Дневники приемной матери ребенка из детского дома - Страница 13

– Это мой дедушка?

– Конечно, это он!

Больше мою дочь ничего не интересовало. Она увидела дедушку и успокоилась.

Мы были в деревне, где родители построили большой дом. Я мыла посуду на кухне. Дети играли в гостиной. Богданчик что-то лепетал на украинском, Мирослав часто смеялся. Вдруг я отчетливо услышала голос дочери. Ее интонация заставила меня вздрогнуть. Она произнесла всего несколько слов: «Пощади его или я тебя побью!» Я влетела в гостиную, прямо в желтых резиновых перчатках схватила дочь за руку и выдернула ее из троицы детей.

Уже в нашей комнате, усадив ее на диван и сняв перчатки, я села рядом и попросила дочку повторить то, что она только что сказала. Дочь перепугалась. Губы ее задрожали. Но она произнесла: «Пощади его, а не то я…». Дальше она запнулась и замолчала.

– Дочка, – сказала я, – я знаю, что ты хорошо помнишь продолжение своих слов. Я хочу, чтобы ты произнесла эту фразу полностью еще раз.

Она выразительно, со злостью посмотрела на меня, проверяя мою настойчивость. Я смотрела на нее в упор, не отводя взгляда, научившись таким образом делать вещи важными и требовать внимательного к ним отношения.

– А не то я тебя побью!

– А не то ты побьешь Богдана? – уточнила я.

Дочка молчала, опустив голову.

– Получается, что ты хочешь Богдана держать в страхе, ты угрожаешь ему? Ты хочешь определять, кого ты пощадишь, а кого побьешь?

Дочка руками закрыла лицо. Я убрала ее руки от лица, сказав, что жду ответа и при этом хочу видеть ее глаза и лицо. Дочь начала плакать. Плакать фальшиво, как она умеет. Надо сказать, что притворно плакать она умела великолепно. Сначала лицо становится жутко жалостливое, потом глазки приобретают потрясающе невинное выражение, ладошки почти театрально закрывают лицо, начинают нервно подергиваться плечики. Я не раз, и даже не десять раз наблюдала эту прекрасно отрепетированную и заученную сцену. Котик из «Шрека» оказался талантливым учителем всех детей. Но моя доченька явно превзошла своего учителя в мастерстве.

Мне стоило огромного труда не броситься успокаивать ее, слова жалости и прощения уже готовы были сорваться с моего языка. Но я взяла себя в руки, прекратила метания, как телесные, так и словесные, и молча сидела и смотрела на свою любимую актрису.

Дело в том, что хороший актер играет свою роль сцену за сценой, у него есть целостный сюжет. А у моей дочери был только актерский прием, спектакль она пока выстраивать не умеет (я надеюсь, что мое воспитание покажет ей более эффективные способы общения, хотя подумать о карьере актрисы ей стоит). Поэтому через несколько минут такого фальшивого плача героиня должна убедиться, что ее способ работает. Обычно она украдкой начинает смотреть между пальчиками совершенно наглыми и, естественно, сухими глазами: как я реагирую? Проделывает она это, опять-таки, безукоризненно. Продолжая якобы рыдать, подергивать плечиками, имитировать голосом плач, всхлипывать, она очень медленно и осознанно разводит пальчики и смотрит в образовавшееся отверстие. Заметить подобный маневр может только очень наблюдательный человек. Я заметила, и заметила давно.

Все свои актерские способности доченька продемонстрировала и в этой ситуации. Я эмоционально собралась и стала ждать, наблюдая за ней очень внимательно. И хотя мне хотелось дать ей пощечину, смахнув всю фальшь с ее лица, я старалась сидеть спокойно. Как только дочь начала подглядывать, я заговорила.

– В детском доме тебя мальчики били и издевались над тобой, когда ты была еще маленькая и многого не понимала. Теперь ты решила отыграться за свои унижения на Богдане и Мирославе? Да?

– Нет! Я не этого хотела! – крикнула она.

– А чего ты хотела?

– Не знаю!

– Доча, ты вчера Богдана измучила своими щелбанами по голове. У него от них разболелась голова, ты же знаешь, какой он чувствительный. Богдан и Мирославчик – твои братья, и мне нужно, чтобы вы подружились. Но никак не причиняли друг другу боль и страдания, и уж тем более не издевались друг над другом.

