Дневник Верховского - Страница 14

Штрандман действительно был мало известен и в Белграде и при королевском дворе. До самой смерти Гартвига никто из членов династии с ним не общался, за исключением случая, когда во время торжественого приема в королевском дворце в 1912 году, устроенном по случаю именин короля Петра 29 июня (12 июля). Тогда король Петр спросил Гартвига, указывая пальцем на Штрандмана: «А кто этот молодой человек?»[75] Со временем отношения Штрандмана с королевичем (а затем и королем) Александром изменились явно в лучшую сторону.

По мнению Штрандмана, Гартвиг пользовался тогда в Сербии всеобщим уважением, тогда как супруга посланника, Александра Павловна Гартвиг была «львица в отставке» – но со всеми «зубами в челюсти»[76].

В своих воспоминаниях Штрандман отметил интересный эпизод с госпожой Гартвиг. Перед отъездом ее в Константинополь, она шла к королевскому дворцу, чтобы отдать свой визит. Пройти нужно было совсем немного (российская миссия находилась всего около 50 метров от калитки дворца – перейдя через улицу Короля Милана), и тут… черная кошка перебежала ей дорогу! Это, по ее мнению, предвещало большие несчастия, что в скором времени и подтвердилось…

10(23) июля 1914 года австро-венгерский посланник в Белграде барон Гизль в 6 часов вечера передал сербскому правительству вербальную ноту с изложением требований монархии относительно подавления велико-сербского движения и наказания соучастников сараевского покушения. Для ответа был предоставлен срок в 48 часов.

Сараевское убийство, которое Гартвиг назвал «гнусным злодеянием», спутало все карты, напряжение нарастало, и в этих условиях он старался сделать все от него зависящее, чтобы снивелировать ситуацию. Естественно, что он в первую очередь отправился в Австрийское посольство…

Об обстоятельствах смерти Гартвига сообщали белградские и русские газеты. Газета «Русский инвалид» спустя некоторое время сообщала подробности: «Русский посланник гофмейстер Н. Г. Гартвиг, супруга которого находилась в Константинополе, прибыл в 9 часов вечера в австро-венгерскую миссию, где был принят австро-венгерским посланником в его рабочем кабинете. Гартвиг занял место на диване, австро-венгерский же посланник сидел напротив в кресле. Во время беседы, ведшейся в самом мирном тоне, Гартвиг вдруг, схватив рукою за грудь около сердца, поник головою и упал на пол. К русскому посланнику немедленно бросился австро-венгерский посланник и поднял его вновь на диван. Призванные австро-венгерским посланником на помощь лица из состава миссии приступили к приемам искусственного оживления. Через пять минут явился первый врач, по прибытии которого Гартвиг скончался. Двое других врачей, приехавших вслед за первым, могли только констатировать смерть, происшедшую вследствие разрыва сердца. Приблизительно в это время прибыла дочь посланника Гартвига, которой врач сообщил, что ее отцу сделалось дурно, и заставил ее пройти в другую комнату. Через несколько минут тело гофмейстера Гартвига было перенесено в здание русской миссии»[77].

На следующий день в русской миссии в присутствии регента-наследника королевича Александра, принца Павла, дипломатического корпуса, министров, во главе с председателем совета министров Пашичем, высших государственных деятелей, представителей всего белградского общества, как политического, так и военного, митрополитом Дмитрием была совершена панихида по скончавшемся русском посланнике гофмейстере Гартвиге. Печать без различия направлений оплакивала кончину Гартвига как незаменимую утрату для Сербии. С благодарностью отмечались его неустанные заботы о жизненных интересах сербского народа, отмечалась его способность «согласовывать эти интересы с задачами России», и высказывалось всеобщее горячее пожелание, чтобы останки усопшего были погребны в Сербской земле, за счет казны.

Сербы тогда не сомневались, что Гартвига отравили австрийцы.

Церемония его погребения 18 июня (1-го июля) 1914 года превратилась в огромную русофильскую манифестацию, которую возглавил премьер-министр сербского правительства Н. Пашич. В девять часов утра траурная процессия двинулась из русского посольства в собор. Впереди шло все духовенство Белграда во главе с митрополитом; затем шло бесчисленное количество депутаций с венками со всех сторон Сербии: «Нашему Николаю Гартвигу», «Великому приятелю сербского народа»… За гробом шел весь дипломатический корпус, родные, знакомые, русская колония, войска и масса народа. По всему пути шпалерами стояли войска. Порядок не нарушался нигде.

Очевидец похорон А. Сербский оставил подробности траурной церемонии: «Процессия подошла к собору, где был совершен краткий чин отпевания. После окончания службы (на которой присутствовал наследник) говорил или, вернее, читал речь митрополит, а затем Пашич. Их речи кончались по сербскому обычаю словами: “Нашему Николаю Гартвигу слава”. – “Слава! Слава!” – повторяли присутствовавшие. Этот обычай придает много торжественности похоронам. Из собора гроб направился на кладбище; по дороге процессия несколько раз останавливалась, и представители разных певческих обществ пели вечную память. Особенно трогательное впечатление произвело пение цыган. Их черные, подвижные физиономии, конечно, не могли оставаться неподвижными, и их “вечная память” скорее походила на “многая лета”.

На кладбище говорил речь представитель города; если митрополит и Пашич, зная, что каждое их слово будет учтено, где следует, говорили несколько сдержанно, то последний оратор дал полную волю своему южному темпераменту; он говорил горячо, проникновенно и с нескрываемым волнением. Обращаясь к дочери покойного, он сказал:

– Ты осталась сиротой, но отныне ты будешь дочерью сербского народа.

И далее, обращаясь к покойнику:

– Единственным утешением в нашем горе служит нам то, что твой прах остается среди нас, среди того народа, который ты так любил и который и тебе платил тем же. Твоему священному праху, о великий сын великой России, отдаю я последний, земной поклон!

Он приблизился к гробу и поклонился, прикоснувшись головой земли.

– Николаю Гартвигу слава!

– Слава, слава! – повторили все присутствовавшие. Это был потрясающий момент; многие плакали…»[78].

На похороны Гартвига пришло около 80 тыс. человек из 100 тысяч, проживавших в Белграде.

Газета «Русский инвалид» напечатала речь Пашича, в которой он сказал: «Горячо оплакиваемый нами усопший все свои силы прилагал для объединения балканских государств. Его славянская душа исполнилась горечью, когда между союзниками начались разногласия, и он всячески старался предотвратить крушение “балканского союза”. Великая братская Россия неизменно оказывала Сербии свою ценную помощь в достижении ею жизненных задач…»[79].

Вскоре после торжественных похорон, 6 июля, Сербское правительство постановило ассигновать 100 000 франков (нужно было, однако, 200 000 франков) на сооружение памятника Гартвигу, и в ближайшее время предполагалось объявить конкурс, к которому могли быть допущены зодчие всех славянских стран.

Через некоторое время газета «Русский инвалид», словно подводя итоги, писала о Гартвиге: «Его роль в событиях 1912–1914 гг. будет раскрыта вполне только будущими историками»[80].

Памятник Гартвигу был воздвигнут только после убийства в Марселе короля Александра в 1934 году, трудами регента – принца Павла.

В 1939 году на могиле Гартвига на деньги правительства страны и добровольные пожертвования русским архитектором Г. П. Ковалевским был воздвигнут величественный памятник. В наши дни новые поколения российских дипломатов, работающих на Балканах, приходят к могиле Н. Г. Гартвига, чтобы отдать ему дань уважения.