Дневник бывшей атеистки - Страница 5

Добро, совесть – все это абсолютно нелогично с точки зрения материализма. Каких только разнокалиберных попыток научно обосновать добро я не перебрала, пока была атеисткой! Все они ужасно пресные, неубедительные, мало что объясняющие. Ну, к примеру, что «сотрудничество у нас в генах» и выработано эволюцией. Ну хорошо: история показывает, что люди успешно сотрудничают определенными группами, попутно отправляя представителей других групп в газовые камеры. Ой, ну да, конкуренция – это же тоже эволюционный инструмент… Так чем тогда вообще «добро» отличается от «зла», чем тогда газовые камеры хуже сотрудничества? Побеждают сильнейшие – все во благо эволюции.

И вот так всегда случается с «научно обоснованным добром»: оно вечно с душком, подразумевает то концлагеря, то эволюционно обоснованную мужскую полигамию, то еще что-нибудь эдакое. У Достоевского Великий инквизитор как раз хочет двигать добро без веры и обосновывает вновь пришедшему на землю Христу, что он вообще тут лишний. Когда «Бога нет» и через человека он не действует, то человек превращается просто в некачественный биоматериал, который поневоле приходится облагораживать бесчеловечными методами.

То есть на фоне вегетарианских попыток выработать стерильное гуманное «добро без Бога» убедительным выглядит только полный аморализм. Он редко формулируется как «Добро – а на фига?» Скорее как «А мы сейчас сделаем свое прогрессивное добро с блэк-джеком и концлагерями». В общем, все как у Ницше. Нацист с винтовкой выглядит в таком свете честнее, последовательнее и привлекательнее, чем прекраснодушный интеллигент, который пытается что-то обосновать «за гуманизм».

Потому что «добро без Бога» неизбежно превращается в унылое морализаторство. Я могу понять, зачем любить ближнего, чтобы двигать горы. Но попробуйте убедить меня, что надо любить ближнего, потому что это хорошо и эволюционно обоснованно. Я ухмыльнусь и скажу, что естественный отбор рулит, – и с чувством полного удовлетворения пущу ближнего на мыло. И это будет вполне философски обоснованно, честно и последовательно.

Вообще Христос – личность аморальная и безнравственная. Он скорее похож на какого-нибудь доброго разбойника, чем на учителя нравственности.

У Честертона прочитала такую мысль: до и после Христа было много писателей «в нравственном духе». По большей части все они пережевывают одни и те же общие места. В отличие от всех этих учителей нравственности, Христос не говорит банальностей.

Действительно, Христос хвалит раздолбайку Марию, а не хозяйственную Марфу. Над блудницей не произносит нравоучительную речь о вреде блуда, а приводит парадокс, который сразу разгоняет всех борцов за нравственность. С фарисеем и мытарем то же самое: Христос не говорит о том, что нравственная жизнь рождает душевное спокойствие. Христос не говорит о том, что добродетель – источник богатства и семейного благополучия, а превозносит бродяг и бомжей, заодно говоря, как трудно богатому войти в Царствие Небесное. Про семейные ценности и говорить нечего: как их только Иисус не принижает: говорит, что «враги человеку домашние его»; одному ученику не дает проститься с родными, а другому вообще говорит, что проповедь важнее похорон отца и нужно «оставить мертвым хоронить своих мертвецов».

В общем, Христос постоянно рвет шаблон своим слушателям. Это плохие новости для тех, кто считает Христа просто учителем нравственности, при этом часто подразумевая, что нравственность – это мило, но она немного устарела. Да, добродетель устарела еще 2000 лет назад при Римской империи, не зря добродетельные и просвещенные римские граждане постепенно скатились в тиранию, эзотерику и прочий угар. Нравственность – это человеческое, слишком человеческое. Слишком общее. Слишком унылое. Всем юным и горящим сердцем плоды нравственности кажутся не плодами, а сухофруктами. Именно поэтому я так зачитывалась Ницше в свои 18 лет – Ницше, который честно спрашивает:

«А с чего человеку вообще быть добрым? Жизнь – это хаос, который с потрохами сожрет вас с вашей унылой схематической добродетелью. Нравственность – это для слабаков и деградантов».