Дочь молчала, потупив взгляд.

– Напиши, пожалуйста, сочинение о том, что ты на самом деле хотела, и про «побью» тоже. Пока не напишешь, из комнаты не выйдешь.

Когда я вышла из комнаты, дети уже спали в своих кроватях. Вырубились все, хотя обычно днем они не спали. Я продолжила уборку. Через час я заглянула к нам в комнату. Там мирно посапывала и моя дочурка. Дети проснулись около пяти часов вечера.

Дочка написала сочинение из рук вон плохо в смысле грамматики. Написала она следующее:

Я молча слушала, как она, путаясь в своих закорючках, сбивчиво перечитывала сочинение. Затем я спросила:

– А как ты его не собиралась бить? Вот так? – Я подошла и достаточно болезненно дала ей щелбан по голове. – Бить приблизительно так или сильнее? Как именно?

Дочке мой щелбан очень не понравился. Она зло на меня посмотрела. Но я спокойно продолжила:

– Вчера целый день ты раздавала щелбаны и Богдану, и Мирославу. Мальчишкам было больно, но они терпели. Хоть и обижались на тебя, но ненадолго. Ты пользовалась их добрым отношением к себе как к девочке, как к сестре. Богдан еще вчера пожаловался своей маме, что ты ему не даешь прохода и постоянно бьешь его, от чего у него стала болеть голова. – Я встала и дала ей еще раз щелбан по голове. – Ты его так не собиралась бить. Или сильнее? Или ты думаешь, что Богдан своей маме наврал, что ты его била по голове? Так кто из вас врет: Богдан маме или ты в своем сочинении?

Дочь опять молчала, но я чувствовала, что злость ее нарастает.

– Мало того, что Богдану искусали все ноги земляные блохи, а потом в него вцепился клещ, которого еле вытащили, так еще приехала гадкая девочка, называющаяся сестрой, и измучила его своими щелбанами. Ты думаешь, Богдан об этом мечтал? Думаешь, все только и ждут, когда ты их одаришь своими издевками и тычками? Доча, пора понять, что игры детского дома остались в прошлом и что пора налаживать новые, более дружеские отношения. Или ты считаешь, что это и есть дружба? Ты сюда притащила бандитские отношения – кто может себе подчинить других, тот и главный! Дочка, здесь тебе не детский дом, где вы сидите взаперти и сильный подчиняет себе слабого, а старший подчиняет себе младшего! Ты находишься в открытом мире, где сильные люди защищают слабых, младших. Подумай только: это твои братья. И я не позволю тебе издеваться над ними. Я буду их защищать от твоих издевательств, потому что они дружат и играют с тобой, а ты с ними ведешь себя как дрянь! Скажи, Богдан тебя обижал?

– Нет.

– А Мирослав тебя обзывал, бил, насмехался над тобой?

– Нет.

– Тогда почему ты решила, что можешь так себя вести? Мы, возможно, единственные люди, которые любят тебя, которые приняли тебя в свой мир, и от твоего поведения сейчас многое зависит. Ты это понимаешь?

– Да.

– Тогда хватит врать себе и мне. Хватит вести себя по-скотски. Мне нужна твоя честность, мне нужна ты! Ты моя дочь, единственная дочь, и я тебя очень люблю!

Через минуту молчания она вымолвила:

– Если я буду признаваться, то мне придется углубиться очень далеко.

– Да, родная, углубляйся, потому что это единственно правильный путь, путь признания, путь свободы от детского дома! От его законов и привычек!

На следующий день история получила продолжение. Я отправила детей за молоком и решила вздремнуть в тишине. Разбудил меня рев Мирослава, доносившийся издалека. Я прислушалась. Это определенно был Мирослав. Я вышла со двора и пошла по улице навстречу неугомонной троице. Вдали я увидела, что моя дочь идет рядом с Мирославчиком и что-то ему говорит. Мирослав рыдает на всю улицу. Богдан идет на расстоянии нескольких метров от них. Подойдя ближе, я увидела, что Мирослав закрыл ладошкой глаз, а самым обиженным мне показался Богдан. Его я и спросила: