Диктатор - Страница 26

Подошел Пеано и тоже с наслаждением вдохнул свежий воздух.

– Друзья, возвращайтесь на свои места, – сказал Гамов. – Изложу первоочередную программу. В ней семь пунктов. Первый – война.

Противник силен, а война идет плохо, – продолжил Гамов. – Наши недостатки: много солдат в плену; не хватает вооружения и боеприпасов; в командовании мало талантов, многие генералы – ни к черту! Предлагаю такой выход. Маршал Комлин командовал неудачно, но одно сделал отлично: заполнил резервные склады оружием и боеприпасами на три года войны. Эти запасы полностью направим в армию и не только остановим наступление врага, но и погоним его обратно. Он ведь не предвидит такого отчаянного удара.

– Воистину отчаянный удар! – сказал я. – Но так ли уж отчаянно наше положение? А если израсходуем все запасы, а противник отойдет от ошеломления и снова бросится в атаку? Резервов у него больше.

– Согласен: на резервах можно выиграть одно сражение, но проиграть всю войну. Надо срочно раза в полтора увеличить военное производство.

Вероятно, из семи пунктов программы Гамова, этот – столь радикальное повышение производства – вызывал больше всего сомнений. Гамов опровергал все возражения. В промышленности большие резервы. Люди могут работать интенсивней. Вопрос: как заставить их это сделать?

– Патриотическими воззваниями, как любил мой дядюшка? Или силой? – иронически поинтересовался Пеано.

– Есть и третий способ. В резервных складах бездна товаров. И не тех, что в магазинах, а почти позабытых. Вот их мы и вытащим на свет. Но будем продавать только тем, кто перевыполняет нормы. Чем не стимул к быстрому росту продукции?

– Специальные карточки для выдающихся рабочих?

– Не карточки, а деньги, Пеано. Новые деньги – золото! Мне доложили, что запасы золота в стране – пять тысяч чудов. И оно тратилось на подачки союзникам за болтовню о солидарности с нами. Так вот, мы создаем новую золотую валюту. А на золото люди смогут покупать самые редкие товары, о которых вчера и мечтать не смели!

Вудворту финансовые проекты Гамова говорили больше, чем нам, ни разу не державшим в руках золотой монетки.

– Гамов, вы недооцениваете человеческую психологию. На золото кинутся горячей, чем на колбасу и масло, шелк и шерсть. Золото будут прятать, а не тратить на дорогие товары.

– Тем лучше! Пусть золото прячут. Ведь его получат лишь за повышение выпуска продукции. А что нам еще нужно? Плевать нам на мертвое золото в подвалах банка! Но при переходе из банка в частные квартиры оно создаст дополнительное оружие, дополнительное армейское снаряжение, дополнительные машины, шерсть, зерно, мясо! Вот что сделает мертвое золото, если на время оживет.

– В тылу родеров вы оценили каждый военный подвиг в твердую сумму, – продолжал Вудворт. – И это повысило дух солдат. Не пора ли превратить сражения из чистого акта доблести и геройства еще и в акт обогащения? Тысячи парней скрываются от призыва, идут в бандиты. Риск потерять жизнь у солдата и бандита одинаков. Но солдат при удаче только сохраняет свою, а бандит еще и обогащается. Разница!

– Согласен, – сказал Гамов. – Временный ценник подвигов превратим в постоянный. И будем оплачивать геройство золотом. Из просто неизбежной война станет экономически заманчивой для всех, кто в ней участвует.

– Иными словами, война отныне – коммерческое предприятие, – сказал я. – Нечто вроде промышленного товарищества солдат и командиров по производству подвигов. Не принимайте шутку за возражение. Возражений не имею.

– Дальше – наши союзники, – продолжил Гамов. – Надо отказаться от всех союзов. Отдавая золото собственному народу, мы усиливаемся, а бездарно тратя его на союзнические речи, становимся слабее.

– Но разозленные союзники могут превратиться в прямых врагов, – заметил Вудворт.

– Надеюсь на это! Сами воевать не пойдут, не дураки. Значит, раньше постараются заручиться помощью Кортезии. Пусть она разбрасывает свое богатство, свое оружие, своих солдат по всем странам мира – это не усилит, а ослабит ее.

