Дневник сломанной куклы - Страница 15

Это надежно, Владимир был абсолютно уверен. А что киллера возьмут, тот заложит Стаса, Стас - его самого... Не бывает. Тем более, нет проблем, будто он, Владимир, становится... ах, ах! - убийцей. Как бы... Именно, что "как бы"! Убийцей был тот. Выродок. Если б его тогда сразу посадили, его бы, уж точно, теперь в живых не было - на зоне с такими разбираются быстро и по делу насильник, да еще малолетней... Опустили бы тут же, а потом... Потом замочили бы, тут без вариантов. Эх, мама... Да что теперь?.. Начали.

Он отправился на Московский. Мать была у сестры в больнице, дед собирался на прогулку с Филей. Увидел внука, открывшего дверь своим ключом и со "здрасьте" проследовавшего к секретеру, в верхнем ящике которого хранились альбомы с фотографиями. У Катерины типа хобби: все снимки сортировать и аккуратно раскладывать по альбомам в хронологическом порядке, по годам. Владимир взял альбом с наклейкой "1993". Дед молча стоял в дверях. Филя опутывал его ноги поводком. Владимир точно помнил - фотографий, на которых запечатлен Гришка, должно быть несколько. Все групповые.

Была пара-тройка карточек, где все сидят за столом по поводу дня рождения матери, еще - это точно! - Владимир снимал всю семью перед уходом в армию. Тогда вышло что-то вроде скандала: козла он, конечно, снимать не собирался усадил на диван мать с Катюшкой, Катюшка, само собой, взяла на руки Филимона. И вдруг... этот. Входит - и к Катьке: "А давай, я тебя - на колешки, а ты своего кабыздоха. Будет смехота". Владимир хотел сказать наконец, кто здесь кабыздох и какого черта на семейной фотографии, где люди, должен быть этот скот? Не сказал, пацифист долбаный, не стал связываться. Все-таки вроде последний день дома, прощальный, то, се. Катерина дернула плечиком и не пошевелилась. Так этот все равно - пристроился с ней рядом и еще руку положил на плечо, вонючка. Руку она аккуратно сняла. В этот момент Владимир их всех и щелкнул. И прекрасно помнил, что фотографию ту видел, когда приезжал через полгода, начальство послало в Питер с разными поручениями, и он моментально зашел домой.

А вот была ли эта карточка да и остальные тоже, когда он вернулся? Черт знает, не до фоток стало. Потом появились новые, но те лежали в других альбомах.

Владимир перелистал страницы, внимательно просмотрел все снимки, - ТЕХ не было.

- Ты что-то ищешь, Вова? - спросил дед, выпутываясь из поводка.

- Да я... Просто мне... Хотел тут поглядеть одну вещь...

- Вещь. Ну и как, поглядел?

Дед становится жутко въедливым - возраст, старики, известное дело, подозрительны и любопытны, хотя раньше за дедом такого вообще-то не водилось.

- Поглядел, - ответил Владимир хмуро, продолжая листать альбом. И вдруг увидел снимок, где Гришки не было и в то же время - был. Попал в кадр случайно. На снимке - Катюшка во дворе с неизменным Филей, позади парадная, а из парадной выходит... Владимира с сестрой не видит, смотрит вбок, но его-то в принципе разглядеть можно. Если кто постарается.

От вида поганой рожи у Владимира аж горло свело. Дед все не уходил. Что-то делал с Филей.

- Чаю, что ли, у вас попить? - сказал Владимир равнодушно. Захлопнул альбом, положил на место и направился в кухню.

Дед сразу засобирался, тем более Филимон настырно скулил под дверью. Владимиру велел взять в холодильнике колбасу и масло.

- А еще лучше - изготовь себе яичницу! - распорядился, уже закрывая за собой дверь.

Ничего жарить и вообще - есть Владимир не стал. Быстро вернулся, взял фотографию, спрятал в карман. Один пункт задания выполнен. Осталось всего-ничего - достать деньги. А вот с этим проблема. Зарплата, правда, шла, но никаких накоплений не получалось, две семьи, ясно и ежу. Продать машину? Но и тогда не хватит. Можно, конечно, залезть в долг, дадут без всяких. Но пойдут расспросы: на что да почему. Сказать - на новую тачку? Мол, эту продал, решил покупать "мерс"... Черт его знает... Аське-то, конечно, долго объяснять не придется - сказал, надо, значит, надо. Золотая жена досталась, а он еще, чуть что, - на нее орать, псих.

