Диверсант - Страница 12
Тут начался бой малой по численности разведгруппы против полка пехоты, командного состава штаба и авиации. Группа вела бой с 16.00 до 2 ч. ночи. Наших было убито 14 человек, ушло 8. Они отошли с боем и соединились с другими группами, действовавшими правее.
К сожалению, в этом бою был убит секретарь комсомольской организации и другие бойцы. Люди, которые участвовали в бою, вели огонь из маузеров и автоматов и были одеты в финскую форму. Каждый из них уничтожил не менее 8-10 белофиннов, главным образом офицеров. Около 100 трупов противника осталось там.
Когда оставшаяся часть подразделения вышла на лед озера к островам, группа финских летчиков преградила им дорогу. Есть основания думать, что нашими был убит крупный финский начальник, поскольку у него была хорошая одежда, красивая сумка, золотые часы. Почти вся группа противника была перебита. Финны в тот момент были охвачены паникой. Начали вести беспорядочный артиллерийский огонь.
Есть и другие примеры героизма. К сожалению, этот товарищ убит. Он представлен к званию Героя Советского Союза. Речь идет о ленинградском лыжнике, замечательном гражданине нашей страны Мягкове. С группой лыжников в 13 человек для того, чтобы выяснить наличие войск в районе Кухмониеми, в течение 23 часов он совершил 90-километровый марш. Это на лыжах, когда человек утопает выше колена в снегу. Правда, у него была отменная лыжная подготовка, да и людей в его группу мы подобрали хороших.
Западнее Кухмониеми он влетел в расположение финской зенитной батареи, убил офицера и еще несколько финнов, поднял панику, узнал, что там есть зенитная батарея, несколько пехотных рот, через них проскочил и вернулся. Его с бойцами окружил в одной деревушке противник силой до роты с пулеметами, но они стойко дрались, нанесли большие потери противнику и вышли из окружения — пробились гранатами. Правда, Мягков потерял одного из лучших бойцов отряда. Товарищ Мягков провел ряд замечательных операций, жаль, что к концу событий погиб.
Нам учить надо людей. Мы работали всего месяц с лишним. Я считаю, что если бы у меня были подготовленные еще в мирное время бойцы, то удалось бы довольно много вреда нанести финнам.
Должен сказать, что отряду, который был у меня сформирован из ленинградских добровольцев-лыжников, очень тяжело приходилось. Тяжелее, чем частям, которые находились на фронте. Однако, можно с гордостью сказать, что это замечательные люди нашей родины.
Я считаю, что необходимо решить вопрос о создании специальных частей в ряде округов. Надо начинать их готовить. В составе армий эти части принесут большую пользу, выполняя помимо специальной работы задачи дальней разведки».
В конце своего выступления Мамсуров резко критиковал Мехлиса. Начальник политуправления не ожидал такого.
Мехлис побледнел и бросился в атаку.
— Это все клевета, я вас видел один-два раза.
Мамсуров спокойно ответил:
— Мне клеветать нечего, я говорю то, что есть.
Мехлис вновь подскочил:
— Это сплетня.
На сей раз не выдержал Сталин:
— Мамсуров сказал правду, — глухо отозвался он. — Нам нужно уважать то, что говорит товарищ, работающий на фронте. Мне говорил об этом еще один товарищ.
— Хорошо бы его назвать? — петушился Мехлис.
— Не буду называть, — ответил Сталин, — он сказал мне, Молотову и Ворошилову.
— Говорить надо в открытую, — не унимался Лев Захарович.
— Рычагов… — сказал Сталин. Он помолчал и добавил: — О клевете не может быть и речи. Товарищ Мамсуров говорит, у товарища Рычагова такое же мнение.
В зале наступила гнетущая тишина. Собравшиеся словно оцепенели.
В перерыве Хаджи Мамсуров вышел в холл. К нему подходили командиры, одобрительно жали руки, поддерживали. И тут он увидел своего старого знакомого, «генерала Бодегу» — Павлова. Он подошел, поздоровался и, понизив голос, насмешливо сказал: «Ксанти, не пропал ты, фашисты тебя не убили, теперь свои убьют. Гляжу я на тебя и не пойму — дурной ты, чи шо?»
Так и сказал: «Дурной ты, чи шо?» Мамсуров тогда и не понял, что означало это «чи шо». Позже значение украинского оборота объяснил ему Кузьма Деревянко, начальник штаба в его особой лыжной бригаде, и они долго смеялись.
