Дневники Фаулз - Страница 20

Ветеринар усыпил собаку, и я помог вынести ее труп. Мы положили ее в мешок, а мешок засунули в багажник. Она уже перешла в разряд воспоминаний. Правда, все еще берущих за душу — место, где она лежала, было теплым; я взял в руки ее ошейник, потом заметил шерсть на матрасике, и накатили воспоминания, но я знал, что воспоминания со временем поблекнут и что она ушла навсегда.

11 октября

Тороплюсь закончить пьесу «Пандар». Из-за того что работаю над ней все время, не уверен в качестве своей работы. Беда в том, что она слишком актуальна, слишком связана с моими теперешними мыслями и страхами. И слишком многословна.

Новый взгляд на родителей, охватывающий все их недостатки, — точнее, те качества, которых им недостает. У них совсем нет ощущения стиля. Они не могут отличить стильный кувшин от просто симпатичного, они не чувствуют стиль вещей, книг, музыкального произведения, еды, приправы, жизни. Это то же, что отсутствие эстетического чувства, только глубже; лучше всего это понимаешь путем наблюдения. И тогда приходишь к основательной критике предместья. Тут полностью отсутствует чувство стиля — есть только традиционные и ограниченные представления о красоте и тем более о «симпатичности», и нет способности лицезреть стиль в чем-то, помимо искусства. Но стиль есть во всем. Даже в девственной природе. Разнообразие стилей в пейзаже, в форме цветов, в полете птиц.

14 октября

Генри Джеймс «Родерик Хадсон». Что-то в Джеймсе наводит на меня тоску. Многоречивость. Бесплотность. Хотя, возможно, все дело в моем настроении: нельзя судить о книге, пока не прочитал ее три раза с солидными интервалами.

15 октября

Отличный репортаж по радио о найденной гробнице матери Эзопа. Возникает бесконечно волнующее, романтическое и трогательное чувство при известии, что в косметичке нашли инструмент «заостренный с одного конца, чтобы чистить ногти, и округлый и плоский с другого, чтобы отодвигать кожицу». Такой факт помогает не бояться времени. Вчерашняя смерть ничем не отличается от той, что случилась 5 тысяч лет назад. Древние египтяне по-прежнему «живут»! Живут в своем энергичном, полном жизни искусстве. Экзотические, но все же близкие соседи.

Закончил «Пандара». Это мое третье сочинение, и первое прочно сбитое, с «продуманным» языком. Основная трудность — точность языка. Я доволен, что все позади. Хотя многое надо почистить и сократить. Есть слишком сентиментальные куски. Слишком напыщенные. Но есть и хорошие драматические отрывки, хотя и не всегда к месту.

24 октября

Коренастый молчаливый старый толстяк, плохо одетый и похожий на умную жабу, пришел сегодня купить одежду. С видом знатока он тщательно все осмотрел и предложил мне тридцать пять шиллингов. Тридцать пять шиллингов за костюм, два пиджака, свитер и рубашку, все в отличном состоянии. Я отказался. Он вытащил фунт и еще десять шиллингов и, похоже, думал, что от вида такой суммы я потеряю голову. Я вновь отказался, и он удалился, прихрамывая.

Геродот[90]. Читал шесть месяцев. Получил огромное удовольствие. Самое великое и лучшее в нем — гуманность. То, что он был легковерным, неточным и не всегда поступал благородно, только усиливает мой интерес, особенно если эти недостатки не чрезмерны. Поражает его любознательность, пристрастие к мелким событиям, а иногда почти вневременное подтрунивание над человеческими слабостями. Его работа изобилует темами, которые прямо вопиют, требуя современной обработки. Бескрайний сад идей. Снова и снова подчеркиваются основные essences[91] человеческой природы, а с другой стороны — пикантность и экзотика незнакомого варварского прошлого. Я отметил самые значительные места; значительными я называю отрывки занимательные, доставляющие эстетическое наслаждение или же интересные, приоткрывающие тайны. Большинство же так называемых исторически значимых сухих фактов о разного рода событиях скучно и представляет интерес только для историков. Все зависит от того, что вам интереснее знать — где X был в такой-то день или что он в этот день ел. На мой взгляд, последнее гораздо интереснее. Самая восхитительная книга о Египте. Первые четыре книги лучше пяти последующих, и, если бы мне пришлось готовить полное собрание, я бы ничего не исключил. Перевод «классический» в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. Самая оригинальная черта Геродота — сочетание академической объективности и очаровательного, казалось бы, неуместного здесь старомодного изящества.

