Дневник Великого поста - Страница 7

Фудели были очень гостеприимны, гостей немедленно усаживали за стол, подавали чай и обязательно что-то к чаю. Вера Максимовна была хорошая хозяйка, готовила кисели из фруктов, что росли в их саду; покупали домашнее молоко и готовили из него творог. Оба получали пенсию, помогал деньгами и сын Николай. В гостях у Фуделей все чувствовали искреннюю любовь к себе, было много юмора, чувствовалась эрудиция хозяев. И еще Сергей Иосифович никогда не навязывал никому своих убеждений. Зинаида Андреевна воцерковилась лишь только после его смерти в 1977 году, а в течение более четверти века никто из Фуделей не пытался обратить ее в свою веру и не заставлял ходить в храм.

Частым гостем и добрым другом стал для Сергея Иосифовича протоиерей Андрей Каменяка, настоятель Свято-Покровского храма. Это был человек высокой души и глубокой веры. Будучи людьми образованными и владеющими языками, они с Сергеем Иосифовичем часто переходили в разговорах на английский язык.

После многочисленных обысков и арестов Фудели постоянно опасались их повторений. Иконы прятали за занавесками, и чужие люди, зайдя в дом, могли увидеть их не сразу. Мебель в доме была очень простая – посреди комнаты стоял большой стол, к нему примыкал топчан, устроенный на самодельных козлах. На нем все 15 лет жизни в Покрове и спал Сергей Иосифович, на нем он и умер (потом этот топчан достался мне, а я передал его в музей, что на расстрельном полигоне в Бутово). Казалось, что они всегда были готовы к тому, что им придется в один момент все оставить и немедленно выехать из города.

Живя в Покрове, Сергей Иосифович и Вера Максимовна сотрудничали с «Журналом Московской Патриархии», занимаясь переводами писаний святых отцов. В Покрове Сергей Иосифович много пишет. Его жизненный путь требовал осмысления и подведения итогов. Господь провел его путем тяжких страданий, накапливая в сердце великую Свою благодать, и от избытка сердца заговорили уста праведника. Практически все литературное и философское наследие, оставленное нам Сергеем Иосифовичем, написано им на крошечной неотапливаемой веранде. Я садился на его место и пытался представить себя пишущим свои рассказы. Ничего не получилось. Сергей Иосифович еще до переезда в Покров жаловался на зрение. Он заболевает глаукомой, но очки не носит, пишет при помощи увеличительного стекла. Работает все свое свободное время. Долго готовится, делает множество выписок из святых отцов. Труд Сергея Иосифовича не находит поддержки у Веры Максимовны. Та боится обысков и ропщет на мужа. Порой они даже ссорятся, и Вера Максимовна уезжает к сыну в Москву, оставляя мужа одного дня на три, а тот продолжает писать. Когда Вера Максимовна уезжает, приходят верующие, готовят Сергею Иосифовичу еду. При чужих он не пишет – опасается за свои труды. За тридцать лет непрекращающихся гонений Сергей Иосифович в общей сложности провел в местах заключения 11 лет.

Вера Максимовна могла вспылить, выразить недовольство, но Сергей Иосифович никогда не ругался и не повышал голос, только говорил: «Да что ты, Верочка. Не говори так». И всегда так было – нагрубят Сергею Иосифовичу, а он идет просить прощения у того, кто его обидел.

Особенно усилилось беспокойство Веры Максимовны, когда на Западе в журнале «Вестник РХД» за 1976 год были опубликованы главы «Воспоминаний» под псевдонимом Ф. Удалов. Кстати сказать, беспокойство Веры Максимовны было по большей части оправданным – Сергей Иосифович иногда уезжал в Москву и там на квартирах знакомых читал свои рукописи, а это весьма не приветствовалось органами. В том же 1976 году у районного военкомата – это недалеко от дома Фуделей – Сергея Иосифовича встретили двое молодых людей и молча били по шее, повалили на землю, пинали ногами. Об этом вспоминал Сергей Анатольевич Кузнецов – ему жаловался Сергей Иосифович.

Впоследствии, уже после смерти мужа, Вера Максимовна сохранила рукописи Сергея Иосифовича, практически спала на них, пряча чемодан под кроватью.

