Дитя реки - Страница 35

Ананда всегда мог понять, в каком настроении пребывал Йама. Друзья постояли в сочувственном молчании, наблюдая, как солдаты перестраиваются в пыльных лучах заходящего солнца, сержант Роден отдавал лающим тоном приказы, и они эхом отдавались в стенах замка.

Наконец Йама сказал:

— Завтра я уезжаю.

— Я знаю.

— С этим кротом-чиновником. Он будет моим начальником. Он научит меня, как переписывать документы, писать административные отчеты. Меня заживо хоронят. Хоронят в старых бумагах и пустых делах. Тут одно утешение…

— Ты сможешь искать свою расу.

Йама был поражен:

— Как ты догадался?

— Но мы же всегда об этом говорили. — Ананда проницательно взглянул на Йаму. — Ведь ты что-то узнал, правда? Потому об этом и думаешь.

— Чиновник, представляешь, Ананда. Чиновник! Я не стану служить. Я не могу. У меня есть дело поважнее.

— Не только солдаты помогают в войне. И не уходи от темы.

— Мой отец всегда так говорит. Я хочу стать героем, Ананда. В этом моя судьба!

— Если это судьба, она свершится. — Ананда засунул руку куда-то в глубь мантии и извлек пригоршню фисташек. — Дать тебе?

Йама покачал головой:

— Все изменилось так быстро.

Ананда поднес ладонь к губам и проговорил с полным ртом:

— У тебя есть время все рассказать? Видишь ли, я скорее всего останусь здесь навсегда. Мой настоятель умрет, я займу его место и начну искать нового послушника, такого же мальчика, как я. И так далее.

— Мне не разрешили присутствовать на казни.

— Разумеется, нет. Это был бы неподобающий поступок.

— Я хочу доказать, что у меня хватит мужества это увидеть.

— Что произошло, Йама? Ты не мог плутать столько времени и тебя не могли увести далеко, если, по твоим словам, ты убежал в первую же ночь после похищения.

— После этого много чего случилось. Многое я не понимаю, но одно знаю точно: я нашел что-то… что-то важное.

Ананда рассмеялся:

— Нельзя мучить своих друзей, Йама. Поделись со мной. Я помогу тебе во всем разобраться.

— Приходи ночью. После казни. И приведи Дирив. Я пытался послать ей весточку зеркальцем, но никто не ответил. Я хочу, чтобы она услышала мой рассказ. Хочу, чтобы…

— Я понимаю. Вечером будет служба. Мы должны отпустить грехи префекту Корину после того, как он поднесет факел к… к приговоренным. Потом будет официальный обед, ну, туда, как ты понимаешь, меня, конечно, не пригласят. Он начинается через два часа после захода, тогда я и приду. И я придумаю, как привести Дирив.

— Ты когда-нибудь видел казнь, Ананда?

Ананда набрал в ладонь новую порцию фисташек, посмотрел на них и ответил:

— Нет, нет. Но я, конечно, знаю, как все будет, и знаю, что я должен делать, но не знаю, как буду держаться.

— Ты не посрамишь своего учителя. Встретимся через два часа после захода. Обязательно приведи Дирив.

— Как будто я могу забыть. — Ананда выплюнул орехи и потер руки. Хозяин таверны принимал тот же наркотик, что и доктор Дисмас, ты знал про это? Дисмас поставлял ему зелье, и он из-за этого мог сделать все что угодно.

Конечно, приговор не был смягчен, но он на это ссылался.

Йама вспомнил, как доктор Дисмас растирал в пасту сухих жуков вместе с прозрачной, пахнущей абрикосами жидкостью и как внезапно расслабилось его лицо, когда он сделал себе инъекцию.

— Кантарид, — вспомнил Йама, — а Луд и Лоб старались за деньги.

— Да, и Лоб получил в конце концов свою долю, — сказал Ананда. — Когда его арестовали, он был пьян, и я слышал, что до этого он несколько дней угощал выпивкой сброд со всего города. Я думаю, он понимал, что ты вернешься.

Тут Йама вспомнил, что доктор Дисмас не заплатил Луду и Лобу. Откуда же тогда Лоб взял деньги на свой пьяный разгул? И кто спас его самого из старой гробницы и переправил в башню Озрика и Беатрис? Сердце сжалось у него в груди, когда он понял, кто это и как она узнала, где его искать.

