Диктатор - Страница 20

Гонсалес вызвал охрану штаба. Убитого унесли.

– Интересная ситуация, – спокойно сказал генерал Прищепа.

И только сейчас мы осознали, что с нами находятся два генерала, не проронившие ни одного слова во время спора Гамова и Мордасова. Что до Коркина, то раненый и подавленный своими несчастьями старик мало что соображал. Но Прищепа, когда совершалась казнь Мордасова, только вдумчиво наблюдал за ней, не одобряя и не запрещая расправы.

Гамов резко повернулся к Прищепе:

– Слушаю, генерал. Что вы скажете?

Генерал Прищепа ответил с тем же спокойствием:

– Я скажу после того, как вы отдадите все свои распоряжения. Ведь вы еще не закончили, полковник?

Гамов помолчал, потом обратился сразу ко всем:

– Не удивляйтесь тому, что сейчас скажу. Имею в виду форму, а не содержание. Содержание ясно: мы вступили в борьбу с правительством. Нам не простят самоуправства с деньгами и казни Мордасова. Вокруг главы правительства концентрируются десятки мордасовых, все они обрушатся на нас. Единственная наша защита – поддержка народа. Мы должны усилить эту поддержку. Но сделать это хочу осторожно, иначе спохватятся, что слишком вольно ведем себя в передачах по стерео, и закроют эту единственную возможность рассказать людям правду. Пеано, записывайте.

И Гамов начал диктовать – как всегда, неторопливо и ясно:

«В то время как наш добровольный корпус ведет в тылу врага тяжкую борьбу, некоторые безответственные элементы, тайно пробравшиеся в правительственные круги, саботируют усилия народа и власти. Некий Мордасов прилетел в расположение нашего корпуса и, назвавшись эмиссаром правительства, попытался лишить наших солдат выданной им награды за геройские успехи в недавних боях. Целью его преступных действий было понизить боевой дух в корпусе и тем предопределить его поражение в предстоящих боях. Получив отпор, изменник Мордасов оклеветал наших верховных руководителей, утверждая, что наш испытанный боевой начальник маршал Комлин по своим военным способностям не годится даже в командиры полка. И что он издает глупые приказы, а глава правительства, наш любимый лидер партии максималистов Артур Маруцзян, из личной привязанности к маршалу, поддерживает все его бездарные распоряжения. Запись чудовищных высказываний преступника Мордасова будет предъявлена для проверки любой следственной комиссии. Я, полковник Гамов, командир окруженного врагами добровольного корпуса, приказал казнить Мордасова за попытку понизить боевой дух солдат перед боем и за клевету на наших верховных руководителей. Торжественно заверяю народ и правительство, что корпус готов к решительным боям с врагом и будет выполнять все приказы командования, ведущие к победе».

На лице успокоившегося Пеано опять засветилась так хорошо известная нам дружелюбная улыбка, правда чуть больше обычного сдобренная иронией. Он поставил точку и сказал:

– Метко и коварно. После такой передачи ни маршалу, ни моему дядюшке не обойтись без сердечных пилюль.

– Надеюсь на это! – Гамов повернулся к Павлу. – Капитан Прищепа, я не спросил вас: записана ли на пленку беседа с Мордасовым?

Павел засмеялся:

– Полковник, мне кажется, я свои обязанности знаю.

Гамов повернулся к Леониду Прищепе:

– Слушаю вас, генерал, вы хотели что-то сказать, когда я закончу.

Генерал Прищепа протянул ему руку.

– Хочу сказать, что я с вами, Гамов. Во всем и до конца!

Вся следующая неделя сохранилась в моей памяти как что-то тяжкое и сумбурное.

Это было одно гигантское сражение, протянувшееся во времени на несколько сотен часов, а в пространстве – на несколько десятков лиг.

Мы шли, оттесняя вражеские части, умножая число раненых, теряя убитых, накапливая пленных. И когда наступил последний день этой недели и вокруг перестали греметь электроорудия, шипеть резонансные пули и шрапнель, вспыхивать синие пламена импульсаторов, мы как-то не сразу сообразили, что последний заслон врага опрокинут и окружение прорвано – мы вышли к своим!

