Дневная книга (сборник) - Страница 8

Как нам верить твоей математике, которая лишена способности измерять? Почему летающие и ездящие механизмы, все эти самолеты и машины, созданные по меркам твоих квантитативных заблуждений, так недолговечны и живут в три или четыре раза меньше, чем люди? Посмотри, у меня тоже, как и у тебя, есть белый Buffalo. Только он сделан не так, как твой, запрограммированный в Layland. Проверь, каков он, и ты убедишься, что кое в чем он превосходит твою игрушку.

– Он ручной? – спросила она с улыбкой.

– А как же! – ответил я. – Попробуй, не бойся.

Она погладила большого белого быка, привязанного рядом с дверью, и медленно взобралась ему на спину. Я тоже сел на него верхом, спиной к рогам, и, глядя ей в лицо, направил его вдоль кромки моря так, что двумя ногами он ступал по воде, а двумя по берегу. Поняв, что я ее раздеваю, она в первый момент удивилась. Ее одежда, предмет за предметом, падала в воду, потом и она стала расстегивать мою. Вскоре она уже ехала верхом не на быке, а на мне, чувствуя, что я постепенно становлюсь внутри нее все более тяжелым. Бык под нами делал за нас все, что мы должны были бы делать сами, и она перестала различать, кто доставляет ей наслаждение – бык или я.

Сидя верхом на удвоенном любовнике, она сквозь ночь видела, как в стороне от нас осталась роща белых кипарисов, какие-то люди, собиравшие на берегу росу и продырявленные камни, другие люди, которые в собственных тенях жгли костры и сжигали на них свои тени, две женщины, кровоточившие светом, сад длиной в два часа, в котором первый час пели птицы, а второй час падал вечер, первый час цвели фруктовые деревья, а второй час из-за спин ветров мело снегом. Потом она почувствовала, что вся тяжесть из меня перелилась в нее, и пришпоренный бык резко свернул, унося ее и меня в вечернее море и предавая волнам, которые нас разъединят…

Стояли сумерки, мы пили вино. Она смотрела, как я снимаю носки – одной ногой с другой.

– Почему люди ненавидят будущее? – спросила она.

– Потому что знают, что в нем таится конец света. Люди боятся. Сегодня конец света настолько созрел и стал таким вероятным, что вызвать его может даже трепетание крыльев какой-нибудь бабочки.

– А можно ли с помощью твоей математики рассчитать, как все это будет происходить?

– Может быть, и можно. Многие думают, что конец света будет виден из любой точки земного шара. Но надо еще подумать, что это, по сути дела, означает.

Если конец света виден с любого места, это значит, что пространства как такового не будет. Таким образом, конец наступит из-за того, что время отделится от пространства в том смысле, что мировое пространство исчезнет. И везде останется только беззвучное время, освобожденное от пространства.

– Предположим, – ответила она через силу. На лбу у нее виднелся след от летней шляпы.

– Видишь ли, я так не думаю. В древнем Ханаане, недалеко от храма, находился круглый жертвенник с сиденьями вокруг него. Они предназначались для наблюдения за концом света. Считалось, что отсюда лучше всего можно будет увидеть судный день. Так что люди тогда ожидали конца света в одной-единственной точке. И для них он был бы только концом времени, но вовсе не пространства. Потому что если конец света виден в одной-единственной точке, это означает, что в данном случае и в данном месте отменяется именно время. Это и есть конец света. Пространство освобождается от времени.

– Я хотела услышать о любви, а ты толкуешь о конце света.

– Но я и говорю о любви. Для сердца не существует пространства, для души не существует времени…

Дни текли медленно, а ночи быстро седели. В пятницу, вместо того чтобы поститься, мы двадцать четыре часа молчали. Однажды утром, как раз в тот день, когда мы собирались обратно в Париж, я купил ей крохотную женскую трубку из глины. Ни в то лето, ни когда-либо позже она не дала мне понять, что ей известно, на каком факультете я учусь на самом деле. Она просто тайком сунула зачетку на полку с моими книгами.

Зимой, в Париже, она готовилась к заключительному экзамену и, когда я снова предложил ей готовиться вместе, согласилась, не сказав ни слова. Так же как и раньше, мы занимались каждый день с девяти утра до завтрака, а затем до полудня, правда, теперь она больше не обращала внимания на то, усваиваю я предмет или нет, и делала вид, что не знает, где я действительно учусь. После этого я задерживался еще на полчаса, которые мы проводили не с книгами, а только друг с другом, бросившись в ее удобную мягкую кровать.