Сергей Анатольевич Кузнецов, сам уже ныне покойный, вспоминал последние дни жизни Сергея Иосифовича. Тот страдал от злокачественного воспаления лимфатических узлов, отчего тело стало покрываться язвами. «В последний день вдруг ему стало легче. Сидит на матрасике, говорит: „Видно, Господь хочет, чтобы я пожил и помучился“. Румянец на щеках появился. А потом Вера Максимовна побежала за священником – умирает!» Кузнецов все это время читал Апостол. Пришел священник, начал читать молитвы перед Причастием, и агония вдруг прекратилась. Умирающий в сознание так и не пришел, но чувствовалось, что слово Божие он слышит. Стал тихий, внимательный, спокойный. Когда священник поднес лжицу с Дарами, он сам открыл рот и причастился. Эти воспоминания при мне записывала Лидия Борисовна Колосова – директор Покровского городского музея.

Сергей Иосифович умер перед праздничным днем. Все конторы не работали. Кто-то из своих сколотил гроб, но машину найти не удалось. Нашли детские санки и на них потащили гроб в храм. На другой день в Покров собрались многие, кто знал Сергея Иосифовича и смог приехать попрощаться с ним. После отпевания гроб с телом усопшего понесли сперва на руках, а потом повезли на машине по Горьковскому шоссе. За гробом шло около ста человек.

Вера Максимовна больше чем на десять лет пережила своего мужа – она умерла в декабре 1988 года. Это была очень сильная женщина, не умевшая прилюдно выражать свои чувства. Ее никто не видел плачущей – ни когда болели дети, ни когда умер муж. Когда она скончалась, верующие вырыли могилку, подготовили тело к погребению и тихо и без помпы похоронили ее. Машину везти гроб не нашли и везли тело на санях, запряженных лошадкой, – она всегда любила лошадей. Причащал ее и отпевал тоже ныне покойный архимандрит Максим Маскалеонов (мой духовный учитель – в книге «Схолии» я пишу об этом батюшке, называя его «отцом Павлом»).

Это выдержки из писем Сергея Иосифовича в период его жизни у нас здесь, в г. Покрове. Письма Фуделя в его духовном наследии, наверное, одни из самых важных. Когда я начинаю унывать, беру и читаю эти письма.

Очень хочу, чтобы и вы, несмотря на занятость и дела, прочитали хотя бы это немногое. Имейте в виду, что о любви и доверии Богу размышляет человек, которого только и делали, что сажали, гнали и били. Одиннадцать лет заключения плюс война четыре года от звонка до звонка. Который потом так и не отвык от лагерной привычки ходить ссутулившись и смотреть на любого другого снизу вверх, точно в ожидании удара.

В письме Т. М. Некрасовой от 16.11.63 г. – это самое начало покровского периода их жизни – он пишет о литературном творчестве своего сына Николая (характеристика обширна и нелицеприятна) – и вдруг среди размышлений: «Мы с Верой Максимовной ужасно устали от всего, но просить смерти не положено, хотя Апостол и говорит: „Мне жизнь Христос и смерть – приобретение“». Такая усталость, но без ропота.

О состоянии здоровья Сергея Иосифовича – из письма Н. Н. Третьякову 02.10.64 г.: «Мое здоровье улучшилось в связи с переходом на строгую язвенную диету. Это очень скучно, но зато живешь. Пренебрежительно относился к постам, вот и посажен на пост принудительный. Из-за этой диеты очень сложно бывать в Москве, и я почти не вижу своих. Вера Максимовна вся в страдании, все время меня чем-то кормит, что-то протирает, и дел у нее прибавилось… „не так живи, как хочется, а как Бог велит“».

По поводу тяжелой душевной болезни дочери Варвары: «С Варенькой все не так просто, потому-то сердце так болит и мечется» (Н. С. Фуделю, 11.03.67 г.).

Из наставлений сыну: «В тебе есть природное смирение. И это для меня залог того, что Бог тебя не оставит, вразумит и проведет в жизни. Года и сроки здесь не имеют значения. Вот мне скоро 70, я только теперь увидел какой-то совсем ясный свет на дороге и душой чувствую, что „времени нет“. Это так невероятно укрепляет, успокаивает. Так что впереди у тебя еще целая жизнь душевной возможности, только „стучи в дверь“, не замыкайся в свою болезнь, усталость, разочарованность. Никогда не начинай жалеть себя, а гляди кругом себя – чтобы пожалеть кого-нибудь другого. В этом и есть душевный труд, только в этом и есть жизнь. А без этого человек погибает…» (Н. С. Фуделю, 07.04.69 г., Благовещение).