Ананда отвернулся и стал смотреть, как на парадном плацу перестраиваются солдаты: одна колонна превращается в две, и они бок о бок маршируют к главному входу во главе с сержантом Роденом, громко отсчитывающим ритм. Немного погодя Ананда спросил:

— Тебе никогда не приходило в голову, что Луд и Лоб были чем-то похожи на тебя? Они тоже хотели отсюда выбраться.

Йама хотел увидеть, как Лоба и хозяина таверны увезут из замка, но даже этого ему не разрешили. Закиль нашел его у окна, когда он смотрел во двор, где солдаты впрягали в белый фургон упирающихся лошадей, и увел его в библиотеку.

— У нас так мало времени, господин, а сказать надо очень многое.

— Тогда стоит ли пытаться? А ты идешь на казнь, Закиль?

— Мне там не место, господин.

— Наверное, это отец приказал тебе чем-нибудь меня занять. Я хочу все увидеть, Закиль. Они пытаются полностью меня отстранить. Думаю, хотят пощадить мои чувства. Но воображать еще хуже, чем знать наверняка.

— Видно, я чему-то тебя все же научил, а то я уже начал удивляться.

Закиль редко улыбался, но сейчас позволил себе хмыкнуть. Это был высокий сутулый человек с длинным лицом, густыми бровями и гладко выбритым черепом, на котором просматривался костистый гребень. Его черная кожа блестела в желтом мигающем свете электрических светильников, и когда он улыбался, было видно, как двигаются мышцы обеих челюстей. Иногда в праздники он демонстрировал зрителям умение колоть грецкие орехи своими крепкими квадратными зубами. Как всегда, на нем были серая туника, серые же леггинсы и сандалии на резиновой подошве, издававшие писк на отполированном мозаичном паркете в проходах между книжными стеллажами. Он носил на шее ошейник раба, но тот был не из железа, а из легкого сплава и покрыт кружевным воротничком ручного плетения.

Закиль продолжал:

— Если хочешь, могу тебе рассказать, как там все будет. Мне подробно все описали; почему-то считается, что если приговоренному рассказать, что именно с ним сделают, то легче все это выдержать. Но на самом деле оказалось, что это очень жестокая вещь, куда хуже допроса с пристрастием.

Еще до того, как Закиль стал работать у эдила, его приговаривали к смертной казни. Йама забыл и теперь чувствовал раскаяние. Он произнес:

— Прости, я не подумал. Нет, нет, не рассказывай!

— Лучше бы ты это увидел. Человек верит своим чувствам, а не словам. Тем не менее давно умершие мужчины и женщины, которые написали все эти тома, имели те же чувства, что и мы, те же страхи, амбиции, такой же аппетит.

Известно, что впечатления от окружающего мира, попадая в наши органы чувств, низводятся до электрических импульсов в определенных нервных волокнах. Когда мы открываем книгу и читаем о событиях, происходивших задолго до нашего рождения, то некоторые из этих нервных волокон стимулируются точно таким же образом.

— Я хочу все видеть своими глазами. Читать — это совсем другое дело.

Закиль щелкнул костяшками пальцев, припухлыми, как и все его суставы, из-за чего пальцы выглядели, как связки орехов.

— Как будто я тебя вообще ничему не сумел научить!

Разумеется, чтение — это нечто иное. Задача книг в том, чтобы дать нам возможность разделить впечатления тех, кто их написал. Некоторые маги утверждают, что могут читать в умах людей, а есть шарлатаны, которые говорят, будто обнаружили древние машины, печатающие изображения человеческих мыслей, проецирующие их в стеклянную сферу или чудесный кристалл, но и те, и другие лгут. Одни только книги позволяют нам разделить мысли другого человека. Читая их, мы видим мир не своими глазами, а глазами их авторов. И если эти авторы мудрее нас, более образованны или более чувствительны, то, пока мы читаем, мы и сами бываем такими. Но хватит об этом.

Я прекрасно понимаю, ты предпочитаешь воспринимать мир прямо, без посредников, и завтра тебе уже не придется слушать старого Закиля. Но если мне будет позволено, я тебе кое-что подарю. У раба нет собственности, он не владеет даже собственной жизнью, так что это нечто вроде займа, но у меня есть разрешение эдила.