать дискету?

Пастор счел это маловероятным, но полностью подобной возможности не исключил. В конце концов Уэстборн уже проявил свою хитрость. Доверить дискету ничего не подозревающей охраннице было бы вполне в его духе.

В отличие от своего заказчика Пастор полагал, что сенатор спрятал дискету где-то в Дубках. Но пока поиски продолжались, он решил присмотреться к тем, кто в тот вечер общался с Уэстборном, к трем опытным агентам... и этой новенькой. Если дискеты в Дубках не окажется, Пастор собрался первым делом заняться Холленд Тайло. В конце концов Уэстборн отдавал ей предпочтение перед другими агентами...

Речь священника подходила к концу. Теперь Пастор сосредоточился на Синтии Палмер.

Вдова начинала ерзать. Вот если в только чуть повернулась. О, да она красавица...

На расстоянии в несколько ярдов вуаль не играла особой роли. Пастор оценил белую с румянцем кожу Синтии, полные губы, свежесть которых скрадывала телесного цвета помада. Белокурые волосы она заплела по-французски в косу, и он нашел, что ей это идет. Ее глаза беззастенчиво разглядывали его сквозь черную сетку. Когда они раскрылись пошире, явив всю свою голубизну, Пастор понял, что понравился ей.

Он улыбнулся одной стороной рта, решив, что это является достаточным ободрением. Его старание было вознаграждено. Палмер передвинулась на скамье, открыв ему прекрасный вид на свои длинные, упругие икры.

Пастор подождал, пока она снова не повернется к священнику, а потом чуть отступил назад. И лишь когда вдова скрылась из виду, пошел, срезав угол, к взятой напрокат машине, поставленной вдали от лимузинов.

Синтия будет разочарована, обнаружив, что его нет. А также удивлена и немало заинтригована. Зато приятно удивится, когда он явится к ней в уотергейтские апартаменты.

Пастор жаждал встречи с Синтией. Ему предстояло расспросить ее о многом, прежде всего о том, не приносил ли кто-то небольшой пакет для сенатора. Если да, где его можно найти. Это послужит возбуждающим прологом. Пастор не сомневался, что Синтия окажется весьма веселой вдовой.

Арлисс Джонсон снимал номер «люкс» с двумя спальнями в верхнем этаже «Виндзорского герба». Этот отель, расположенный рядом с Джорджтаунским университетом, описывается в путеводителях как «своеобразный» или «уютный». Джонсон жил там двадцать два года, на плоской крыше у него была своя терраса, где летом он выращивал розы.

Поднялся с постели Джонсон в три часа дня. Он не ложился всю ночь, вел разговоры с людьми в разных часовых поясах и за демаркационной линией суточного времени. Приняв душ, Джонсон быстро оделся. Через несколько минут он уже шел по вестибюлю. Дневная консьержка с улыбкой кивнула ему, но ничего не сказала. Служащие отеля знали, кто такой Джонсон, и не тревожили его по пустякам.

Ветер дул с Потомака, и воздух был чистым. Джонсон свернул с Оу-стрит и пошел северо-западной окраиной студенческого городка в сторону университетской часовни с часовой башней. Дорожки, которые он выбирал, шли сквозь густые живые изгороди и темные рощицы. Шагал Джонсон, подставляя лицо ветру и расстегнув куртку, «зауэр» терся о его ребра.

Прилегающий к часовой башне английский сад с фонтанами был разбит по проекту Генри Мура[2]. Журчание воды в фонтанах заглушало звук шагов. Но это не имело значения. Человек, на встречу с которым шел Джонсон, уже поджидал его, дымя крепкой французской сигаретой.

— Привет, Роберт.

Вышедший из тени ирландец был здоровяком. Роберт Кокран некогда играл за Ирландию на розыгрыше кубка мира по футболу. С годами его торс стал еще мускулистее, сплющенный во время полуфинального матча с Аргентиной нос так и оставался сплющенным.

— И тебе доброе утро, Арлисс.

Из-за перебитых хрящей Кокран гнусавил.

— Спасибо, что явился так быстро.

Кокран засмеялся:

— Пришлось вылететь рейсом «Конкорда» — этой дерьмовой британской авиакомпании.

Свою спортивную славу Роберт Кокран умело использовал для политической карьеры. Член ирландского парламента, он являлся горячим патриотом и неустанно трудился ради объединения Ирландии. В Белфасте британские парашютисты арестовали его сына-подростка по обвинению в терроризме. Пивную, где постоянно бывали солдаты, разнесла бомба, и англичане жаждали крови. Джонсон добыл данные, оправдывающие парня и указывающие на истинных убийц. Кокран этого не забывал. Сын его после четырехдневного допроса в замке Армаг прихрамывал до сих пор.

— Ты хотел узнать, что на уме у наших скверных мальчишек Макналти.

Джонсон промолчал. Последние тридцать часов он корпел над уликами, которые собрал Смит по убийству Уэстборна. Они казались неопровержимыми, особенно благодаря сведениям из Скотленд-Ярда.

Но ему не давал покоя мотив убийства. Большую часть времени Джонсон проводил, роясь в жизни агентов, которые могли соблазниться легкими деньгами от фальшивомонетчиков. Ему была понятна людская алчность, было понятно, как могут разъесть душу постоянные искушения. Мотив являлся маяком для Джонсона, но здесь он не видел проблеска.

Уэстборн никогда не сочувствовал ИРА. Поддерживал суровые законы против контрабанды оружия в Северную Ирландию из Соединенных Штатов. Однако законы оставались несовершенными, как всегда, поэтому оружие и деньги продолжали курсировать через Атлантику.

Зачем же убивать сенатора? Зачем идти на риск быть опознанными и вызвать непредсказуемые последствия?

Однако Смит был убежден в своей правоте и ничего не желал слушать.

Кокран, видимо, догадался о мыслях Джонсона.

— Для нас настали черные дни, Арлисс. Американцы называют ирландцев кровожадными дикарями, все Кеннеди вне себя от злости. — Он помолчал. — Ты беспокоишься о своей девочке, так?

Джонсон поглядел на Кокрана. Слова ирландца прозвучали мягко, сочувственно. Он знал, что Джонсон находился подле сенатора Бомонта, когда его убили. Официально безопасность обеспечивали французы. Джонсон, служивший тогда при посольстве, просто составил компанию другу. Он и Роберт Бомонт дружили с девятнадцати лет. Впервые судьба их свела на смертоносных полях Куанг Трей во Вьетнаме. Тем утром в Париже Джонсон даже не взял с собой оружия.