Разрыв с союзниками был одобрен.

– Теперь внутреннее положение, – сказал Гамов. – Против бандитов нужны крутые меры. Однако расстрелы и тюрьмы малоэффективны. Надо не только карать преступников, но и безмерно их унижать. Многие считают бандитов чуть ли не героями. Помните, как я наказал мятежного Семена Сербина? Эффект был тысячекратно сильней, чем если бы его расстреляли. На оружие разбушевавшаяся толпа могла ринуться грудью – но от выгребной ямы все отшатнулись. Предлагаю подвергать преступников публичному унижению. Кара будет куда эффективней простого расстрела!

Мы молчали. Ни один не говорил ни «да», ни «нет». Такая борьба с преступностью сама выглядела преступлением.

– Принимается, – наконец сказал я. – Что дальше?

– Дальше – правительство. Состав я предложу немного позже. Сейчас поговорим о государственном аппарате. Он развращен. Воровство, взятки, семейственность стали обычным делом. Радикально было бы заменить всех руководителей новыми людьми. Но где их взять? И будут ли они лучше? Нынешние начальники развратились – но приобрели опыт управления. Без такого опыта государство не способно нормально функционировать. Предлагаю, чтобы каждый руководитель, остающийся на старом посту, тем более идущий на повышение, заполнял секретный «Покаянный лист» с подзаголовком «Повинную голову меч не сечет». В «Покаянном листе» он расскажет о совершенных им раньше нарушениях закона и обязуется больше их не допускать. От наказания за проступки, в которых он признается, его заранее освобождают. Зато за скрытое он понесет полную кару. Вина, в которой покаялись, останется тайной для всех, грехи, которые попытаются скрыть, будут обнародованы.

– Всё? – спросил я. – Тогда вопрос. Как называть вас, Гамов? Вы сконцентрируете в своих руках необъятную власть. Для ее носителя нужно особое титулование. Что вам больше нравится, Гамов? Король? Император? Президент? Генеральный секретарь? Председатель? Или, не дай бог, султан? Халиф? Богдыхан?

– Диктатор. Титул соответствует власти, которую беру на себя.

В столице установился отличный день. «Отличный» по нынешнему времени означало только то, что не лил дождь, а тучи были не настолько густы, чтобы сквозь них не просвечивало солнце. Я вышел из дому с Еленой (мы заперли нашу старую квартиру в Забоне и временно поселились в аданской гостинице). Ей нужно было в госпиталь – там должны были испытывать новое лекарство ее фабрики. Я направлялся в правительственный дворец.

– Пойдем пешком, – предложила она, и мы пошли пешком.

По случаю временного прекращения потопа на улице появились люди – сбивались в кучки, обсуждали перемены. Стерео еще не разнесло по стране мои изображения, я мог не опасаться, что меня узнают. Мы с Еленой присоединились к одной группке.

– Полковник Гамов – военный! – кричал один пожилой мужчина. – Что он понимает в гражданском управлении? Что, я вас спрашиваю? Взял власть, а зачем? Ни он, ни его вояки ни слова об этом пока не проронили!

– Обдумывают, что сказать, – возражал другой. – Надо же разобраться, что есть, на что надеяться…

– Устроили переворот, заранее не зная, зачем свергают правительство? Это же несерьезно! Бедный Маруцзян, как у него дрожали губы, когда отказывался от должности…

– Подбросили бы продовольствия ради переворота, – мечтал третий. – Отметить начало правления хоть выдачей по норме – это шаг!

– А мне Гамов нравится. Племянник воевал в его дивизии, говорит: полковник хороший, его солдаты любят. А награда! И честь завоевал, и карманы полны… Родных повеселил, себе душу отвел.

– Выгода! Деньги принес! А для чего? В магазинах без карточек калоны ни к чему, а на рынок и наград не хватит. Зря хвастается твой племянничек. Узнают, что разбогател, налетят вечером гаврики – и плакали все награды!

Мы отошли от этой группки, присоединились к другой. Везде сетовали на тяжелую жизнь. Никто перевороту не радовался, никто ни на что особо не надеялся.