Дневник мертвеца(СИ) - Страница 18

С легкой душой я последовал за Славой. Соблюдая меры предосторожности, мы спустились с крыши и отправились к его основному убежищу. Я спросил, как отнесутся к моему появлению остальные члены группы; я догадывался, что по таким решениям Слава ни с кем не советовался, но посчитал нужным поинтересоваться из вежливости. Как я и ожидал, Слава заверил меня, что все, кроме двоих "рабочих", будут мне рады и чтобы я из-за этого не беспокоился.

IX.

Через час с небольшим мы пришли к запущенному четырехэтажному офисному зданию; вернее, оно являлось им год назад. Здание стояло метрах в ста от шоссе, на окраине элитного ― тоже в прошлом ― коттеджного поселка. Оно и было убежищем. Я сразу оценил выбор места. Весь первый этаж занимал филиал банка, что самым благоприятным образом сказалось на безопасности: тут были и двойные стальные двери с мощными запорами и тамбуром, и толстые решетки на окнах, и закрытый двор, и видеонаблюдение ― впрочем, оно давно не работало. Слава сказал, что в подвале есть депозитарий ― специально укрепленное помещение с ячейками для хранения ценностей. Он должен был стать последним рубежом их обороны на самый крайний случай.

У входа в здание на спущенных шинах стояли несколько тронутых ржавчиной инкассаторских грузовичков. Один был открыт; висевшая на единственной петле полуоторванная дверь качалась на ветру, издавая жалобный скрип на всю округу. У некоторых машин были чем-то проломлены или прострелены пуленепробиваемые окна.

Часть окон на первом этаже несли следы штурма: без стекол, забитые изнутри досками, стены вокруг покрыты отметинами от пуль. Дом местами горел, но полностью огню не поддался. Обычное здание, почти такое же, как и все прочие. Зато оно обеспечивало своим нынешним жильцам высокий уровень защиты.

Они жили на последнем этаже, раньше там располагались офисы руководителей филиала банка; на крыше разместился наблюдательный пункт. Когда мы подходили, нас заметили. Я увидел силуэт на крыше; через мгновение меня ослепила яркая вспышка света, словно нарочно пущенный мне в глаза солнечный зайчик. Я догадался, что нахожусь на прицеле. Слава объяснил мне, что у них с Валентином Ивановичем есть договоренность: если Слава вдруг придет не один, он должен изобразить известный только им двоим секретный знак; если знака не будет, значит, этот человек ― враг, и Валентину Ивановичу следует застрелить его из снайперской винтовки. "Правда, стрелок он не очень хороший," ― добавил Слава с усмешкой.

Судя по тому, что в меня не стреляли, Слава подал знак и он действительно был секретный ― я ничего не заметил. Мы зашли в здание и поднялись на четвертый этаж. Валентин Иванович встречал нас уже там. Это был маленький симпатичный пенсионер на седьмом десятке, с добрыми живыми глазами и тщательно причесанной густой шевелюрой. Несмотря на седину, которой ныне отмечены почти все живущие, выглядел он по теперешним временам на удивление хорошо, даже благополучно: упитанный, с розовым лицом и блеском в глазах, выдававших если не ум, то, по меньшей мере, здоровую жизненную хитрость. Аккуратная, будто только что поглаженная, курточка цвета хаки, такие же брюки, светлая рубашка и вычищенные ботинки довершали благостную картину. Галстук отсутствовал; в остальном он был типичным мидовским чиновником на пенсии.

Только винтовка казалась лишней; он явно не очень хорошо умел с ней обращаться и даже держал ее как-то неловко, будто боялся, что она сама вдруг выстрелит и поранит его. Садовый инвентарь смотрелся бы в его руках уместнее.

Слава представил нас, мы поздоровались и пожали друг другу руки. Его рукопожатие было таким мягким, что я едва почувствовал его. Говорил он тоже мягко, тихим бархатным баритоном; тщательно выбирая слова, грамотными, правильно составленными фразами; при этом все время улыбался. Он произвел на меня прекрасное впечатление. Кажется, и я не вызвал у него неприязни. Вначале, не зная, кто я и зачем явился, он был немного скован; но видя, что Слава доверяет мне, оттаял и стал непринужденнее.

