Дневник путешествия в Россию в 1867 году - Страница 15

Разумеется, в ландшафте присутствовало сильное однообразие, если не сказать монотонность,— множество крутых остроконечных холмов, редко покрытых виноградниками или маленькими деревьями; кое-где можно было увидеть деревню, прилепившуюся у подножия скалы, или замок, возвышающийся на утесе, чрезвычайно странной формы, обычно подсказанной очертаниями утеса (то, что парижские продавцы назвали бы «extraordi-naire, forće» архитектурой). И тем не менее это был один из тех видов, которые не скоро надоедают. В Бингене мы провели ночь в отеле «Виктория» и рано утром сели на поезд, чтобы проделать последний отрезок нашего путешествия, и прибыли в Париж только почти в десять вечера.

Я пошел в церковь г-на Арчера Гурни и прослушал эксцентричную, но очень интересную проповедь. По дороге туда я столкнулся с Торли из Уэдхема и договорился погулять с ним после обеда. Мы прошли по садам Тюильри и Елисейским Полям и вышли в Булонский лес, по которому можно получить неплохое представление о том, насколько красиво в парижском предместье и сколько парков, садов, водоемов и проч. в этом прекрасном городе. После этого я больше не удивляюсь, что парижане называют Лондон «triste»[14]. Вечером мы все втроем поужинали в «Diner Euroṕeen», а затем посетили церковь г-на Гурни.

Мы провели день на Всемирной выставке, где я почти ничего не посмотрел, кроме картин, но получил редкое удовольствие от современного искусства; там была очень большая коллекция, в которой практически не было плохих картин или статуй. Я не буду пытаться брать на себя невыполнимую задачу и описывать хоть какую-то из них, но просто упомяну имя Карони из Флоренции, чьи работы поразили меня своей исключительной красотой: они называются «L’Amour vainquer de la Force» («Ребенок, играющий со львом»), «Esclave au marche» и «Офелия» — все в мраморе.

Последняя скульптура из той сцены безумства, когда она раскидывает вокруг себя цветы. Конечно, французские картины были самыми многочисленными, но также (что отнюдь не было само собой разумеющимся) самыми лучшими. Наши же художники, похоже, почти соперничали друг с другом, посылая второсортные картины. В маленькой коллекции американских картин есть несколько вполне замечательных.

Вечером мы с Торли посетили «Tййtre Vaudeville», чтобы посмотреть «La Famille Benviton»,— великолепно сыгранная пьеса, каждая часть без исключения была хорошо и филигранно сыграна.

День без особых событий.

Я встретил Чандлера и Пейджа и гулял по городу, сначала с ними, а потом один, покупал фотографии, пока не оказалось, что уже поздно идти на Выставку. Мы с Лиддоном поужинали в обычном месте и потом пошли на военный концерт под открытым небом на Елисейских Полях.

Поскольку Лувр — слишком большая по размерам гостиница, чтобы чувствовать себя там уютно, мы с Пейджем совершили инспекционную прогулку по целому ряду других отелей, закончив на том, что рекомендовала г-жа Хант,— «Hйtel des Deux Mondes», который показался нам лучше остальных и в котором мы сняли пару номеров. Днем я еще раз посетил Выставку и вернулся на обед в свое новое обиталище, обеденная зала которого служит также и рестораном, причем весьма недурным.

Хождение по магазинам, потом снова Выставка. Мы побродили по территории, окружающей Выставку, и прошли мимо павильона, из которого доносилась китайская музыка, заплатили полфранка за вход и послушали ее поближе; и, конечно, разница между слушанием внутри и снаружи стоила полуфранка — только снаружи было приятнее. Это была такого рода музыка, которую, однажды услышав, никогда больше не пожелаешь услышать…

Мы компенсировали этот эпизод вечером, пойдя в «Opйra Comique», чтобы послушать «Миньон» — весьма симпатичный спектакль, с очаровательной музыкой и пением,— при этом героиня, мадемуазель Галли-Мари, внесла весьма большой вклад в обе сферы прекрасного.

Бродили по городу и делали покупки: днем я пошел в монастырь св. Фомы, на рю де Севр, чтобы попытаться достать бальзам от невралгии тройничного нерва, который готовят тамошние монахини.

Я переговорил с двумя из сестер, и старшая, которая, похоже, была главнее, заверила меня на очень беглом французском, б́ольшую часть которого я не понял, что они никогда его не продают и только лишь раздают его своим собственным беднякам. Поскольку этот случай, судя по всему, относился исключительно к разделу «пути распределения мази», я уже почти готов был в отчаянии отказаться от своей цели, однако присутствовало указание на возможность использования другого процесса ее получения, и после долгих хождений вокруг да около я сказал: «Значит, вы не можете мне его продать, но дадите и позволите мне дать что-нибудь для ваших бедняков?» «Oui.

Certainment!»[15] — с готовностью подтвердила сестра, и таким образом тонко замаскированная сделка наконец состоялась.

В семь часов вечера я выехал из «Отель Де Монд» и направился в Кале, куда добрался после мирного и сонного путешествия примерно в два часа ночи. У нас был замечательно гладкий переход и ясная лунная ночь, для того чтобы им наслаждаться: луна сияла во всем своем великолепии, словно наверстывая упущенное во время своего затмения, которое ей пришлось перенести четырьмя часами ранее; я оставался на носу судна б́ольшую часть перехода, иногда болтая с вахтенным матросом, а иногда наблюдая, в течение последнего часа моего первого заграничного путешествия, огни Дувра, когда они начали медленно расти на горизонте, словно милая отчизна раскрывала объятия, принимая своих спешащих домой детей, пока огни эти наконец не застыли, превратившись в два маяка на утесе, пока то, что долго было лишь мерцающей линией на темной воде, словно отражение Млечного Пути, не обрело форму и плоть, превратившись в огни стоящих на берегу домов, пока неясная белая линия за ними, которая сначала выглядела дымкой, ползущей по горизонту, не превратилась наконец в сером сумеречном свете в белые утесы старой Англии.