Дневник наркомана - Страница 7

С другой стороны, нельзя не отдать должное и такому специалисту, как Гретель Вебстер. Несомненно она стоила того, что ей платили боши. Вне всяких сомнений она выбрала меня в качестве жертвы операции "Die Rache",[2] ведь я подбил кое-кого из их довольно знаменитых асов.

Но тогда ничего подобного мне в голову не приходило. Нимало не полагаю, что мне удалось достаточно веско объяснить то душевное волнение, в которое меня повергло появление Лу. Она казалась мне недосягаемой, живущей за пределами моих мечтаний.

Если не принимать в расчет воздействие спиртного, то именно ее недосягаемость повергла меня в нестерпимую депрессию. Было что-то звериное в том, как я себя ощущал, что-то от загнанной в угол крысы.

"Ты, О Королева вампиров Плоти, что обвилась змеей вокруг горла мужчины! Обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

О ком она думала, о Гретель или о себе? Ее красота, я был ею удавлен, захлебывался, она рвала мне горло. Я обезумел, стал одержим глухой, терпкой похотью. Я ненавидел ее. Но как только я поднял голову, как только внезапная, мгновенная кокаиновая удаль метнулась от моих ноздрей к мозгу — следующая строка отдает стихами, но иначе не скажешь — продолжаю! — точно солнце выглянуло из-за туч депрессии в моем сознании.

Я прислушивался, словно во сне, к пышному, смелому голосу Лу:

— Ты, О свирепый водоворот страсти, всосанный устами Солнца! Я боготворю тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!

Все стало по-другому — я начал понимать, что она говорит, я стал частью этих слов. Я распознал за один миг причины моей недавней подавленности. Ее порождало то, что я чувствовал себя посредственностью перед Лу! Теперь я стал ее мужчиной, ее самцом, ее хозяином!

Я привстал, чтобы схватить ее за талию, но она унеслась по полу, словно осенний лист накануне бури. Я поймал взгляд глаз Гретель. Они сверкали зловещим торжеством. И на мгновение и она, и Лу, и кокаин, и я сам — все оказались безвыходно замкнуты в путанном смятении гибельной догадки.

Но мое физическое тело уже отрывалось от земли. То было прежнее дикое веселье, которое чувствуешь, взлетая в погожие дни. Я очутился в центре зала, неведомо мне как. Теперь и я тоже гулял по воздуху. Лу обернулась, ее рот — алая сфера… Таким я видел солнце, восходящее над Бельгией, над извилистой линией побережья, над матовоголубым туманным изгибом моря и неба, с единой мыслью в моей голове, которая пульсировала в унисон с моим восторженным сердцем. На этот раз мы не промахнулись, мы попали в склад боеприпасов. Я сам и был этот склад. И я взорвался. Я был одновременно убийцей и убитым. И по небу мне навстречу плыла Лу.

— Ты, О всадник из свиты Солнца, чьи шпоры покрыли кровью бока ветра! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!

Мы попали в обьятия друг друга с неизбежностью земного тяготения. Во всей Вселенной нас было только двое — она и я. И лишь одна сила действовала во Вселенной, та, что влекла нас друг к другу. И она, эта сила, соединив нас, закружила…

Мы летали вверх и вниз по полу клуба, хотя, конечно, не было никакого пола, и самого клуба, не было ничего кроме горячечного ощущения, что ты это все, и должен со всем слиться. Ты сам — непрестанно кружащаяся в вихре Вселенная. Утомление было невозможно, ибо запас твоей энергии был равен поставленной задаче.

— Ты, О танцор с позлащенными ногтями, распускающий звездные косы Ночи! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!

Гибкое, тонкое тело Лу лежало на моей руке. Это звучит нелепо, но она напомнила мне легкий плащ. Запрокинув голову назад она распустила тяжелые кольца волос.

Неожиданно оркестр смолк. На миг нам стало там нестерпимо больно, словно нас хотели уничтожить.

Меня охватило абсолютное отвращение ко всему, что меня окружало. Я лихорадочно прошептал, точно умирающий, которому надо сообщить нечто жизненно важное, пока он еще жив, несколько слов насчет того, что "не в силах торчать в этом хлеву".

— Выйдем на воздух.

