Дивен Стринг. Атомные ангелы - Страница 9

— Ты настоящая профи, — восхитилась Уисли. — Но как ты обо всём догадалась?

— Очень просто, — доктор Кукис помахала ногами в воздухе. — Во-первых, всё зло на Земле исходит от белых гетеросексуальных мужчин. Это совершенно очевидно, потому что не может же оно исходить от геев, или афроамериканцев, или от вагиноамериканцев, или от альтернативно мыслящих, или других представителей гонимых и угнетаемых меньшинств? Значит, это белый гетеросексуальный мужчина. Дальше, он воспитан в протестантской семье, потому что протестантизм — это ведь не Вуду и не Викки, это мужская шовинистическая религия, развивающая усидчивость, трудолюбие и рациональное мышление, самые опасные человеческие качества. Дальше, он воспитан без отца. Потому что выражение «каки-завоняки» не мужское. Обычный белый гетеросексуальный мужчина, выросший в морально устаревшей, так называемой полной семье и имевший отца, выразился бы иначе: сказал бы «срань», «говно» или хотя бы «кал». Далее, наверняка он ненавидит свою мать, потому что как же иначе? А если он ненавидит мать, значит, он испытывает недостаток любви и доверия…

— Я поняла, — остановила её Люси. — И про гигиену тоже. А возраст?

— По статистике, — наставительно сказала Киса, — маньяки до тридцати предпочитают пользоваться электронной почтой, а после тридцати пяти, как правило, уже попадают в психиатрические клиники или в тюрьмы. Я взяла два года с запасом. Вдруг он хитрый.

— Это всё очень здорово, — задумчиво сказала Люси, — но в Нью-Йорке всё ещё много белых гетеросексуальных мужчин среднего возраста.

— Ну, это недоработка полиции, — парировала Кисса. — Их всех давно пора посадить в тюрьму и лоботомировать. Не понимаю, куда смотрит правительство. Кстати, — оживилась она, — как поживает твой комплекс на колготочках?

— Ну, я их не ношу, — смутилась Люси. — А что?

— Это уход от проблемы. Ты должна встретить её лицом к лицу. Я тут разработала новый способ лечения. Называется некротерапия, — похвасталась Кисса. — Исцеление от комплекса через смерть. Предсмертные переживания могут сыграть катарсическую роль, особенно если причина смерти связана с комплексом. Например, если повесить тебя на колготках…

— Но ведь я умру, — не поняла Уисли.

— Ну, во-первых, ты умрёшь психически здоровой, так что игра стоит свеч, — стала объяснять доктор Кукис. — Во-вторых, тебя могу спасти врачи. Я думаю, достаточно обычной клинической смерти. Двадцать процентов вероятности, что ты выживешь.

— Не получится, — с сожалением сказала детектив. — Мой папа-мама клинически умирает регулярно, и всё бестолку. Никакого терапевтического эффекта. Извини, но я должна была тебе это сказать.

— Это потому что он или она неправильно умирает, — сказала доктор Кукис. — Под моим руководством дело пошло бы совсем иначе. А может, всё-таки попробуем? У меня есть колготки, их можно привязать к люстре…

— Обязательно, но сначала я поймаю маньяка, — отклонила предложение Люси. Она ни в коем случае не хотела разрушать доверие между собой и доктором Кукис отказом от участия в её научной работе, но чувство ответственности заставило её слегка сманеврировать: ведь она должна была защищать свой город от опасного преступника.

— Ну как знаешь, — разочарованно сказала Кисса. — Тогда я сама. Я как раз обнаружила, что совершенно не переношу аромата духов Annick Goutal's Eau d'Hadrien. Похоже, это очень глубокий комплекс. Думаю попробовать утопиться в ванне, наполненной этими духами. Правда, флакончик стоит полторы тысячи, а мне нужна целая ванна. Может быть, взять целевой кредит в банке? Тем более, отдавать вряд ли придётся… Да, кстати, не забудь заплатить за консультацию.

Уисли с облегчением вздохнула — она знала, что оплата услуг есть знак доверия — и ответственно протянула ей кредитную карточку.

Выходя из дома Киссы, она машинально подняла глаза наверх — и увидела угрожающе нависший над головой конец какого-то кронштейна. На всякий случай она прибавила ходу — и вовремя: за спиной что-то глухо стукнуло в асфальт.