Но в Христе и христианстве есть нечто поинтереснее, чем добродетель. Нравственность – это хорошо, но в этом случае лучшее – враг хорошего. Христос был революционен по отношению к добродетели своего времени и остается революционным и по сей день. В нем есть загадка, парадокс, неумирающие сила, энергия, свежесть, вызов. В христианстве, как и у Ницше, «человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком». Христос учит не как вести здоровый образ жизни, а как ходить по канату. А лучше – летать.

«Мне кажется, что центр всего Евангелия – не в этическом учении», – говорит митрополит Антоний Сурожский.

Главная проблема светской этики – то, что она проваливается в никуда. Непонятно – зачем быть добрым? Мой давний знакомый отец Иоанн, специалист по теме основ православной культуры в школе (и их альтернатив), как-то рассказывал, что в школьных учебниках по светской этике пытаются невнятно аргументировать некий «разумный эгоизм». Вроде как эгоистом быть стыдно, а альтруистом глупо. Надо выбирать что-то среднее.

Но Ницше вот убедительно и художественно доказал, что злым быть полезнее и разумнее. Про Макиавелли я вообще молчу. Так что в общем и целом остается прав Достоевский – если Бога нет, то все позволено.

Цитату митрополита Антония Сурожского я взяла из его бесед с атеистами. Атеист, который общается с митрополитом, говорит, что «мифология» веры – это, конечно, ерунда, но зато христианство дало человечеству этическое учение. А митрополит говорит, что центр учения Христа не в этике, вызывая у атеиста легкий шок. Мне на самом деле это «мракобесие» теперь тоже стало глубоко понятно. Суть в том, что добро действительно полезно. Но при этом задействуются кое-какие неочевидные закономерности из того самого «невидимого мира», «мифологии». То есть то, что ты сделал гадость и получил выгоду, – это видимая вещь, ее Макиавелли и Ницше отлично разглядели. А вот то, что ты сделал гадость, а потом заболел? С виду связи нет, с материалистической точки зрения действует случайность. Но с точки зрения закономерностей невидимого порядка, которые описаны в Евангелии, связь самая очевидная.

Бог дал человеку правила добра не потому, что у Бога синдром маленького начальника, не потому, что хочет человека в чем-то ограничить, а потому, что хочет научить человека, как правильно применять свою жизнь, чтобы не сломать ее. Бог, дающий скрижали Моисею, похож на маму, которая говорит не совать пальцы в розетку и не глотать жвачку. Бог в курсе, как пользоваться этим миром, потому что сам его делал. У зла нет никакой самостоятельной природы, как нет самостоятельной природы у несоблюдения техники безопасности. В принципе, для людей просветленных добра и зла действительно нет. Кто уже прочувствовал логику божественного, тому костыли этики вообще не нужны. «Люби – и делай что хочешь», – советует блаженный Августин. Потому что вся система нравственности – это только комментарий для тех, кто не понял сразу тему про любовь. Этакие мнемонические правила для первоклассников. Когда учишься печатать вслепую, невозможно поверить, что когда-нибудь сможешь печатать слова, не глядя на клавиатуру, не думая при этом о буквах и вообще не вспоминая, куда тыкать. Но со временем это приходит. Я уверена, что со временем можно освоить «слепопечатание любви», то есть делать добро без специального размышления о добре. Быть «по ту сторону добра и зла», раз уж зашла речь о Ницше. Но изучать добро, забывая про любовь, – все равно что досконально разучивать расположение букв на клавиатуре и при этом ничего не печатать. Бог дал Моисею подробный алфавит, но потом заметил, что люди слишком сконцентрировались на алфавите и при этом не используют его, чтобы общаться с Богом. Я думаю, каждый знает об этом противоречии на опыте изучения иностранного: что лучше – подробно знать английскую грамматику или уметь общаться с носителями языка? Без настоящего «носителя языка» добра, Бога, язык этики – мертвый язык. Любители добра и носители гуманистической этики в этом случае – просто ребята со странным хобби, над которыми потешаются все разумные, безнравственные и эффективные. Но в логике веры действия добра – это реальный «язык», это код, который задействует определенные механизмы в невидимом и пока еще не объясненном пространстве. При этом действия добра – это и есть те «слова», на которые Бог отвечает. Слова человеческих языков для Бога гораздо менее интересны и слышимы. Собственно, поэтому «не всякий, говорящий Мне: „Господи! Господи!“ войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мф. 7: 21).