Ясно одно - быстро это все не устроить, тут поспешишь и... насмешишь аж до колик... Кое-кого из правоохранительных органов. Ничего. Пусть козел еще месяц-другой походит. Повоняет напоследок. Зато потом все будет наверняка. Конкретно, без спешки и мандража.

А начать надо так: перевезти своих на дачу. Дальше - продавать машину. А там - долг или что еще.

...Александр Дмитриевич, вернувшись с прогулки, сразу взял с полки альбом. Просто так взял, на всякий случай. Все было вроде в порядке.

"...Вот так оно и вышло. А теперь я сижу на деке, отец, мой отец! - не виртуальный, а самый настоящий, - внизу работает на компьютере, пишет очередную статью. Рут умчалась на велосипеде в университет - занятий сейчас нет, но у нее какие-то общественные дела. У моих ног на солнышке блаженствуют коты - пятнистая гладкошерстная Маша (про таких пятнистых здесь говорят "ситцевая") и огненно-рыжий пушистый толстяк Ник. Вот вам, пожалуйста, брат и сестра, причудливая игра природы. Он - огромный, простодушный и невероятно косматый, хоть Рут и расчесывает его каждый день специальной щеткой, она маленькая, лукавая, очень веселая и любит играть. Ник, впрочем, тоже не дурак поиграть, а игры у него дурацкие. Весь день он спит. Возьмешь на руки (тяжеленный, как сундук!), не открывая глаз, начинает мурлыкать. Рут его называет "певчий кот" - singing cat. Просыпается он только затем, чтобы поесть, это они оба любят. Зато вечером, когда все мы сидим в гостиной, Маша, как обычно, на коленях у Рут, начинаются игры Ника. Он отправляется в кабинет отца и планомерно, с какой-то немецкой педантичностью, сбрасывает с книжных полок и со стола разные предметы: фотографии, ручки, карандаши, раковины, которые наш аквалангист Мыша некогда достал со дна океана. Теперь, после операции, ему нырять запретили. Покидав это все на пол, Ник принимается катать карандаши, грызть ракушки - в общем, вредничает как может. Отец обреченно встает, идет, приносит кота и кладет его мне на колени (Ник - мой любимец, еще и потому, что по цвету он точь-в-точь наш Филя). На коленях он мгновенно запевает свою песню, чтобы усыпить бдительность, потом спрыгивает и уносится, чтобы продолжить хулиганство в кабинете. Спит Ник со мной. Маша зачем-то устраивается у Рут на подушке, и та боится во сне шевельнуть головой. Ник наваливается мне на ноги всеми своими центнерами, и я тоже стараюсь его не потревожить. Но он не такой нежный: столкнешь нечаянно - прыгнет назад и развалится рядом. Сейчас вот я должна следить, чтобы звери не вздумали спуститься вниз, в сад. Вообще-то сад у нас обнесен специальной сеткой, чтобы они не сбежали. Да и сбегут - ненадолго: у каждого имеется ошейник, где указан наш номер телефона. Но Рут все равно очень волнуется, если кто-то из них уходит. Потому что Маша (она заядлая охотница) забралась однажды на большой эвкалипт и не могла слезть, сидела там и плакала. Переполох! Хотели уже звонить по 911. Потом кто-то из соседских ребят с удовольствием залез и снял. Это было еще до меня. В данный момент они, по-моему, и не собираются никуда бежать - Ник разлегся на боку, заняв весь пол, Маша свернулась в клубок. Идиллия.

Такая подробная жизнь мне нравится. Странно - я пока совсем не скучаю по дому. Что поделаешь? Черствая, как старый сухарь. Только Фили чуть-чуть не хватает. Иногда еще деда. Да и Димки - поделиться здешними впечатлениями. Но тоской или, там, ностальгией это назвать нельзя. Что-то вроде "печаль моя светла". Получается, для меня главное, чтоб любили, а кто - не важно? Любили дома, было хорошо, здесь тоже любят - и славно. Все тот же пруд, где я благоденствую, омываемая потоками любви и заботы. Что же я за рыба такая?

Но долго мне расслабляться не дадут - еще несколько дней поблаженствуем и полетим с Мышей в Дюрам (это в Северной Каролине), в клинику, где меня будут оперировать. Между прочим, клиника, в которой стажировался мой доктор Евгений Васильевич. А уже здесь отец Рут подтвердил - это то самое единственное место, которое нам нужно.