Дива - Страница 14

Академики как глянули на знаки-то — мать моя! — вся ледниковая глыба руническим письмом исписана! Если расшифровать, все знания можно получить! А по­верх древнего письма начертаны церковные купола, кре­сты и уже по ним — пятиконечные звезды: вся борьба идеологий отразилась. Борута тогда ещё не понимал, что это значит, но по бледности лица Шлопака определил: по­пали куда надо. Сам же Драконя, ни слова больше не го­воря, ушёл и оставил академиков одних.

Пока было светло, целитель изучал надписи, срисовы­вая их в блокнот: фотографировать камень было нельзя по правилам исследования аномалий, будто бы от съём­ки исчезала какая-то тонкая материя. Глаза его стали без­умными, академик лишь что-то шептал и ничего не объ­яснял. Но когда стемнело, решил уйти с этого островка, поскольку оставаться на нём в ночь было опасно: священ­ный камень был древним алтарём на капище и, по уве­рению Шлопака, излучал энергию, по мощности равную жергии египетских пирамид. Уже в потёмках они су­нулись было к острову, на котором Дор когда-то стоял, но провалились в трясину и едва выбрались. Дело было осенью, спички замочили, костра не развести, хорошо, с собой фляжка со спиртом была. Данила слегка прогрелся изнутри и снаружи, но великий трезвенник и борец с алкоголем Шлопак пить отказался наотрез, натирать грудь и ноги тоже, и чуть его не вылил. Отошли подаль­ше от алтаря, залезли под выворотень, соорудили гнез­до и вздумали ночь прокоротать, однако целителя коло­тит — где здесь уснёшь?

Тут и началось! Вдруг на острове, где Дор был, петухи заорали. Кричали эдак минут пять, угомонились, и слыш­но, там музыка заиграла, свирели, бубны, жалейки, гуд­ки: в общем, весь старинный набор инструментов. Потом огни вспыхнули и пляски начались у костров! Академи­ки знают, там никого не должно быть, а люди прыгают,  скачут, орут какие-то заклички, будто призывают кого-то. Шлопак аж задрожал весь — то ли от страха, то ли от ра­дости, что слышит и видит то, что искал. Может, и от хо­лода, поскольку оба мокрые были, накупавшись в тряси­не, и ещё студёный туман поднялся.

И здесь из болота между островов встаёт нечто бе­лое — по фигуре, так женщина; стоит она на обыкновенной телеге, обращена лицом к академикам. Борута не испугался, не зажмурился и узнал — да это же Дива Никитична! В белом халате, как обычно она ходит у себя на маслозаводе, в такой же косынке и в руке — бидон­чик с молоком.

А целитель колотиться перестал и шепчет:

— Кикимора! Так вот она какая...

— Сам ты кикимора, — панибратски проворчал Да­нила. — Это жена Дракони, Дива...

— Это кикимора из болота восстала! — уверенно зая­вил Шлопак и достал блокнот, чтоб её срисовать.

Только тут Борута и разглядел, что она велика ростом и одета в сверкающую, колючую сутану — будто толчё­ным стеклом обсыпана!

— Всё равно похожа на Диву Никитичну...

— Что у неё в руке? — спросил целитель. — Какой-то цилиндр? Или свиток?

— Бидончик, — определил Данила. — Алюминиевый, трёхлитровый...

Шлопак встрепенулся.

— Это похоже на серебряный сосуд! В котором древ­ние алхимики хранили свои знания!

— Да какой сосуд? Обычная тарка, на ферму за моло­ком ходят...

— Подумай сам: зачем она на болото пошла с бидоном?

— Да она всех молоком поит, блажь такая у бабы. За­одно проверяет на оборотничество.

— А как?

Всё, о чём рассказывал Борута, Шлопак считал тай­ными знаниями предков и их записывал. Поэтому ново­испечённый академик если что и присочинял, то обыч­но для образного выражения.

— Оборотни парного молока не выносят, — сообщил он. — Испытуемого надо облить парным или покропить. Если оборотень — сразу же обернётся, кем был. Однаж­ды даже скандал случился на партийном собрании колхо­за. Дива прыснула молоком на инструктора обкома, тот превратился в филина и улетел в окно.

— Молоко — вместилище вселенской мудрости! — благоговейно произнёс целитель. — Символ божествен­ных откровений! Млечный путь. Вот бы вкусить хотя бы глоток!..

Кикимора будто услышала его, протянула бидон и другой рукой к себе поманила. Мужики переглянулись и напряжённо замерли.

— Интересно, кого она манит? — с дрожью в голосе свросил целитель, однако же не теряя учёной мужествен­ности. — Кого выбрала? Тебя или меня?

