Дневники белокурого демона (СИ) - Страница 13

Почему-то эта то ли страшилка, то ли попытка снисходительной поддержки окончательно выбила меня из мира живущих. После бессонной ночи в горячечных болезненно-липких осколках мыслей я вскрыл себе вены, разорвав их вдоль иглой от капельницы. Мне не позволили умереть. Родители перевели меня в частную клинику с более тщательным присмотром. Эти долги я выплачивал по выписке сам, пытаясь хоть чем-то усмирить омерзение по отношению к собственной никчемности. Мне казалось, что я по большей части сам виноват в произошедшем. Что всего этого можно было бы избежать, будь я хоть чуточку другим.

Тех парней нашли быстро. Мои показания просто записали, в зал суда я явиться не мог по состоянию здоровья. Опознать я их тоже не мог, лиц я почти не видел, только тёмные силуэты и частично одежду. Меня не интересовало, сколько им дадут, меня вообще ничего не интересовало.

Мама тогда сходила ко мне на работу, чтобы конфиденциально всё объяснить начальнику. К Сергею её не пропустили, выдали мою трудовую книжку, зарплату без премии в тощем конверте и проводили на выход. Какая-то сердобольная девушка, судя по описанию Инга, вышла следом и, поминутно оглядываясь, поведала, что начальник пришёл в понедельник злой, как голодный вурдалак. Выяснив, что меня всё ещё нет на рабочем месте, распорядился уволить по статье, если я до конца рабочего дня не соизволю явиться. Разумеется, я не явился ни в тот день, ни на следующий. Я не стал судиться с ним и попросил маму не ходить туда больше.

Олег предсказуемо не объявлялся, и я был благодарен ему за это. Я никого не хотел видеть.

- Вы не пытались встретиться с Сергеем, как-то объясниться? – предельное внимание во взгляде пришпиливает к месту.

- Нет, не вижу смысла, - опустошённость внутри ворчливо отбрыкнулась от необходимости что-то анализировать, думать. - Для меня всё закончилось. Для него, думаю, тоже, - сегодня Артур не поднимает глаз от серо-зелёных узоров на серо-зелёном ковре.

Настораживающая пауза. Вползает назойливый шум улицы сквозь приоткрытое окно.

- Вас всё ещё мучают кошмары? – привычное поскрипывание неудобного кресла.

- Да, но я почти перестал их бояться. Иногда мне удаётся уснуть снова.

Пауза. Сегодня их так много, что кажется, будто из них и состоит беседа, а короткие реплики лишь разбавляют тишину.

- Я полагаю, можно начинать уменьшать дозы основных препаратов. Однако, я всё ещё настаиваю на поддерживающих добавках и витаминах. Вы очень плохо питаетесь, - огорчение сквозит сквозь так небрежно накинутую сегодня благосклонность. – Будет очень раздражающей просьба записывать в дневнике некую хронику суток? Вам бы тоже было полезно увидеть со стороны, во что превратился Ваш режим.

Лишь обречённый взмах рукой в ответ.

Интересно, почему в какой-то момент я начал думать, будто Карлович меня уже не раздражает? Ладно, сутки, так сутки.

Лёг в два часа ночи. Проснулся в четыре утра. Попил воды. Пописал. Лёг спать.

Так и хочется пририсовать дурацкий смайлик.

Лежал до шести. Так и не смог уснуть. Сварил себе кофе. Попробовал читать книгу. Не получилось. И дело не в содержании, я вообще не понял, что это было и о чём.

Хоть убейте, не знаю, что делал до обеда. Время просто выпало в никуда. Очнулся сидя на стуле в кухне, у окна, и пялясь в серое небо между домами. Есть не хочется. 

Ещё один провал. Сейчас 1:45. Меня привычно шатает. И всё-таки непонятно, куда исчезает время. Видимо, даже оно не в силах меня выносить.

В очередной раз поймал себя на провале во времени. Я не помню, не понимаю что делал. Возникла дикая мысль установить в квартире камеры. Но, судя по ощущениям, всё время я был по большей части неподвижен. Тот ещё интерес – наблюдать, как я не двигаюсь часами. Сейчас 3:12, я собираюсь поесть.

Увидел на полу протоптанную в пыли дорожку. Она никуда не ведёт, просто от дивана и обратно к нему. Не помню, как я её протоптал. Удалось съесть что-то из холодильника. Надеюсь, это было съедобно.