Я описываю его так подробно лишь по одной причине: Слава был совершенно прав насчет него, Валентин ― действительно очень особенный человек. Я хочу, чтобы читатель моего дневника запомнил это имя: Валентин Иванович Фролов. Возможно, ему посчастливиться выжить и он однажды встретится тебе, мой неизвестный читатель ― или ты повстречаешь людей, которые его видели; я хочу обратиться к тебе и попросить: пожалуйста, помоги ему, сделай все, что в твоих силах, чтобы этот человек остался в живых. Он ― единственен, уникален. Сохранить ему жизнь очень важно; не ради него самого, а ради всех оставшихся людей. Совсем скоро я объясню, почему.

Слава коротко рассказал ему обо мне и сообщил, что я теперь ― член команды. Валентин Иванович радостно поприветствовал меня в этом качестве. Мне показалось, что он воспринял эту новость с заметным облегчением. Должно быть, чужаки, вызывавшие столь сильную неприязнь у Славы, заставляли и его испытывать серьезные опасения. Я ожидал знакомства с ними тоже, но они отсутствовали ― ушли якобы на поиски новых припасов, а на самом деле, как считал Слава, обделывали где-то свои темные делишки, о которых никогда не рассказывали. Уходили они часто, но очень редко приносили что-нибудь полезное; всегда минимум, достаточный лишь для того, чтобы никто не смог обвинить их в саботаже и безделье.

Маша отдыхала в своей комнате; Валентин Иванович сказал, что она проснется к ужину. Он поинтересовался, говорю ли я по-английски. Узнав, что почти нет, он удовлетворенно кивнул.

Слава вкратце поведал Фролову мою историю. Тот слушал очень внимательно, а в конце задал мне несколько вопросов. Казалось, он ищет противоречия и нестыковки в моей посткризисной биографии. Я отнес его слегка задевшую меня, но понятную в нынешних условиях подозрительность на этих двоих, которые, похоже, и впрямь всех здесь достали.

После завершения учиненного мне "допроса" Слава объяснил Валентину Ивановичу, что я уже в курсе всех событий, произошедших с их маленькой общиной, за исключением его личной истории. Слава сказал, что я хотел бы выслушать ее от него самого. Фролов не возражал. Но вместо того, чтобы начать рассказывать, он закатал левый рукав своей куртки, потом рубашки и молча показал мне обнажившуюся руку. Внутри у меня все похолодело. На его предплечье отчетливо виднелись два симметричных багрово-синих шрама в форме подковы, один над другим. Даже мне, весьма далекому от медицины, было ясно, что это след человеческих зубов.

"Это случилось почти год назад", ― ответил Фролов в ответ на мой невысказанный вопрос. "И я все еще жив, и не превратился в зомби. У меня иммунитет". Сказать, что это зрелище и его слова потрясли меня, было бы слишком мягко. Я был сражен наповал, мои мысли путались, в голове крутилось множество вопросов, сводившихся к одному: неужели это действительно возможно? Я нащупал рукой стул позади себя и медленно сел. Прежде мне никогда не приходилось слышать или сталкиваться ни с одним случаем иммунитета ― за исключением истории Холеры, который, похоже, безвозвратно сгинул вместе с подельниками; значит, его случай непроверяемый и остается всего лишь слухом. Но прямо сейчас передо мной стоял живой человек, укушенный зомби год назад, ― то есть в самом начале эпидемии, ― выживший и оставшийся при этом человеком! Невероятно!

Казалось, Валентину Ивановичу доставил удовольствие произведенный эффект. Он попросил меня набраться терпения и заверил, что рассказ будет коротким; он надеется, что не успеет меня сильно утомить. Его вежливость была излишней: я готов был слушать все, что он скажет и столько времени, сколько потребуется. Я весь превратился во внимание, не желая пропустить ни единого слова.

Его история такова. За неделю до катастрофы он со своей женой ― она, как и многие другие, к сожалению, погибла в те дни ― получили путевку в ведомственный пансионат, находившийся в семнадцати километрах от места, где мы сейчас разговаривали. Он поехал первым, а жена осталась в городе, чтобы закончить бытовые дела; они договорились, что она приедет к нему через несколько дней.