— Наверное, меня. — признался Данила. — Она дав­но обещала парным молоком угостить.

Почему тебя?

— По кочану! У нас в юности с Дивой любовь была...

— Вместе пойдём, — заявил Шлопак, глянув пытли­во. — В таких ситуациях лучше всюду ходить вдвоём.

Несмотря на свои чувства, Борута с ним согласился: подойти к самой Дракониной жене, когда она в образе ки­киморы, да ещё среди ночи, было опасно. Даже если она минит! От внезапного контакта с её мужем хвост вырос, Тут же вообще неизвестно, что наколдует Дива Никитичной. Очнёшься от морока, а у тебя хобот или рога проби­лись — с нечистой силой только свяжись!

Прошли они через болото к телеге и ни разу не прова­лились, будто по воздуху шли: понятное дело, под влия­нием энергетического поля. Борута теперь не сомневался, что это Дива, хотя ростом возвысилась и вместо халата — блестящая одёжина. Да разве Данилин глаз обмануть, коль она с отрочества ему грезится и во сне, и наяву?

А Дива подождала их и эдак царственно говорит:

— Хотите молока? — и завлекательно так бидончик показывает. — Парное, тёплое ещё...

— Хотим! — в голос сказали академики.

— Тогда впрягайтесь, мои кони! Покатаете меня по бо­лоту — получите.

Они оба почуяли её безмерную власть, неожидан­но для себя повиновались и впряглись — каждый взял по оглобле. Дива же поставила бидон в телегу, сама кнут шила, коим и взмахнула над спинами:

Н-но, вороные!

Академики потащили телегу по болоту, а колеса вяз­нут, не разгонишься. А эта кикимора ещё кнутом щёлка­ет, понукает, покрикивает, словно кучер:

— Рысью марш! Ишь, застоялись! Шевелите копытами!

Кое-как они разбежались, перешли на рысь, Дива же Никитична всё равно стоит в телеге, машет кнутом и уже до спин достаёт, норовит по ушам попасть.

— Вскачь пошли! С ветерком прокатиться хочу!

Тучный столичный целитель выдыхаться начал, но Борута, напротив, силу почуял и понёс — ветер впрямь за­свистел в ушах. Кикимора развеселилась от скорости, бе­лое одеяние на ней трепещет, всхлопывается, а сама она лишь кнутом пощёлкивает то слева, то справа, указы­вая, куда телегу тянуть. Бидончик в телеге трясётся, под­прыгивает, того и гляди опрокинется. Один круг нареза­ли по топкому болоту, второй, на третьем Шлопак начал падать. Вышел из-под воли Дивы, то есть пересилил её энергетическое поле и шепчет:

— Давай её свяжем. Пока нас не заездила. А сосуд за­хватим? Ведь насмерть загонит, ведьма!

Борута бы никогда не посмел так бесцеремонно обой­тись с Дивой, но оглянулся, а в телеге вроде бы и в са­мом деле кикимора! Хохочет над академиками, щёлкает кнутом, потешается:

— Вы не кони вороные — мерины толстозадые!

К тому же Данила уже привык слушаться столичного целителя, в общем, сговорились, одновременно бросили оглобли. Они уткнулись в трясину, и Дива Никитична ку­барем полетела с телеги. И по инерции прямо мужикам под ноги! Тут они её схватили, да сразу и бросили: с рук кровь потекла! Все ладони изрезали в лохмотья! А кики­мора встала, отряхнулась и говорит:

— Экие вы глупцы! Привыкли Диву Никитичну ла­пать! А я не Драконина жена — я дева-недотрога!

Незадачливые лекари стоят, понурившись, пытаются кровь остановить — тщетно. Она же опять кнутом щёл­кает, сердится:

— Берите оглобли! Да не шалите более. Накатаюсь, по­лучите свой сосуд! Всякие знания заработать надо!

До самого рассвета катали они Диву Никитичну или кикимору, а может, ту и другую в одном лице: на Пижме иен нечистая сила на неё походила, потому как счита­лось, нельзя без вмешательства бесовщины так сохра­нить красоту и привлекательность. Академики уж го- тиы были взмолиться, попросить пощады, отказаться от всякой науки, ибо доведены были до полного изне­можения, но тут на острове, где Дор стоял, петухи зао­рали. Первый раз лекари оглянулись: вроде бы нет ки­киморы на телеге, один только бидончик стоит, однако в глазах всё плыло, туман густой, не разберёшь. Ког­да же во второй раз посмотрели, а и самой телеги нет! Академики просто бредут по болоту и руки так держат, словно оглобли тянут. Но позади, там, где след тележный кончился, бидончик стоит! Всё в тумане растаяло, толь­ко он, заветный, и уцелел!