Больше не буду записывать эту хроническую хрень про сутки, она меня пугает. Не хочу думать. Установил планировщик в телефоне, он будет напоминать мне о сне, питании и таблетках. 

Тетрадь пятая. Последняя

Георгия Карловича временно отстранили от практики. Какая-то запутанная история с пациенткой, всё-таки покончившей с собой. Неблагодарное это дело – заниматься суицидниками. Лучше бы учил дамочек худеть. Или наоборот. Самое смешное, что он оказался никаким не психологом, а психотерапевтом. Ума не приложу, в чём разница. Но она есть.

А я всё ещё пишу свой нелепый дневник. По привычке. По инерции. Инерция – единственное, что ещё передвигает меня из одного дня в другой.

- Отлично. Пошевелите пальцами, - критический взгляд врача сосредоточен на искривлённых пальцах Артура. – Неплохо. Совсем неплохо. Не расстраивайтесь, подвижность ещё вернётся, по меньшей мере, частично. Нужно будет потрудиться, конечно же. Я Вам тут расписал ряд упражнений. Не стану врать, что это не больно, но будем работать.

Полноватый улыбчивый добряк с непокорной щетиной на лице сосредоточенно копается в горе бумаг на столе.

- Я уже привык пользоваться левой рукой, - вымученно улыбается Артур, думая, что сломанные пальцы - не самая большая проблема в его жизни.

- Великолепно! – засветился врач сотней киловатт оптимизма. – Значит, будете двуруким. Но кисть разрабатывать придётся, поверьте мне. Иначе она Вам покоя не даст непрерывным нытьём. Нужно, мальчик мой, нужно. Потерпите уж, - улыбка мудрого милосердия, лишённая уже ставшего привычным хирургического цинизма.

Я всё больше размышляю над тем, что скомкало мою жизнь. Мне всё время кажется, что должны быть истинные причины, не лежащие на поверхности. И всё чаще прихожу к выводу, что я сам не слишком основательно её строил. Хотя так хочется найти других, ещё более виноватых.

Из левши можно сделать правшу и даже провернуть этот фокус обратно, но нельзя же заставить прожить чужую жизнь. И не является ли знаком эта предстоящая мне через боль двурукость? А что она в сущности меняет? Как легко обвинить других в том, что тебя старательно переделали. И как трудно признать, что ты им поддался, идя по пути наименьшего сопротивления. Без боли. Вот только где-то во вселенском банке скорби твой счет продолжает неуклонно расти. За всё, от чего удалось сбежать. За всё, что причинил другим.

Впрочем, и это тоже чушь.

- Ты опять ничего не съел, - ворчит мать, извлекая полные кастрюльки и пластиковые контейнеры из холодильника и загружая на их место новые.

- Ма, мне столько не съесть. Ты же наготовила опять на целую роту обжор, - через силу улыбается Артур и запахивает поплотнее полы засаленного халата.

- Ты даже не пытался, - сердито бормочет мать, заполняя сумки несъеденными деликатесами. – Как ты себя чувствуешь? – теплая ладонь коротко касается лба суховатой кожей.

- Нормально, гипс сняли. Ты как? Отец поправился? – непроизвольным жестом он откидывает отросшие пряди с лица.

- Ой, я уже и не помню что болела, некогда. А папа… ну ты же знаешь его, для него лучшее лекарство – работа. Говорит, в слове «микроинфаркт», ключевым является «микро», - мать расстроенно машет ладошкой. – Давай, я приберусь хоть у тебя? Вон, весь дом пылью да паутиной зарос, скоро сам тут протухнешь.

- Не надо, ма. Не хочу, - у Артура даже волосы на загривке дыбом встали от такой перспективы, он не находил в себе сил подолгу выносить людей, тем более в сопровождении шума и активных действий.

- Давай, хоть бельё заберу постирать, - сдерживая слёзы уговаривает женщина.

- Ма, ну как ты потащишь то?! И так вон какие сумки набрала… - взгляд приковывают набухающие на глазах чистые слезинки. – Твою… ладно, но я тебе такси вызову.

Артур тяжело прошаркал в прихожую и принялся рыться в карманах груды разномастной верхней одежды на покосившейся вешалке. Потом нервно выдернул оттуда плоскую сумку, расстегнул и вытряхнул содержимое на коврик. Телефона не было.