Дневники Фаулз - Страница 44

Джинетта Пуано. У меня с ней исключительно необычные отношения. Эта загадочная, державшаяся особняком малышка с таинственной и слегка ироничной улыбкой занимала срединное положение между «молодыми» и «стариками». И почти все время молчала. Прекрасная фигура, бледное, веснушчатое лицо, слишком узкое, чтобы его можно было назвать красивым, однако не лишенное шарма. На мой взгляд, она одевалась лучше остальных — возможно, потому, что впервые отправилась в такую поездку. За границу она тоже выбралась впервые и, похоже, первый раз рассталась с родителями. По непонятной причине она все время жалась ко мне. Должно быть, остальные члены группы, шумные и энергичные, пугали и отталкивали ее. Робкая и неопытная, она была также полностью лишена интеллекта, культуры и кокетства. Бледная и тихая. Когда же Джинетта немного оттаивала, становилось понятно, что человек она теплый. Но и тогда она предпочитала помалкивать. Несмотря на то что провел с девушкой много времени, я практически ничего о ней не узнал, кроме того, что у нее строгие родители и ей отчаянно надоел Туар. Она продавала мебель в отцовском магазине. Постепенно у нас завязался дорожный романчик. Не думаю, что она раньше с кем-нибудь всерьез целовалась, — чувствовалось, она сама поражена, что за такое короткое время близко сошлась с иностранцем.

Я оказался в затруднительном положении. Девушка мне нравилась, я был заинтригован, с удовольствием гулял и целовался с ней, однако трудно проводить много времени с человеком, предпочитающим молчать. Я испытывал гордость, как коллекционер, в руках которого оказался редкий цветок, и как мужчина, одержавший победу над другими представителями своего пола в самой главной игре. Когда мы сидели в автобусе, держась за руки, я внутренне торжествовал, как тщеславный петух, и только посмеивался, видя, как другие «старики» недоверчиво косятся в нашу сторону. «Молодые» относились к нашим отношениям более естественно.

3 августа

Мы влились в экскурсию в Пуатье. Было это серым, пасмурным днем. Одна из девушек приветливо улыбнулась мне из глубины автобуса; позже я узнал, что ее зовут Бриджит. Из-за постоянного шума, пения и всеобщего ажиотажа мне было не по себе; кроме того, меня поразили девушки: никак не ожидал, что их будет так много, да еще таких красивых. Неподалеку от Невера, рядом с каналом, мы разбили лагерь. Было холодно и сыро. Андре произнес речь, она в основном касалась дисциплины, однако носила не только воспитательный характер, но еще и отличалась мудростью. Для меня этот его талант был большой неожиданностью; нас стали представлять друг другу, каждый вставал, на него направляли свет фонариков. Терпеть не могу публичное внимание к своей персоне. Меня заставили вслух назвать мое имя.

— Джон Фаулз, — сказал я.

— Джон Фаулз, — произнесли все хором и повторили еще несколько раз с ироническим благоговением, растягивая гласные.

Несколько раз за путешествие мое имя всплывало в разговоре, и одна из девушек даже его пропела. Моник позже призналась, что как-то ночью она не сомкнула глаз, размышляя о моем имени. Тогда же, в первый раз, они пели хором под еле заметными звездами. В траве вспыхивали светлячки. Я держался ближе к Тинару. Нас обоих немного испугал энтузиазм остальных. Ночное пение было подобно ключу с чистой водой. При свете фонариков мы ели сардины.

Спал я плохо — не привык к палаткам и спальным мешкам. Впрочем, плохо я спал только в первую ночь, больше бессонница не повторялась.

4 августа

До швейцарской границы мы ехали целый день, местность становилась все более гористой и необычной. То было лесистое плато Юра, перерезанное глубокими сырыми долинами; шел дождь, и одноименных гор не было видно.

Тогда я и обратил внимание на Джинетту Пуано; на ней была черная лыжная куртка и зеленые брюки с отворотами; костюм подчеркивал изящество ее фигуры и острые грудки. Ричард так и присосался к девушке и все время что-то ей внушал, но я видел, что он ей до смерти надоел. На закате впереди замаячили Альпы, снег на вершинах пылал всеми оттенками оранжевого и розового. Великолепный финал дня, который иначе был бы однообразным.

