Дмитрий Донской - Страница 120

Можно представить себе, какие перспективы открывал этот новый «дуумвират» тестя и зятя, великих князей Дмитрия Московского и Ягайло Литовского. По возрасту они были почти ровесники, что предрасполагало к соперничеству. Конечно, нашлось бы много желающих расколоть этот союз, прочность которого зависела от множества объективных и субъективных причин. И всё же уроки Куликова поля (Дмитрий Московский и Владимир Серпуховской) и Грюнвальда (Ягайло и Витовт) явно свидетельствуют о впечатляющих результатах даже временного единства двух талантливых правителей. Но увы, увы… В истории с Кревской унией московская дипломатия потерпела явное поражение в борьбе с польской дипломатией.

Возникает вопрос: в какой мере это поражение было вызвано непреодолимыми обстоятельствами, а в какой — ошибками Дмитрия Московского и его советников? Был ли московский матримониальный план упущенной политической реальностью — или еще одной фантазией увлекавшегося яркими, но несбыточными идеями князя Дмитрия Ивановича? Ответственный историк не даст однозначного ответа на этот вопрос. Но рассуждения исследователя проблемы до некоторой степени приближают нас к истине:

«Таким образом, Орден и Орда многое сделали для расшатывания московско-литовского союза, но не меньше для этого сделали Польша и дальновидные малопольские феодалы, которые в октябре 1384 г. посадили на польский престол юную Ядвигу, а в январе 1385 г. уже вели скрытые переговоры с Литвой о выдаче замуж этой королевы-невесты за литовского князя Ягайло, о принятии Литвой католичества под эгидой Польши и, наконец, о предоставлении самому Ягайло польской короны.

Разумеется, с формально-юридической точки зрения предложения малопольских феодалов выглядели более солидно, чем условия сотрудничества Ягайло с главой Владимирского княжения. В случае реализации программы малопольских феодалов Ягайло становился лидером польско-литовско-русского политического объединения (с титулом короля польского, литовского, русского, а также с сохранением титула великого князя литовского, русского и жемайтийского). Что же касалось союза с Москвой, то здесь он мог претендовать лишь на второе место после Дмитрия Донского. По-видимому, эти формальные обстоятельства также сыграли свою роль в ходе польско-литовских переговоров, склонив литовского князя Ягайло на сторону польских предложений. Но, судя по ряду данных, это решение пришло не сразу. Пока происходили предварительные польско-литовские переговоры, пока литовская делегация ездила в Краков и в Венгрию (она вернулась только летом 1385 г.), пока существовала реальная опасность „бунта“ Андрея полоцкого, Ягайло не порывал отношений с Дмитрием Донским. Но летом 1385 г. московско-литовское сотрудничество, видимо, всё же прекратилось (курсив наш. — Н. Б.). 14 августа 1385 г. в Креве подписали важный документ, с одной стороны, литовские князья Ягайло, Скиргайло, Корибут, Витовт, Лугвень, а с другой — представители польских феодалов Влодека из Харбоновиц, Николая Оссолинского и др. Правда, формально это событие еще не было официальным актом польско-литовской унии, последний был подписан лишь 11 января 1386 г. в Волковыске, тем не менее, именно летом 1385 г. произошел, видимо, решающий перелом в московско-литовских и литовско-польских отношениях. Именно тогда документально было закреплено решение о браке Ягайло и Ядвиги, о принятии Литвой католичества, о превращении литовского князя в польского короля. То, что произошло в начале 1386 г. — провозглашение Ягайло королем на люблинском съезде 2 февраля, а затем крещение в Кракове 15 февраля, бракосочетание 18 февраля, коронация 4 марта, было лишь оформлением решений, принятых в Креве летом 1385 г.

Таким образом, кревский договор 14 августа 1385 г. действительно был важной вехой в политической жизни Восточной Европы: он парализовал московско-литовское сотрудничество и открывал эпоху тесных контактов польской короны с Великим княжеством Литовским» (138, 177).

Так «дальновидные малопольские феодалы» обвели вокруг пальца и московскую разведку, и московских дипломатов, которые продолжали вести переговоры с Ягайло даже тогда, когда переговоры эти потеряли всякий смысл.

Что касается сути дела, то, конечно, для засидевшейся в язычестве Литвы принятие христианства по католическому обряду сулило больше интересных перспектив, чем обращение к одряхлевшему византийскому православию. Однако дело усложнялось тем, что большую часть населения Великого княжества Литовского составляли восточные славяне, принявшие христианство по византийскому обряду еще во времена Владимира Святого. Они не желали переходить в «латинство». Межконфессиональные противоречия стали ахиллесовой пятой Литовского государства после заключения Кревской унии. Понимал это и сам «креститель Литвы» князь Ягайло. Не надеясь на принуждение, он искал компромиссных решений. Вместе со своим давним приятелем митрополитом Киприаном Ягайло в середине 90-х годов XIV века разрабатывал «достойный внимания план воссоединения Византийской и Латинской церквей, который, по их мысли, должен был осуществиться на соборе, причем собор этот, вероятно, проходил бы на литовской земле» (249, 542). Однако из-за религиозной нетерпимости Константинополя этому плану не суждено было осуществиться.

Глядя на сложные политические процессы в Восточной Европе в 80-е годы XIV века с точки зрения интересов Москвы, можно отметить главное. Молодой великий князь Литовский Ягайло проявил себя как выдающийся политик, обладающий стратегическим мышлением. Кревская уния противоречила интересам потомков Ивана Калиты. Однако предотвратить такой ход событий москвичи не смогли. Отношения с Ордой и внутренние проблемы поглощали все силы и средства ослабевшей Москвы.

Всё, что смогла сделать на этом направлении московская дипломатия, — это приветствовать проект династического брака литовского князя Ягайло и дочери Дмитрия Донского. Но этот проект, выдвинутый вдовой Ольгерда княгиней Ульяной (Юлианией) Александровной Тверской, оказался фикцией, предназначенной для отвода глаз.

На литовскую фикцию оскорбленный князь Дмитрий отплатил той же монетой. Договоренность о браке московского княжича Василия и дочери Витовта Софьи также «повисла в воздухе». Дело было не только в личных мотивах. Дмитрий явно опасался пролитовских настроений в своем окружении, средоточием которых могли стать «молодой двор» и единственная дочь Витовта энергичная Софья.

Судя по всему, при жизни Дмитрия Ивановича литовский брак Василия так и остался бы политическим призраком. Только внезапная кончина князя Дмитрия позволила Василию и «литовской партии» в Москве довести дело до брачного пира.

Отношения с Новгородом всегда были первостепенной заботой великих князей Владимирских. Там, на шумном новгородском вече, порой решалась судьба князя, его триумф или падение.

Новгород был своего рода «банкиром» князей. В сокровищнице Софийского собора хранились несметные богатства. Но снискать уважение и поддержку новгородцев, получить в нужный момент политическое убежище или солидный кредит мог далеко не каждый Рюрикович. Оригинальная политическая система Новгорода, его бурная история до сих пор чаруют исследователей русской старины.

Насколько известно, Дмитрий Донской никогда не появлялся в Новгороде. Но, наверное, не было и дня, когда бы он не вспоминал о нем в той или иной связи. Новгород был одновременно и союзником, и противником Москвы. Всё зависело от конкретной ситуации и политического искусства правителя.

В средневековой Европе главным двигателем прогресса были города. Благодаря многочисленному населению, развитым институтам самоуправления и большим финансовым возможностям крупные города выступали в качестве самостоятельной военно-политической силы.