Она не ответила ни «нет», ни «да». Я попусту тратил слова, обращаясь к ней.

"Ты, О река Любви, чьи воды сладки от пения птиц, чей щебет сквозит сквозь покрытую галькой грудь Жизни! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

Ее голос поник до внятного шепота. Мы очутились на улице. Вышибала остановил для нас такси. Наконец-то я оборвал ее песню. Мои губы оказались на ее губах. Мы объезжали арену Вселенского цирка на колеснице Солнца. Мы не знали, куда мы едем, и нам это было все равно. Мы совсем не чувствовали времени. Ощущения сменяли одно другое, но не было средства ими управлять. Как будто твои внутренние часы внезапно сошли с ума.

Я не засекал время, но, субъективно выражаясь, должно быть его прошло немало, прежде чем наши губы рассоединились, ибо как только это случилось, я обнаружил, что мы успели отъехать очень далеко от клуба.

Она обратилась ко мне в первый раз. В ее голосе трепетали темные, непостижимые глубины бытия. Я задрожал всеми фибрами своей души. И вот каковы были ее первые слова:

— В твоем поцелуе есть горечь кокаина.

Совершенно невозможно передать тем, у кого нет опыта в этих делах, даже частицу значения сказанных ею слов.

То был кипящий котел порока, и вот внезапно он хлынул, пузырясь через край. Ее голос густо звенел адским весельем. Он пробудил во мне ярость солнца. Я с пущей яростью заключил ее в объятия. Мир почернел в моих глазах. Я ничего больше не замечал. Я стал самим чувством! Я был всеми способностями чувствовать, доведенными до предела. И все-таки, параллельно с этим, мой организм продолжал автоматически действовать.

Ее лицо ускользало от меня.

"Ты, О дыхание ветров, опьяненное штормами, что вырывается со стоном из груди гор! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

Песня вырывалась из ее груди всхлипами чудовищной силы.

Я мигом догадался, что это был ее метод сопротивления. Она все пыталась убедить себя, что она космическая сила, а вовсе никакая не женщина, и что мужчины ничего для нее не значат. Она отчаянно боролась со мной, скользя по-змеиному в тесноте кабины. Разумеется, это на самом деле было такси, но я не знал этого тогда, и не уверен в этом до конца даже сейчас.

"Мне бы сейчас, — сказал я про себя с яростью, — понюхать еще этого снежка. Вот тогда бы я ей показал!"

В то же мгновение она стряхнула меня, точно перышко. И неожиданно мне больше уже не было хорошо. Как-то необъяснимо я вдруг упал духом и, обнаружив к моему изумлению в кармане десятиграммовый пузырек, высыпал из него щепотку кокаина на руку и алчно втянул его со вкусом в ноздри.

Не спрашивайте, как она попала ко мне в карман. Полагаю, Гретель как-то умудрилась это сделать. Моя память на этот счет молчит. Одно из забавных свойств кокаина — никогда нельзя знать наверняка, какую шутку он с вами сыграет.

Я напоминал себе американского профессора, который хвастал, что у него первоклассная память, единственный недостаток которой — на нее нельзя положиться.

Не могу также сказать, то ли это свежая доза наркотика увеличила мою силу, то ли Лу попросту наскучило меня дразнить, но теперь она уже по собственной воле извивалась в моих объятиях, прижимаясь губами к моему сердцу. Простите меня за очередную порцию поэзии — но иначе нельзя — ритм в этом состоянии возникает естественно — все образует одну великую гармонию. И ничто не может нарушить мелодию. Казалось, голос Лу доносится из неимоверной дали — глубинный, низкий, мрачный напев:

"Ты, О низкий стон девственниц, падающих в обморок, уловленных силой рыдающей Любви! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

Свершилось — наши моторы в первый раз работали в унисон! Все случайные неполадки были устранены. Не осталось ничего, кроме густого созвучия двух рокочущих пропеллеров.

Знаете, как бывает во время полета — вы вдруг видите пятнышки в небе. Нельзя разглядеть невооруженным глазом — то ли это Братец Бош направляется тебя подстрелить, то ли кто-то из наших, а может быть союзник. Но ты можешь распознать, кто друг, а кто недруг по звуку моторов, у них всегда разный ритм. Так и приходится один ритм признавать дружеским, а другой враждебным.