25 октября

Сомнения относительно «Пандара». Временами кое-что кажется безупречным. Временами — ужасным. Но сейчас уже поздно что-то менять. Думаю, я никогда не смогу быть достаточно объективным. Если я вдруг увлекусь написанным, то, очнувшись, буду опять сомневаться. Ведь слова лишь кодируют истинное вдохновение, а не выражают его прямо. Они всего лишь камни для перехода на другой берег.

Начинаю понимать, что мое основное достоинство с творческой точки зрения — острое критическое чутье, нюх на faux tons[92]. Пока я не могу с успехом применять его к собственным сочинениям. Но, думаю, со временем с этой двойственностью удастся справиться. Мне кажется, что именно самокритичность сделала того Элиота, какого мы знаем. Острые критические способности содействовали его величию, однако все было в меру, не до такой степени, чтобы это качество повредило его замыслам.

Отец, напрочь лишенный чувства прекрасного, любит при первом удобном случае затевать споры по эстетическим вопросам. Он говорит:

— Вот самая гениальная симфония, ее написал такой-то. — В этом заявлении уже присутствует скрытый вызов. Нет чтобы мягко выразить восхищение, просто поделиться своей радостью.

28 октября

Три дня ужасной суеты, связанной с попытками перепечатать «Пандара». Но ничего не вышло. Текст нужно отдать до 1 ноября. Я же печатаю недостаточно быстро; кроме того, понимаю, что пьеса далека от совершенства. За всей этой суетой я ощущаю тупую боль, будто упущен еще один шанс проверить себя на публике. Всегда существует заманчивая возможность, какой бы труднодоступной она ни была, внезапно прославиться. И все же нужно сдерживать себя. Ведь живу я в полной изоляции, влачу исключительно однообразное vie quotidienne[93], и потому могу полагаться лишь на достоверность собственных суждений. А так как они со всей очевидностью выражают не полную истину, то нужно быть абсолютно уверенным в их обоснованности, прежде чем отважиться представить свои творения на суд общественности. Малейший намек на вялость стиля, на неточности — уже основание для переработки. А в «Пандаре» множество слабых мест. Даже мне это видно. В поэзии все проще. Там созидаешь и разрушаешь в самом себе, только в самом себе, пока руины не достигнут высоты, достаточной для строительства чего-то стоящего. Можно провести параллель с растущим кораллом, который через какое-то время начинает выступать над поверхностью моря. Поэзия стала некоммерческой литературой и теперь может быть чистой, а ее создатель уже не должен приспосабливаться к моде текущего времени. Малая производительность — определяющая черта подлинного поэта. На ум мне приходят Вийон и Т.С. Элиот. А не Шекспир и Данте.

Автору романа или пьесы проявить решимость гораздо труднее. Дьявол здесь прячется под намерением «напечататься во что бы то ни стало». Возникает непреодолимое желание предать себя, стать самому себе Иудой — ради злата, реального или метафорического. В каком-то смысле я рад, что «Пандар» не подвергнется проверке, не будет вынесен на всеобщее обозрение, ведь согласие на это далось бы мне с большим трудом. Но и лишняя задержка приводит меня в отчаяние. Ведь я сознательно упустил возможность сделать карьеру и предпочел внутренние ценности внешнему успеху.