Для фортепиано соло. Новеллы - Страница 15
— Более чем хорошенькой.
— Ну, если вы настаиваете… Что бы там ни было, я нравилась мужчинам, и вскоре вокруг меня образовалась группа претендентов. Я выбрала молодого американца по имени Джек Паркер. Многие из французов, которые считали себя его соперниками, нравились мне больше. Они разделяли мои вкусы; они умели говорить красивые комплименты. Джек мало читал; из всей музыки он предпочитал блюзы и джаз, а что касается живописи, то он с наивным доверием следовал моде. Он очень неумело говорил о любви… Вернее, он вовсе не говорил о ней. Его ухаживания ограничивались тем, что в кино, в театре или в саду, при свете луны, он брал меня за руку и говорил мне: «You are just wonderful».[8]
Это все должно было бы нагонять на меня скуку… Но нет, я охотно принимала его ухаживания. Он казался мне спокойным, честным. Он давал мне то же ощущение надежности, что и мой теперешний муж в начале наших с ним отношений. Остальные мои друзья не могли определиться со своими намерениями. Кем они хотели стать — любовниками или мужьями? На этот счет они ничего не уточняли. С Джеком все было иначе. Сама мысль о связи приводила его в ужас. Он хотел жениться на мне, увезти меня в Америку, где я родила бы ему красивых детей, кудрявых, как он сам, с его коротким прямым носом, с его тягучим и гнусавым акцентом и таких же наивных. Он занимал должность вице-президента какого-то банка; со временем, может быть, он стал бы его президентом. В любом случае мы бы никогда ни в чем не нуждались, и у нас была бы отличная машина. Так он представлял себе мир.
Признаюсь вам, я испытывала искушение. Вас это удивляет?.. А ведь это мне свойственно. Я сама человек довольно сложный, поэтому меня привлекают простые люди. Я плохо ладила с родственниками. Отъезд в Соединенные Штаты стал бы своего рода побегом. После нескольких месяцев стажировки в отделении банка в Париже Джек вернулся в Нью-Йорк. Перед его отъездом я обещала, что приеду к нему и выйду за него замуж. Заметьте, что я не была его любовницей. И не по своей вине: если бы он попросил, я бы уступила… Но он остерегался этого шага. Джек был американским католиком, из семьи со строгими нравами, и он хотел честную свадьбу в соборе Святого Патрика на Пятой авеню, со множеством шаферов в смокингах, с белыми гвоздиками в петлицах, и с подружками невесты в платьях из органди… Не могу сказать, чтобы эта идея мне не нравилась.
Мы договорились, что я приеду в апреле. Джек должен был заказать мне билет на самолет. Я намеревалась лететь самолетом «Эр Франс», и это было для меня настолько естественно, что мне в голову не пришло сказать об этом ему. В последний момент мне пришел билет Париж — Лондон и Лондон — Нью-Йорк, выписанный какой-то американской компанией, у которой в то время не было права садиться в наших аэропортах. Это мне не очень понравилось, но я, как вы знаете, человек покладистый, поэтому, вместо того чтобы предпринимать какие-то новые шаги, я просто приняла сложившуюся ситуацию. Я должна была прилететь в Лондон около семи часов вечера, там мне предстояло поужинать в аэропорту и в девять часов вылететь в Нью-Йорк.
Вы любите аэродромы? Я испытываю к ним необъяснимую тягу. Они гораздо чище и более современны, чем железнодорожные вокзалы. Они чем-то напоминают операционную. Странные голоса, непонятные из-за помех, через громкоговорители зовут пассажиров в далекие экзотические города. Через окна видно, как садятся и взлетают огромные самолеты. Ирреальная, но при этом не лишенная красоты обстановка. Я поужинала и доверчиво уселась в английское кресло, обитое кожей цвета мха, как вдруг громкоговоритель произнес длинную фразу, сути которой я не поняла, но ясно различила слова «Нью-Йорк» и номер моего рейса. Я немного забеспокоилась и огляделась по сторонам. Пассажиры вставали со своих мест.
