Дитя и болезнь. Неведомый мир по ту сторону диагноза - Страница 4
«В тот день мне также стало ясно, как тяжело я больна, и я показалась себе такой несчастной, как еще никогда в жизни»[9].
Кроме того, время болезни тревожит ребенка своей непредсказуемостью, неподвластностью человеческой воле и желаниям. Он и его близкие словно втягиваются в водоворот событий, стремительно влекущий их, кружащий, сбивающий ориентацию в реальности. «Все как в тумане» — эта фраза, которую можно часто услышать от детей или их родителей, хорошо иллюстрирует такое состояние. В тумане все размыто, нет ориентиров. Непонятно, куда двигаться дальше. Невозможно определить расстояние до предмета, рассчитать путь до него, а значит, трудно понять и «сколько это будет продолжаться».
Эта неопределенная протяженность, длительность во времени, теряющаяся где-то в будущем, тоже тяготит участников событий.
А еще эти события, как и предметы из тумана, появляются «вдруг». И таких событий множество. Это могут быть и вполне конкретные вещи: от прихода врача в палату или получения распечатки анализов до резкого изменения самочувствия, которое происходит стремительно, вдруг.
«…Я с ужасом увидел, как за несколько часов ребенок вернулся в болезнь… возврат этот был не столько телесный, сколько душевный»[10].
Изменяется и само восприятие времени, о чем говорят многие исследователи жизни болеющих людей. Вот что пишет, например, Андрей Владимирович Гнездилов:
«…нелишне упомянуть о проблеме времени больного, которое может растягиваться, а может и сокращаться. Мы имеем в виду ощущение времени, так называемое психологическое время, которое часами или какими-либо другими приборами не фиксируется. Для многих пациентов время начинает лететь неудержимо, и остановить и растянуть оставшееся самому ему не под силу»[11].
Приведем несколько примеров того, как изменяется ощущение времени у болеющих детей.
Ощущение упущенного времени
Время, потраченное на лечение, часто воспринимается как упущенное. Эта проблема может проявиться, например, в том, что ребенок отказывается учиться.
Мама Сергея, ученика восьмого класса, жаловалась, что сын совсем не хочет заниматься с учителями. Сергей лежал в больнице с диагнозом «поражение спинного мозга».
– Поговорите с ним. Может, до него дойдет, что заниматься надо.
А Сергей был совсем не глупый. Он прекрасно понимал, что учиться нужно. Ему мешало другое.
– Что самое сложное в уроках?
– Сложна математика.
– Учитель как? Объясняет?
– Учитель нормальный, объясняет хорошо. До меня самого не доходит.
– Быть может, ты в какой-то момент просто запустил уроки?
– Есть такое. Перестал заниматься в самом начале лечения.
Заниматься для Сергея означало учиться как все одноклассники. Но он не мог учиться как они, потому что пропустил почти целый год. Значит, надо догонять остальных, а время упущено. На этом он и ломается. Его беспокоит количество упущенного времени. Он понимает, что не сможет сдать весь материал экстерном. На это нет сил. Он сравнивает себя нынешнего с образом не болевшего одноклассника, знающего, понимающего больше, чем он сам. Тот кажется ему сильнее, умнее – словом, «лучше». Разница между этими образами в представлении Сергея столь велика, что он, заранее сдавшись, отказывается от занятий: «все равно не догоню».
Похожим образом дети, закончившие курс терапии, могут воспринимать и весь период лечения. Это будет переживание упущенной возможности: «если бы не эта болезнь, я бы сейчас…» и дальше: «учился бы гораздо лучше», «был бы уже в девятом классе», «не растерял бы друзей»… То, что упущено, может быть как реальной, так и мнимой потерей, но от этого ребенку не легче. Он думает или чувствует, что чего-то лишился, и эти мысли создают большое внутреннее напряжение. В этот момент наиболее мучительным переживанием тоже может быть «дельта» – разница между представлением о себе нынешнем и «тем, кем он мог бы быть, если бы не заболел».
Иногда, правда, образ из прошлого мобилизует. Вспоминает мама Изабель:
«…чем хуже ты себя чувствовала, тем большую роль начинали играть для тебя твои фотографии… Ты часто говорила о том, что эти прекрасные фотографии утешают тебя в те моменты, когда ты находишь себя безобразной»[12].
Способность радоваться фотографиям, запечатлевшим твой образ в прошлом, так, как это делала Изабель, встречается нечасто. Многие дети, наоборот, не хотят смотреть на себя, «чтобы не расстраиваться». Бывает, что пример такого отношения к прошлому им подают родители, оберегающие себя таким образом от переживаний, точнее от тоски по прежним временам. Подростки, особенно девочки, часто отказываются от визитов одноклассников или друзей из-за того, что выглядят не так, как раньше.
Но слова Изабель – свидетельство человека, примирившегося с ситуацией. Эти фотографии для нее – не просто ретроспектива собственной жизни, но признак сохранения личности – внешне я меняюсь, а внутренне остаюсь прежней. Девочка преодолевает время, внутреннее единство в ней сохраняется, и оно позволяет справиться с переменами в настоящем.
Образ себя прежнего – не только зрительный, он включает в себя еще и привычные действия, увлечения. Снова взявшись за кисть или карандаши, продолжив занятия музыкой, чтением, физическими упражнениями, ребенок восстанавливает представление о себе, стабилизирует душевное состояние: я делаю то же, что и раньше, значит, и я – «как раньше».
Но эта стратегия может вызвать противоположный эффект: из-за неспособности совершить обычное в прошлой жизни действие приходит отчаяние.
К проблеме изменения времени относится и «переворачивание» ритма дня и ночи. Путать их местами дети могут по разным причинам: плохое самочувствие, эмоциональное напряжение. Бессонница часто является признаком глубинных страхов, связанных с темой смерти. Пишет мама Изабель:
«Папа рассказывал, что ночью, когда тебя мучила бессонница, ты часто спрашивала его о жизни после смерти, и вы вместе разрабатывали ваши представления о загробной жизни»[13].
В этом свидетельстве сошлись три ключевых момента: ночь, размышления на тему смерти и важная внутренняя работа, которую ребенок проделывает не в одиночестве, но Вместе с родным человеком.
То, что болезнь – другое время, именно другое, а не просто трудное, обычно чувствуют все, кто находится внутри ситуации. Серьезность болезни, воспринимаемая как опасность, заставляет их быть более открытыми в проявлении чувств друг к другу, и это меняет привычные формы общения, вынуждает более ответственно относится к словам, возвращает понимание ценности отношений. Об этом говорят и дети:
«Такие ситуации, конечно, очень важны в жизни. Они как бы взрывают время от времени серые будни и показывают нам всем, как сильно мы в действительности любим друг друга, и только всякие повседневные мелочи заслоняют от нас эту любовь» [14],
и их родители:
«…самое любимое чадо. Но такого не говорят своим детям каждый день, а вот в трудные времена, таящие в себе опасность, сказать об этом стоит…»[15]
Содержательно время тоже заполняется теперь иначе:
«Вот и настало для нас время раздумий и размышлений, интенсивных разговоров, сверлящих мыслей и самых мрачных снов и видений»[16].