Хотя в тот апрельский день 1940 года полковнику Хаджи Мамсурову, откровенно говоря, было не до смеха. Он обрел могущественного и коварного врага в лице Льва Мехлиса.
Однако враги никогда не пугали Хаджи.
Наш комдив удалой…
Шел четвертый год Великой Отечественной войны. Комдив генерал Хаджи Мамсуров верхом на лошади скакал в полк Автодиева. Его 2-я гвардейская кавалерийская дивизия, прорвав оборону немцев у города Кросно, вела бои в предгорьях Карпат. Впереди была Чехословакия, но фашисты не собирались пускать кавалеристов в Карпаты. Завязались тяжелые, ожесточенные бои. На острие атаки его соединения был полк Автодиева.
Братьев Автодиевых хорошо знали и любили в дивизии. Младший, Ваган, погиб в рукопашном бою под Гродно. Генерал помнил его еще курсантом. Старший недавно возглавил полк, после того, как Мамсуров отстранил от командования полковника Мизерского.
Когда комдив вспоминал о Мизерском, внутри все клокотало. Этот холеный бездельник не раз подводил в критическую минуту. А то, что случилось во время тяжелых боев под Кросно, стало последней каплей.
Ставропольский добровольческий полк, действуя на левом фланге дивизии, продвинулся вперед на 15 километров. Пехотинцы Москаленко тоже хорошо поддержали кавалеристов. Однако полк Мизерского топтался на месте.
Мамсуров пытался связаться со штабом Мизерского по телефону, но ему сказали, что комполка на месте нет, он в тылу, километрах в десяти от переднего края.
Комдив приехал в полк, нашел Мизерского. Тот… мирно спал. Генерал поднял его с постели и дал два часа на сборы. «И чтоб духу твоего не было в дивизии», — пригрозил Мамсуров.
Вместо Мизерского назначили храброго, толкового офицера Абдулу Автодиева.
Родные братья Автодиевы были очень разными. Младший, Ваган, стройный красавец, отменный кавалерист, а старший — огромный, кряжистый, с некрасивым, каким-то зверским лицом. Недавно его ранило, и товарищи подтрунивали над ним, мол, Автодиев получил ранение века. А вышло так, что в бою ему в лицо попала щепка. Абдула долго сокрушался: ранение должно быть металлом, а не деревянной щепкой. Это позор, считал офицер. У Автодиева душа была чистая и добрая, как у ребенка.
Комдив знал бесстрашие и горячий характер Автодиева и просил замполита Колотовского беречь командира.
…Генерал Мамсуров сразу проехал к штабу полка, спрыгнул с лошади. С первого взгляда стало ясно — что-то случилось. Опущенные головы кавалеристов, у повозки стоял ординарец Автодиева и плакал.
На повозке лежал командир полка. Бледный, без кровинки в лице, глаза закрыты. Комдив склонился над Автодиевым. Комполка с трудом разлепил тяжелые веки:
— Да, Хаджи, вот и погибли два брата. Обними меня…
Потрясенный Мамсуров обнял Автодиева:
— Ухожу вслед за братом, — еле слышно прошептал Абдула.
Комдив вскинул голову. Слезы душили его. Сентябрьское солнце садилось за вершины гор, охваченные осенним пламенем багрянца. Было тихо, словно остановилась война. Эта тишина рвала сердце. Хотелось выть волком.
Автодиев умирал на его руках.
…Вечером комдив Мамсуров возвратился в штаб дивизии. Он долго сидел за столом над раскрытой картой. Со стороны казалось, генерал думал о завтрашнем бое. Но мысли его путались, бежали, опережая друг друга, и были далеко от этих мест.
Стоя у повозки с телом погибшего фронтового товарища, Хаджи Мамсуров, может впервые за столько лет войны, остро почувствовал, как страшно он устал. Шел уже четвертый год войны. Как далек был сегодня тот сорок первый — Белоруссия, Смоленщина, потом Ленинград.
В августе 1941 года, когда фашисты прорвали наш фронт у Чудово, его, полковника Мамсурова, назначили командиром 311-й стрелковой дивизии. Сказали одно: ни шагу назад. И он держался зубами за тот клочок земли, который отвели его дивизии. Отступать было некуда, дальше — Ленинград.