Диктатор - Страница 9

– Тогда война вообще не началась бы – по крайней мере, с нашей стороны. Что вы скажете о нашем стратегическом руководстве, Шток?

– В Родере и генералы не занимаются стратегией, а я капитан.

– Тогда расскажите, куда вы так торопились на своей машине. И почему не приняли надежных мер охраны?

Об этом пленный рассказывал подробно. В третий корпус патинов пришел на двух машинах специальный груз из Адана – триста миллионов калонов. Огромные эти деньги адресованы правительству Патины для оплаты закупок у населения. Их захватили как военный трофей и направили в Родер под охраной полка Питера Парпа. Биркер Шток, заместитель подполковника Парпа, задержавшийся в третьем корпусе для уточнения мест и времени сдачи оружия, догонял свой полк. Он ехал по территории, освобожденной от латанов и патинов, и не опасался нападения.

– Поскорей увезти деньги было важней, чем завладеть всем оружием патинов?

– Естественно, полковник. На деньги можно достать любое оружие. А отобранное у патинов снаряжение придется им же и возвращать, когда они объявят вам войну. Но денег они уже не получат.

– Покажите по карте маршрут вашего полка.

Гвардейский полк Питера Парпа двигался по шоссе, огибающему с запада нашу дивизию. От наших позиций до него было не меньше тридцати километров. Электроорудия на такое расстояние не били.

– Допрос окончен, капитан Шток, – сказал Гамов. – Если у вас есть какие-либо пожелания – высказывайте.

Шток вытянулся. Отвечал на вопросы он довольно спокойно. Но сейчас опять стал волноваться.

– Один вопрос и одна просьба, полковник.

– Слушаю вопрос.

– Вы пригрозили мне немыслимым унижением, которое опозорило бы не только меня, но и вас – как офицера. Я не выдержал… Но ведь если бы вы… фельдшер держал шприц… Показания отравленного – те же, но снимают обвинение в измене, ибо совершаются в состоянии…

– Нет, не те же, Шток, – резко оборвал его Гамов. – В состоянии полубессознательном вы многое могли не припомнить. Слушаю просьбу.

Шток вытянулся еще сильней.

– Прикажите расстрелять меня, полковник.

Гамов не скрыл, что поражен.

– Аргументируйте свою странную просьбу, капитан.

– Что же странного?.. Я нарушил присягу, выдал военные тайны. Среди своих я пустил бы себе пулю в сердце. Среди врагов я не могу разрешить себе такого малодушия, да и оружия нет. Но умереть от пули противника не бесчестье, а воинская судьба. Хочу своей кровью смыть хоть часть вины…

– Вы будете жить, капитан Шток. Вы еще понадобитесь мне.

Конвой увел пленного. Гамов рассматривал карту.

– Ваше мнение, друзья? Окружение, удар вчерашнего союзника нам в тыл… И триста миллионов калонов, бездарно врученные врагу.

– Окружение предотвратить вряд ли сможем, – сказал я. – А если бы и сумели прорваться, то поставили бы под удар «Золотые крылья», а они и так потрепаны. Деньги надо отбить.

– Надо. Как и когда?

– Сначала когда. Сегодня ночью, чтобы Парп не успел далеко уйти. Он движется по своей территории, вряд ли торопится. Теперь – как. Силами нашего диверсионного отряда. Поведу его я. Имеете возражения?

– Только дополнение. С вами пойду и я.

– И еще капитан Прищепа, – сказал я. – Без его разведчиков мы не сумеем незаметно подобраться к Питеру Парпу.

– Альберт, свяжитесь с дядей, – сказал Гамов. – И попросите, чтобы центральное стереовидение сделало передачу такого примерно содержания: добровольная дивизия «Стальной таран» генерала Прищепы и полковника Гамова, – Гамов подчеркнул голосом свою фамилию, – попала в полное окружение. На выстроенные ей укрепления накатываются неприятельские полки, и здесь находят свою гибель. Стойкая оборона дивизии цементирует наш западный фронт, сильно заколебавшийся после подлой измены патинов.

Пеано засветился самой яркой из своих улыбок.