В кресле рядом со мной сидел мужчина лет сорока, чье лицо меня заинтересовало. Изящная худоба, немного взлохмаченные волосы, распахнутый ворот наводили на мысль об английских поэтах-романтиках, в частности, о Шелли. Глядя на него, я подумала: «Писатель или музыкант» — и захотела, чтобы наши места в самолете оказались рядом. Он заметил мою внезапную растерянность и сказал:
— Простите, мадам… Вы собирались лететь рейсом 632?
— Да… Что они объявили?
— Что из-за технической неполадки самолет вылетит только в шесть утра. Через несколько минут компания пришлет автобус за пассажирами, которые хотели бы переночевать в гостинице.
— Ну вот еще! Ехать в гостиницу, чтобы встать в пять утра! Это ужасно… А вы что будете делать?
— О, мадам, мне повезло: у меня есть друг, который работает и живет прямо тут, в аэропорту. Я оставил машину у него в гараже. Пойду заберу ее и вернусь домой.
Через мгновение он добавил:
— А вообще-то нет… Я воспользуюсь этой отсрочкой, чтобы кое-что осмотреть… Я строю органы, и время от времени мне надо проверять состояние моих инструментов в разных церквях Лондона… Так что мне представилась неожиданная возможность проведать два или три инструмента.
— А вы можете по ночам заходить в церкви?
Он засмеялся и вытащил из кармана огромную связку ключей.
— Ну конечно! Я обычно проверяю клавиатуру и мехи именно ночью, чтобы никому не мешать.
— А вы сами играете?
— Как умею.
— Наверное, это красиво — органные концерты в темноте и в одиночестве.
— Красиво? Не знаю. Я, конечно, люблю церковную музыку, но я не бог весть какой органист. Однако удовольствие я получаю, это точно.
Он поколебался минутку, а потом сказал:
— Послушайте, мадам, я хочу вам предложить одну странную вещь… Мы не знакомы, и я никак не могу рассчитывать на ваше доверие… Но если бы вам вдруг захотелось поехать со мной, я мог бы вас увезти и потом привезти обратно… Вы, наверное, музыкант?
— Да. Как вы угадали?
— А вы красивая, как мечта художника. Тут не ошибешься.
Признаюсь, этот комплимент меня тронул. В этом мужчине чувствовалась какая-то странная властность. Я понимала, что разъезжать глубокой ночью по Лондону с неизвестным мне человеком было бы неосторожно; я предвидела возможные опасности. Но у меня просто не хватило времени, чтобы отказаться.
— Пошли! — сказала я ему. — А как мне быть с сумкой?
— Положим ее в багажник, вместе с моей.
Я не смогу назвать вам три церкви, которые мы посетили той ночью, и рассказать, что именно играл мой таинственный спутник. Помню винтовые лестницы, по которым я поднималась с его помощью, свет луны, проникавший через витражи, и изумительную музыку. Я узнавала мелодии Баха, Форе, Генделя, но, по-моему, большую часть времени он импровизировал. И это меня потрясло. Мне казалось, что я слышу бурные излияния страдающей души. За ними следовали небесные аккорды, похожие на нежную ласку. Я словно опьянела. Я спросила этого потрясающего музыканта, как его зовут. Он ответил: Питер Данн.
— Вы, наверное, знамениты, — сказала я. — Это же дар Божий.
— Не верьте в это. Это иллюзия, навеянная ночью и временем. Я посредственный исполнитель. Но меня вдохновляет вера, а сегодня — и ваше присутствие.
Заявление такого рода меня не удивило и не шокировало. Питер Данн был одним из тех людей, с которыми уже через несколько минут устанавливаешь удивительно близкие отношения… Он был не от мира сего. Когда мы вышли из третьей церкви, он просто сказал:
— Сейчас всего лишь полночь. Вы не хотите провести оставшиеся нам три или четыре часа ожидания у меня дома? Я приготовлю вам омлет. Есть еще какие-то фрукты. Завтра должна была зайти домработница и все это забрать.
Я почувствовала себя счастливой, и уж раз я все вам рассказываю, то признаюсь, что в глубине души я надеялась, что этот вечер станет началом любви. Женщины в большей степени, чем вы, мужчины, зависят от колебаний своих чувств, своего восхищения. Эта божественная музыка, эта наполненная песнями ночь, эта мягкая и сильная рука, ведшая меня в темноте, — все порождало эти смутные желания. Если бы мой спутник захотел, я бы отдалась на его милость… Так уж я устроена.