Дневная книга (сборник) - Страница 13

После этого странного текста шел адрес, по которому следовало обращаться. И номер телефона.

«Вокзал Монпарнас», – догадалась я по номеру. Автор объявления проживал в шестом округе. Тогда у меня еще не было никакого предчувствия. Но ты знаешь, в тот свой год я любила все самое сладкое, мужскую косметику «Van Cleef», липкий осенний виноград, а в начале лета черешню, надклюнутую птицами. Уже с начала января мне удавалось на лету подхватить выроненную вещь, до того как она упадет, и я была счастлива, что наконец-то выросла и могу спать с мужчинами.

Машинально я положила вырезанный из газеты клочок бумаги в карман, как обычно, взяла свою гитару и спустилась по лестнице. Что-то не давало мне покоя. У меня темные волосы, рост и прочие данные соответствуют указанным параметрам. Ты же помнишь, как мне трудно устоять перед объявлениями. Кроме того, моя «мышеловка» всегда была проворнее меня. И сейчас она тоже уже все знала. Как всегда, она знала все раньше меня. Заранее.

Было утро. Открыв дверь подъезда, я не увидела улицы Фий-дю-Кальвер. От Зимнего цирка по направлению к Сене тек туман, по всей своей длине поделенный на тенистую и светлую стороны. Моя улица исчезала, а рождающееся из тумана солнце прошло через все времена года.

В этот момент из тумана вынырнул автобус номер девяносто шесть. Он медленно приближался к остановке, находившейся возле моего дома. На автобусе, вдоль всего борта, шли названия остановок его маршрута:

Автобус остановился передо мной, его дверь медленно открылась. Как будто меня заманивали. Искушение оказалось непреодолимым. Я вошла в автобус и поехала на Монпарнас, прямо по адресу, указанному в газете. Так началась моя «Тропинка в высокой траве», если ты помнишь эту картину Ренуара.

На двери не было никакой таблички с фамилией; правда, ни имени, ни фамилии не было и в объявлении – только адрес и номер телефона. Дверь открыл молодой человек приблизительно одного со мной роста. Я с трудом узнала его. Бледность лица казалась старше его самого по крайней мере на четыре-пять поколений. И в этой бледности витало нечто напоминавшее шрам. Но у меня не было сомнений в том, кто он такой. Мой любовник с белым быком. После многих лет разлуки он опять расписался на мне той самой улыбкой, что оставляет грязный след. Это был Тимофей с золотой, как виноградная лоза, бородой. В первый момент я хотела уйти, но не решилась, потому что он держался так, будто мы были с ним незнакомы. Он вел себя так, словно это не он учил меня гадать по стоящему члену. Он говорил и даже в некоторые моменты выглядел так, словно передо мной сейчас был кто-то другой. Более того, он учтиво спросил, как меня зовут, и потом все время делал вид, будто никогда раньше не слышал этого имени. И это было столь убедительно, что я осталась.

– Так вы преподавательница? – спросил он, пропуская меня в квартиру. От него повеяло каким-то незнакомым мне приятным ароматом, напоминавшим шафран, может быть слишком сладким и густым, как масло. Это не был аромат «Azzaro» – туалетной воды, которой он пользовался раньше… Он провел меня в центр большой комнаты и с головы до пят смерил взглядом, как будто видел меня впервые в жизни. – Похоже, вы подойдете, – пробормотал он задумчиво. – Цвет волос у вас свой?

– Чем вас не устраивают мои волосы? Это натуральный черный цвет. Фламандская сажа… Разве не такими были условия в вашем довольно грубом объявлении? – решила я принять его игру и сделать вид, словно это не мы начинали заниматься любовью, стоило упасть первым каплям дождя.