5 августа

Утром Женева. Побрился я у горного ручья; на память пришли Норвегия, морская пехота — все те случаи, когда приходилось бриться с холодной водой, под открытым небом. Необычно, но не лишено удовольствия.

Женева вызвала в моей памяти Стокгольм и Копенгаген — так же просторно, все сверкает чистотой. Лебеди в воде, чайки в небе, яркие сады и люди, гуляющие по залитым солнцем улицам. Вдали маячил темно-зеленый массив Юра. Мы вышли у мола, чтобы осмотреть огромный фонтан в виде белой колонны, похожей на гигантский обелиск[234]; водяные струи, радужно переливающиеся брызги. Лавки, где продают сигареты.

Пообедали в небольшом городке на побережье Лаг-Леман на фоне темнеющего вдали Монблана. Затем — остановки в Шиль-оне, Монтре, Лозанне. Все очень красиво, но я не люблю находиться в толпе, быть частью туристической акции и с сожалением вспоминал пустынный, дикий пейзаж Н. Норвежские фьорды. Ненадолго остановились в Невшателе, хотя туристский лагерь там был прескверно организован. Вечером отправились пешком в соседний городок посмотреть на замок, ворота которого были освещены. Мы с Джинеттой шли отдельно от остальных, и она немного рассказала о себе, изрядно при этом нервничая.

6 августа

Утро в Берне. Город аркад и раскрашенных статуй. Взобравшись на башню кафедрального собора, мы любовались видом далеких гор. Сам собор некрасив. У швейцарцев и шведов совсем нет вкуса. Особенно это бросается в глаза при переезде из Швейцарии в Австрию. В городе вроде Халла больше архитектурных красот, чем во всей Швейцарии. Тун, Интерлакен. Вульгарные, космополитические города посреди роскошной природы. Лагерь разбили в Бриенце. Горы здесь круче, больше напоминают норвежские. В Бриенце есть магазин деревянных поделок, там много сувениров, статуэток, но среди всего этого изобилия ничего по-настоящему красивого. На некоторые вещи затрачено много труда, но не один только труд рождает красоту.

7 августа

Ранним утром отправился плавать. Было холодно, и удовольствия я не получил. Представление, вбитое нам в головы: если плаваешь утром, это должно нравится. Осмотрели Люцерн в мрачную погоду. Альпийские стрижи кружили у башенки деревянного моста. На ночь остановились вблизи озера Лаг-де-Цуг. Вечер был сырой, моросил дождь, в камышах перекрикивались поганки и лысухи. Мы с Полем поставили палатку в некотором отдалении от остальных. Пообедали все вместе в Gasthaus[235]. Девушки пели, танцевали. Нанни играла на пианино, кто-то принес нам вина. Когда возвращались в лагерь, девушки продолжали петь под дождем: ненарушаемая гармония.

8 августа

В Цюрихе унылая погода. Позавтракали в железнодорожном буфете бесцветными и безвкусными сосисками. Мы направляемся в Австрию, горы затянуты облаками, льет дождь, но в автобусе царит веселье. Кто-то всегда готов затянуть песню. Маленькая cliques[236] начинает разбиваться на группки, люди сходятся друг с другом, становятся дружелюбнее, непосредственнее, исчезает скованность. Все это очень по-французски — не по-английски. Мы собирались заночевать в Фелдкирх, но там не было свободных мест. Наконец нам удалось устроиться неподалеку, в горной деревушке, где нас поместили в танцевальном зале. Мужчины должны были спать на сцене, за занавесом, девушки непосредственно в зале. Шутки не прекращались. Мы поужинали, за ужином присутствовал немец, высоким тенором он пел в романтической манере: «Der Tannenbaum»[237], «Die Forelle»[238] и «Лили Марлен». После ужина он с несколькими друзьями и наши девушки пели попеременно. Он немного говорил по-английски, и между нами возникла атмосфера entente cordiale[239]. Под конец он попросил меня перевести на французский свой исключительно эмоциональный порыв. Думаю, он был разочарован тем, что перевод оказался слишком кратким, но музыка говорит больше слов.