Напуганная женщина быстро обернулась, вытаскивая пистолет.

Ей почудилась какая-то вспышка света, радужное сияние, но это продолжалось меньше мгновения, и, скорее всего, просто почудилось.

Зато валяющийся на мостовой обломок металлической трубы был дьявольски убедителен.

Отец-мать Люси умирала уже третий раз на дню, быстро и скучно.

Клиническая смерть уже стала для неё привычной, как утренняя телепрограмма или резь в мочеиспускательном канале после катетеризации. Как правило, смерть продолжалась недолго, минуты две — пока подбежавшие реаниматологи не вытаскивали его обратно и он не начинала дышать самостоятельно.

В минуты смерти отец Люси обычно видела сияющий вдали ослепительный свет и ангелов. Каждый раз он подлетала к ангелам всё ближе, и каждый раз не успевала: ангелы закрывали проход, и несчастная душа падала назад, в тесную клетку изуродованного тела. Но он знала, что когда-нибудь успеет проскочить. Больше того, он знала, что успела бы проскочить, если бы летела быстрее. На самом деле ему не давало умереть чувство ответственности перед сыном и любовь к дочери. Он иногда воспоминала, что его дочь и сын — один и тот же человек. Но он не хотела об этом думать. Это было слишком сложно для его измученной души, разрушаемой болью и одиночеством — худшим из лекарств, которыми нас пичкает жизнь.

На этот раз смерть продолжалась долго — минуты три, если не больше. Он успела увидеть свет, влиться в его поток и подобраться к бесплотному воинству так близко, как никогда прежде.

Он впервые разглядела лики ангелов, исполненные любви и ответственности, и ему впервые за все эти годы мучений по-настоящему захотелось остаться здесь, в обители света.

И свершилось чудо — ангелица, величественная, как Декларация Независимости, выступила из сияния её навстречу.

— Подожди, — сказала ангелица. — Ещё не время. Сначала скажи им о девочке. Девочку надо найти.

— Какую девочку? — спросила отец-мать Люси Уисли.

— Лос-Ужос, — сказал другой ангел, прекрасный, как Билль о Правах. — Лос-Ужос. Агагу хватило всего одной ночи, а бедствия неисчислимы. Теперь иди. Это ненадолго. Обещаю, ты скоро вернёшься, и тебе будет хорошо.

И мать-отец детектива Уисли упала — спиной вперёд, — в тёмную пропасть, ведущую назад, в переплетение трубок и боль измученного тела. Но на этот раз он не сожалела об этом. Ведь у него было ответственное задание: передать слова ангела своему сыну, Люси.

Ибо найти девочку могла только она, его сын, лучший детектив Нью-Йорка.

Отец-мать открыла глаза, готовая увидеть над собой заботливые лица реаниматологов. Однако на сей раз реаниматологов не было. Ибо лицо человека, склонившегося над ним, ничем не напоминало лицо реаниматолога.

— Ну что, — спросил неизвестный, одетый в зелёное — живой?

Несчастная больной кивнул. Трубки и провода заколыхались.

— Живой, значит. А зачем? — продолжил непонятный человек.

Мать-отец Уисли прищурилась, пытаясь рассмотреть говорящего получше.

— Я задал вопрос, — повторил человек. — Ты жив. А зачем? В этом есть какой-нибудь смысл? Если ты будешь играть в молчанку, — добавил он, — я, пожалуй, перережу вон ту трубочку. А если и дальше будешь молчать, выдерну вон тот проводок. И так дальше, пока не сдохнешь. Так что соображай быстрее.

— Я должна… должен… должно… — прохрипела отец-мать.

— Сколько? — поинтересовался человек в зелёном, пережимая пальцами трубочку от какого-то прибора. — И кому?

— Сказать… — ответила отец-мать, чувствуя, что её телу не хватает чего-то важного.

Пальцы разжались.

— Должен сказать? Ну так говори.

— Надо… найти девочку… — отец-мать почувствовала, что вот-вот умрёт снова, и попыталась зацепиться краешком гаснущего сознания за жизнь.

— Девочку, говоришь? С девочками много возни, — задумчиво протянул зелёный. — Вот сейчас мне как раз пришлось повозиться с одной девочкой.