Когда осенью она пришла на очередной экзамен, ее уже нисколько не удивило, что я не появился и на этот раз.

Удивиться ей пришлось тогда, когда после экзамена выяснилось, что меня вообще никто больше не видел. Ни в тот, ни в один из следующих дней, ни в последовавшие за этим недели, ни в одну из дальнейших сессий. Никогда. И по старому парижскому адресу меня теперь не было. Удивленная, она решила, что ошиблась в оценке тех чувств, которые я испытывал к ней. По-видимому, меня с ней связывала не любовь, а что-то еще.

Она быстро добилась успеха в своей профессии, работала над проектом новой Национальной библиотеки в Париже, по-прежнему любила покупать для своей ванной комнаты прозрачные раковины и стеклянные ванны с песком на дне, а сестре – крохотные одноразовые эротические будильники, которые кладут в трусики.

Однако связанное со мной недоумение не развеялось. Почему я был возле нее только тогда, когда она готовилась к экзаменам, а в другое время исчезал? Я представляю, как она читала запахи вокруг себя, утопая в звуках музыки в квартире на Фий-дю-Кальвер, где мы вместе занимались. И ломала голову над моим исчезновением до того самого дня, пока как-то утром ее взгляд случайно не задержался на веджвудском чайном сервизе, который еще стоял на столе неубранным после завтрака. Она обнюхала остатки еды и тут-то все поняла.

Месяц за месяцем, изо дня в день, прилагая огромные усилия и теряя массу времени и сил, я занимался вместе с ней для того, чтобы каждое утро иметь горячий завтрак – единственную пищу, которую я мог позволить себе во время учебы в Париже.

Поняв это, она задала себе еще один вопрос: а может быть, на самом деле я ее ненавидел?

Если поднять верхнюю плоскость, предназначенную для письма, под ней обнаружатся три больших отделения, в которых могут поместиться толстые книги или довольно крупные предметы. Левое отделение (9) обито зеленым шелком, среднее (10) сукном, и от него исходит запах ружейного масла, а правое отделение (11) пахнет сандаловым деревом, из которого оно, собственно, и сделано.

В отделении, обитом зеленым шелком, лежит судовой журнал. Он переплетен в телячью шкуру с черно-белой шерстью. Слова «Судовой журнал» и год – 1923 – выжжены на переплете железным клеймом, таким же способом, каким клеймят коров и быков. Обрез страниц имеет фиолетовый оттенок. Переплет по краю обшит кожаным шнурком. Каждая страница аккуратно расчерчена черными и красными линиями, которые делят ее на разделы, обычно предусмотренные в таких капитанских книгах. Журнал практически не заполнен, за исключением раздела, относящегося к концу 1997 года. Здесь можно прочитать, что снилось пассажиру греческого судна «Исидор» в Атлантике и какое меню предлагалось ему в этих снах. Записи сделаны, несомненно, не капитаном. Свои обеды из снов неизвестный описывал в судовом журнале подробно, с точным указанием даты и местонахождения судна по широте и долготе на тот момент. Но и это еще не все. Путешественник заносил в судовой журнал рекомендации по приготовлению тех блюд, которые он пробовал во сне. Вот примеры:

..как только мы вышли из гаврского порта, я выпил немного рому, и ром продолжал сохранять во мне те же очертания, какие он принимал в небольшой серебряной фляжке. Океан открылся передо мной огромный и необъятный, как какое-то новое, только что обретенное отечество. Мне снилось, что я в полном одиночестве обедаю на палубе. Передо мной стояла голубая керамическая тарелка и лежали желтые нож, вилка и ложка – все это тоже из обожженной глины. В меню значились гребешки с грибами. Готовят это блюдо так. Следует взять один крупный гребешок Сен-Жак, размером не меньше желтка в яичнице глазунье, сварить его в кипящем красном вине, куда предварительно следует опустить один грецкий орех в скорлупе, лимон и ложку золы. В отдельную посуду с кипящей водой бросить немного морской соли, лист чая и дольку горького апельсина. Грибы завернуть в полотняную салфетку и некоторое время подержать над паром, следя за тем, чтобы они не намокли. Потом бросить гребешок в разогретое оливковое масло, слегка обжарить и подать вместе с грибами на большом веере из бумаги, которая впитывает масло. Сверху все это украсить бананом. К такому блюду хорошо подать бокал белого вина, которое на мгновение оказалось во рту у женщины…