– Не преувеличиваете, полковник Гамов? Окружение пока еще не состоялось, атаки врага пока еще ни одной не отбивали…

– Это не преувеличение, а предвосхищение, Пеано. И особо объясните дяде, что такая передача нужна для воодушевления солдат. Он не может не понимать, что наша успешная оборона существенно ослабит бездарность общего положения на фронте. Не согласны?

– Мое согласие или несогласие не имеет значения, полковник. Я передам дяде все, что вы требуете.

Я, кажется, уже говорил, что в любом споре Гамов рассчитывал по крайней мере на ход дальше противника. Сейчас был именно такой случай. Даже умница Альберт Пеано, мастерски камуфлирующий свой ум глуповато-радостной улыбкой, – даже он не понимал, на что уже замахивается полковник добровольной дивизии «Стальной таран» Алексей Гамов.

Мы ждали темноты, чтобы переправиться через реку. На вражеском берегу пока было пусто. Очевидно, родеры держались подальше, чтобы не попасть под обстрел наших орудий.

Я сосредоточил диверсионный отряд на левом фланге дивизии: здесь и переправы были легче, и до шоссе ближе – по нему сейчас двигался полк Питера Парпа. Все солдаты были в поплавковых костюмах, но пока их не надували. Я ждал Гамова и Прищепу. В тускнеющей вышине проступали звезды. Ни облачка не затеняло неба. В отдалении, справа, на недавних позициях сложившего оружие пятого корпуса патинов, вспыхивали зарницы: «Золотые крылья» уже вступили в бой со сменявшими патинов родерами. На наших флангах все было тихо: враг накапливал силы, не ввязываясь в дело, пока не получит перевеса.

Я прилег на нагревшуюся за день траву, впитывал телом теплоту земли, слушал прерывистый шелест Барты: на откосы высокого берега набегали мелкие волны. И меня попеременно охватывали радость и отчаяние. Радость от тишины, от красоты неба и земли, реки и леса за рекой, от всего того, что было так удивительно, так проникновенно прекрасно. И отчаяние от того, что я сам, тысячи, нет, миллионы таких, как я, должны уничтожать эту красоту. Через несколько часов я брошу свой отряд в бой – и не будет уже ни тишины, ни радости, а будет грохот резонансных бомб, свист пуль, вопли раненых, стоны умирающих… Я числился в хороших офицерах, я и был таким, никто не смог бы бросить мне упрек, что я забываю свой воинский долг. Но в тот прекрасный вечер, последний тихий вечер в нашей дивизии, я испытывал отнюдь не солдатские чувства, думал отнюдь не солдатскими мыслями. И ненавидел судьбу, предписавшую мне быть солдатом!

Гамов и Прищепа появились одновременно. Гамов показал на север, где полыхали беззвучные молнии.

– Сообщение от генерала Коркина, командира «Золотых крыльев». Родеры обстреливают его с фронта и с тыла. Он энергично отвечает. Он уверен, что удержит свои позиции. Наш генерал считает, что Коркин, как всегда, преувеличивает свои возможности. Он шлет победные реляции, даже когда терпит поражение. Маршал передал приказ: стоять, не покидая Барты. Генерал Прищепа считает, что такой приказ сковывает наши действия – и мы не сумеем в нужный момент прийти на помощь «золотокрылым». Ваше мнение?

– Не мнение, а возмущение! – сказал я. – Сколько глупых приказов мы еще получим? Маршал не понимает реальной обстановки.

– Глупые приказы можно и не выполнять. Генерал ответил, что будет действовать по обстановке.

Гамов впервые надевал поплавковый костюм – я помог ему влезть в него, отрегулировал надув. Костюм был усовершенствованной конструкции, в нем можно передвигаться и отвесно, и с любым наклоном – вперед, назад и в стороны. Я посоветовал Гамову плыть отвесно: передвижение помедленней, чем с наклоном, зато туловище погружается лишь по грудь. Разумеется, при обстреле надо уходить поглубже, но обстрела с противоположного берега мы не ожидали.

Павел принес приборчик с экраном. На экране засветились линии, возникли цифры. Павел показал направление – не прямо на запад, как мы намечали, а чуть южнее.

– Парп движется медленней, чем мы ожидали. И если пойдем на запад, то перехватим его полк не на рассвете, а в полдень. Время для диверсии неудобное. К тому же Парп скоро остановит солдат на ночной отдых.