Затем был отдых и раздача наград. Обе денежные машины полностью опустели. Появились офицеры из Главного штаба. Нам приказали двигаться к Забону – на пополнение и переформирование. Лучшего приказа и быть не могло: мы шли в родной город, где в начале войны собрались, вооружились и откуда начали свой поход на запад.

Перед новым походом (уже по своей территории) в штаб явилась группа солдат – человек тридцать, среди них я заметил и Семена Сербина, и лихого сержанта Серова, чуть не застрелившего его во время бунта, – и попросилась на секретный разговор. Гамов высоко поднял брови:

– Какие у нас с вами могут быть секреты, друзья?

– Так мы решили между собой, чтобы секретно, полковник, – ответил Григорий Варелла. Лихой парень, он отличился в рейде против Питера Парпа, потом при подавлении денежного бунта, затем стал героем последовавших сражений. Но его открытое, веселое лицо так не вязалось со словом «секретность», что я не удержался от улыбки. Впрочем, то, что он сказал дальше, даже в анархическом обществе числилось бы совершенно секретной информацией, а мы все же были дисциплинированные военные в централизованном государстве.

– Объявляйте свои секреты, – разрешил Гамов.

Варелла сказал, что солдаты обсуждают, что будет на родине. Общее мнение – по головке не погладят. Командир корпуса самоуправствовал с казной. Генерала, явившегося ее отбирать, казнили. До сих пор не утверждены новые командиры в созданном ими корпусе. И никого не повысили в званиях, – а разве это дело, когда корпусом командует полковник, а дивизией майор? В общем, хорошего не ждать.

– Интересный анализ обстановки! И какой вывод?

– Арестуют вас за ослушание! А у нас отберут награды. И наше решение: награды не вернем, а вас в обиду не дадим. И если попробуют разоружить, будем сопротивляться.

– Это пахнет бунтом! Приказы командования надо исполнять.

– Против государства мы не бунтуем. Отдавали кровь за него и еще отдавать будем. А захотят расправиться с вами, мигом встанем.

– Мне кажется, вы слишком мрачно рисуете обстановку. Не думаю, чтобы осмелились вас грабить. – Гамов голосом подчеркнул словечко «грабить». – Что же до ареста командиров… Не за победы же нас наказывать? За победы хвалят.

– Все может быть, – убежденно сказал Варелла. – Такое время – и за победы иной раз карают. Но мы за вас. Помните об этом.

– Идите в свои полки, – сказал Гамов. – Буду помнить, что вы сказали.

Когда солдаты ушли, Гамов упрекнул Павла Прищепу:

– Капитан, вы хвалитесь своей разведкой. А пропустили, что у солдат панические мысли о том, что их ждет в тылу, и они настраивают себя на неповиновение… Плохая работа, капитан Прищепа!

– Отличная работа, полковник! Замечу в скобках, что в делегации солдат три моих разведчика и что их оратор Григорий Варелла тоже мой человек, к тому же из самых боевых. А если солдаты хорошо знакомы с положением в стране, так ведь не из сводок нашего маршала. И что нас ожидают неприятности, особенно вас, тоже не из пальца высосали. Люди понимают свои задачи.

– Бестия вы, капитан! – не удержался Гамов от своеобразной похвалы. – Сами все задумали, сами осуществляли!

– Коллективная работа, полковник. Спорили, вырабатывали решения…

Гамов посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой. Я понятия не имел, что среди моих солдат проводится тайная работа. Гамов обернулся к Пеано. Пеано ослепительно заулыбался:

– Мы! Мы! И я – больше всех. Я ведь хорошо знаю маршала. И характер дядюшки тоже не первый год изучаю. Мы стали опасны для них. Почему бы нам их не переиграть? Настроение солдат в такой игре – карта козырная. Вот так мы решили.

– Маршал не осмелится отбирать у солдат награды! Он все же не отпетый дурак, – задумчиво сказал Гамов.

– Не осмелится, верно. И дядюшка не осмелится – единственная воинская часть, вернувшаяся с победой, а не разбитая! Но почему не разоружить наш корпус под видом его пополнения, переформирования, оздоровления?.. Хорошие словечки для плохого дела всегда найдутся. Нам надо сохранить оружие – мы исполняем ваше решение.