Ты, Ева, знаешь, что волосы у меня вьются мелким бесом, если я полностью расслаблена или влюблена, и делаются прямыми и повисают, когда случается сесть голым задом в крапиву. Бросив мимолетный взгляд в ближайшее зеркало, я убедилась, что на голове у меня просто африканские джунгли. Меня охватило настоящее возбуждение. Назвав цену за один урок, я предупредила его, что прекращу занятия, если после пятого визита не увижу заметных результатов. После этого посадила его рядом с собой на канапе, взяла аккорд и начала:

– Прежде чем мы перейдем к упражнениям, я расскажу вам кое-что о пальцах, это пригодится, когда вы начнете играть. Большой палец правой руки – это вы, а левый большой палец – ваша любовь. Остальные пальцы – это окружающий мир. Два средних пальца означают следующее: правый – это ваш друг, левый – враг, безымянный палец на правой руке – ваш отец, а на левой – ваша мать, мизинцы – это дети, мальчики и девочки, а указательные пальцы – предки… Во время игры помните об этом.

– Если это так, – подхватил он, – то, учитывая, что музыку из струн я извлекаю левой рукой, ее будут создавать моя любовница, моя мать, мой враг, моя бабушка и моя будущая дочь, если я заслужу ее. Короче говоря, это будет женская музыка, особенно если моим главным врагом вдруг окажется тоже женщина. А вы – роль преподавателя на некоторое время перешла к нему, – если повредите палец, вспомните о том, что мне говорили. Не считайте, что эта рана ваша. Раны на пальцах предсказывают болезни и опасности для ваших близких или для тех, кто вас ненавидит…

После этого замечания я начала урок, обращаясь к нему на «вы», так же как, впрочем, и он ко мне. Я показала ему расположение пальцев в простейшем аккорде, и он без труда усвоил его. Но правой рукой он даже не притронулся к струнам. Ни во время первого урока, ни позже. Он легко запоминал аккорды левой руки и с их помощью довольно точно и уверенно воспроизводил мелодию, которую я ему задала, при этом, несмотря на все мои требования, правой рукой он по-прежнему не пользовался. Эти занятия были хорошо оплачиваемыми безмолвными уроками музыки, во время которых я пришла к выводу, что мои духи «Molyneux» не сочетаются с тем неизвестным мне ароматом, который он носил теперь. В один из следующих дней я надушилась «La Nuit Paco Rabanne».

– Почему бы нам не начать упражняться и правой рукой? – спросила я его. – Кстати, хочу напомнить, что завтра пятый урок. И нам придется расстаться, если вы будете продолжать эту запинающуюся игру.

– Бог мой, как же вы одеты! – прервал он меня, недовольно вставая. – Я ничему не смогу научиться, пока вы так выглядите…

Я оторопела. Он взял меня за руку, как маленькую девочку, и мы спустились вниз, на улицу. Не слишком удаляясь от дома, мы зашли в несколько бутиков. С неожиданной ловкостью и безошибочным вкусом он купил мне изумительную юбку, клетчатые чулки и шотландский берет с помпоном, плащ, который можно носить на две стороны, и блузку с эмалированными пуговками. Тут же, в магазине, он заставил меня переодеться во все купленное. И распорядился, чтобы одежду, которую я только что сняла, положили в пакет и вынесли на помойку. Все мое негодование тут же улетучилось, стоило мне взглянуть на себя в зеркало.

– Так, теперь можно продолжить урок, – сказал он удовлетворенно, и мы вернулись в его квартиру.

Здесь я хотела бы заметить, что меня уже не на шутку беспокоило то упорство, с которым он делал вид, что мы до сих пор никогда не встречались. Я взяла гитару и собралась продолжить занятие, однако он к своему инструменту даже не прикоснулся. Неожиданно он подошел ко мне со спины, обнял, и не успела я опомниться, как он взял первый аккорд на моей гитаре, продолжая держать меня в объятиях. Аккорд был кристально чистым, правая рука делала свое дело безошибочно, и он тихо, хрипловатым голосом, запел какую-то старинную песню. Через каждые два слова он целовал меня в шею, и я глубоко вдыхала запах его необыкновенного парфюма, подобного которому я никогда раньше не встречала. Слова его песни не были французскими, это был какой-то странный, незнакомый мне язык: