Дневник восьмиклассника (СИ) - Страница 56

— Мам, а какое сегодня число?

— Четырнадцатое, горе ты луковое! Так заспался, что даты растерял? — Ага, поживи с моё, и так растеряешься.

— Мам, я во сне не кричал?

— Я не слышала, а что, приснилось что-то страшное?

— Ага. Как будто я опять умер.

— Вот же болтун. Опять! Нет уж, ты нам живой нужен. Только ерунды поменьше неси и живи себе хоть сто лет. Ну давай-давай, беги умываться! Напоминаю — по утрам ты больше не бегаешь!

Не бегаю, значит. Ну да, у меня груша и физкультура в школе, и кружок роликовых коньков там же. И ансамбль до кучи. Мама дорогая, нафига я столько нахватал! Быстро умываться, бриться, завтракать! Бриться отставить.

— А чего вы на работу не собираетесь?

— Так суббота сегодня. Михаил, ты вообще в школу хоть портфель собрал с вечера? Или сейчас еще и с этим тормозить будешь?

— Э-э-э. Должен был собрать. — Как тут объяснишь, что морально уже снова умер, что как-то не до портфеля совсем. Я ведь без дураков решил отдать песочницу этому самому Мише Корчагину. А оно вон как оказалось — сон. Всё сон, так выходит. И мои хождения в виде призрака мне приснились, и разговор за завтраком про якобы кричащего меня… А решение? Моё решение, готовность уйти? Я понарошку пожертвовал существованием в телесной оболочке или на самом деле? В том смысле, что я на самом деле готов уйти? Да хрен его знает! Ишь, как заговорил: существование в телесной оболочке. А ведь никакого другого наука пока не признаёт. Ладно, в школу надо собираться.

— Корчагин, почему у тебя всё не как у людей?

— Это как, Зинаида Андреевна?

— Я ни одной песни в вашем исполнении не слышала в их настоящем звучании. Вы всё переделываете. Зачем?

— Так тут всё просто. Под наши голоса, под наши возможности правим. А что-то осовремениваем, как «Девочку в автомате». Чтоб современная молодёжь прониклась поэтикой шестидесятых годов.

— Чем тебе старое исполнение не угодило?

— Вы тот вариант часто напеваете? Вот честно — за сердце тронуло тогда?

— Да не так, чтобы тронуло. Нечему там трогать, достаточно несерьёзная песенка.

— И я о том же. А нашу аранжировку половина школы распевает, ребятам зашло.

— Что зашло, куда зашло?

— В душу. Потому как новое поколение всегда находит для себя что-то новое. — Пока я разбираюсь с завучем, так и оставшейся нашим куратором, остальные члены команды сидят и стоят молча. Никому в голову не приходит влезать в наш разговор, не по рангу.

— Ладно, я тебя услышала. Вы готовы показать педсовету свои песни уже официально?

— Прямо вот педсовету?

— Ох, Корчагин, с тобой как по минному полю. Олег Александрович и группа учителей хочет посмотреть, что выходит из вашей очередной инициативы. Не забоитесь играть перед нами всеми?

— Народ, мы как, не слажаем?

— Слажаем, Мишка! Еще как слажаем! Опозоримся гордо и со всей комсомольской ответственностью!

— Я смотрю, вы спелись уже. Во вторник после уроков тогда будьте готовы. — И Зинка гордо удалилась из зала, привычно бухая каблуками.

Новость не выбила нас из колеи, поскольку вся музыкально-инициативная группа в колею еще не попала. Энтузиазм, пофигизм и вера в себя — вот наши основные мотивы в творчестве. Утверждение репертуара выступления прошло достаточно быстро — что умеем, то и играем. Только по «Предателю», моей песенке мнения разошлись. С одной стороны хотелось показать, как мы могём, а с другой было понимание — можем напугать, оттолкнуть. Но ведь звучит! Хрен с ним, решили подать это блюдо под соусом творческого эксперимента.

А вот «Безобразную Эльзу» забраковали все жёстко. Кроме Долгополовой, она там чудо как хороша. Какая «Эльза»? Естественно, группы «Крематорий». Куплеты играли и пели мы всей группой практически без изменения:

'Безобразная Эльза, королева флирта,

С банкой чистого спирта я иду к тебе!

Нам немало уже, но всё, что было

Не смыть ни водкой, ни пивом с наших душ.'

А вот дальше мы затыкались, и в дело вступала Ирка. Аккомпанируя в мажоре себе на пианино, чистым ангельским голосом она звонко и весело выводила:

'Ведь мы живём для того, чтобы завтра сдохнуть!

Мы живём для того, чтобы завтра сдохнуть! Ла-ла-ла! Ла-ла-ла! Ла-ла-ла!'

— Миш, ну ведь хорошо звучит!

— Хорошо, даже как-то слишком хорошо. Так что не будем пугать учителей. Они до такого искусства еще не доросли.

— Да, Ирка, не пали контору! — Поддержал меня Чуга, а все прочие с ним согласились.

Ближе к вечеру, когда мы с ней уже шли домой, вернее Ира шла, а я её провожал как благовоспитанный ухажёр, внезапно всплыли события, не случившиеся нынешней ночью. Аж до мурашек и холодного пота. Для меня лично:

— Мишка, а ты мне снился этой ночью.

— Ага.

— Чего «ага»! Правда, снился. Только не какой ты сейчас, а взрослый. Но я сразу поняла, что это ты. — Было видно, что девушке было непросто решиться на этот разговор. — А чего ты не спрашиваешь, что мне снилось?

— Да я и так знаю. Это же я снился, так что в теме.

— Во ты идиот! Тогда не буду рассказывать. Раз ты и так всё знаешь…

Мдя, если сказать мягко, то я слегка от всей этой замятни прифигел, но тем спокойнее и циничнее веду себя. И кстати, совершенно не могу вспомнить, как я выглядел в том своём сне про похождения призрака. В зеркало не гляделся, ноги… Да были какие-то ноги, но не скажу, пацанские или взрослые. Даже про одежду ничего не могу вспомнить — в каком виде я себе снился и в каком она могла меня видеть в своём сне.

— Алло! Мишк, чего молчишь?

— А что, надо говорить? Про сон? Я такой тебе: давай по головке поглажу. А ты такая одеяло скидываешь, типа всю гладь.

Это тело уже не то тело, какое было в сентябре. А Ирка не Корней. Так что шансов попасть по мне портфелем у Долгополовой не было. Совсем. Если бы я не поддался. Ну хочется девушке засандались сумкой по мне, пускай лупит.

— Чего ты всякую чушь говоришь! Не было этого ничего!

— Ну не было, значит не было. И трусиков с маечкой не было. Да?

— Были. Я ночнушки не люблю, они в ногах запутываются. И ногам всё время жарко. Ты чего, правда меня во сне видел?

— Нет, конечно. Это ты меня видела, а я снился тебе. Скромно и качественно.

— Корчагин, тебе кто-нибудь говорил, что с тобой невозможно общаться?

Вот, блин, поговорили. Если со мной невозможно общаться, то чего они все лезут? С ногами в душу. Я просил кого-нибудь вообще вкручиваться в мою жизнь⁈ Мне нормально! Мне одному нормально было! Ладно, Дмитрий, успокойся. Даже если ты сейчас Михаил, всё равно успокойся. У тебя новая жизнь, новый шанс вырасти нормальным человеком, а не самовлюблённым уродом… «Это кто урод⁈» Тихо, всё нормально. Доведи спокойно девушку до подъезда.

— Миш, ты что, обиделся?

— Да ну. Просто подумал, что ты отчасти права. Я немного дикобраз, у меня иголки, так что прижиматься ко мне опасно. Ну или просто больно.

— Ёжик ты, а не дикобраз. Дай, я тебя в щёчку поцелую. Мордочки у ежей не колючие?

— Пока нет. Не боишься, что увидят?

— Ой, да ладно! И так уе все говорят, что мы с тобой ходим. И вот. Мне понравилось во сне, как ты меня гладил.

Дверь подъезда оглушительно хлопнула, оставив меня один на один с мыслями и чувствами. Погодите, тогда не один на один: их дофигища в башке, это я один. Самый главный вопрос — что это было? Сон или не сон? То есть… Запутался. Мой сон был чисто сон, который влез в Иркин сон? Или я на самом деле шлялся привидением и влез в её сон? А потом я заснул, и утро с рассказом матери про Мишку мне приснилось? Или я сейчас сплю? Или я вообще умер, а это не я, а моя душа в Чистилище. Последний вариант самый забавный, обычно это самое учреждение как-то иначе изображают. Как место, где можно пострадать душой и заодно почистить карму, провести работу над ошибками. Хм, забавная мысль. Это моё существование можно назвать страданием? С роликами, блэк-джеком и одноклассницами.

'Ленин, партия, комсомол!

Секс, наркотики, рок-н-ролл!' — нет, слишком смело, такое петь нельзя. Даже запершись в туалете, нельзя. Фу-фу-фу! Запираться в школьном туалете с инструментами — глупее мысль не придумаешь. Вы спросите, с какого перепугу мои мысли так кидает от вечного и о душе к репертуару ансамбля? Потому что я большой мальчик, я уже умею прекращать думать о том, о чем лучше не думать. Домой по снежку, который скоро растает, небось. Ноябрьский снег часто сходит. Даже когда неделю лежит, ты такой думаешь -всё, зима! А он раз, и растаял!