Диккенс и Теккерей - Страница 6
Ещё в мае 1857 г. Диккенс с восторгом ожидал приезда Ганса Христиана Андерсена, с которым познакомился за десять лет до того в имении своего издателя Бентли. «Поверьте, — писал он великому датскому сказочнику, — для того, чтобы описать, как я люблю и почитаю Вас, не хватило бы всей бумаги, которой можно устлать Ваш путь от Копенгагена до моего дома».[7]
Но в начале июня стало известно о смерти старого друга Диккенса, Дугласа Джерролда. Диккенс решил собрать средства для помощи его семье сборами от представления «Замёрзшей пучины» в Лондоне и Манчестере. Понимая, что в больших залах его свояченицу и дочерей никто не услышит, он пригласил на их роли профессиональных актрис: свою давнюю знакомую миссис Тёрнан с дочерьми Эллен и Марией.
Это решило его судьбу. Сорокапятилетний писатель влюбился в восемнадцатилетнюю Эллен Тёрнан, ровесницу своей старшей дочери.
Она родилась в 1839 г. Родители её были актёрами в труппе Чарлза Кина. Когда Эллен было семь лет, отец лишился рассудка и вскоре умер. Сёстры Фанни и Мэри детьми уже выступали на сцене. Портрет Эллен — описание внешности Люси Манетт из «Повести о двух городах»: «Маленькая, стройная, прелестная фигурка, увенчанная короной золотистых волос, голубые глаза, вопросительно глядевшие, гладкий, юный и удивительно подвижной лоб. Брови её то взлетали, то хмурились, придавая лицу какое-то сложное выражение: умное и внимательное, немного смущённое и непонимающее, немного тревожное».
Этой юной особе суждено было сыграть в жизни Диккенса такую же роль, какую в своё время сыграли Мэри Биднелл и Мэри Хогарт.
Учитывая, какие страдания доставила ему первая и как лелеял он в себе муку утраты второй[8], можно предположить, что этому человеку была присуща склонность к мазохизму, который, по определению З. Фрейда, состоит в удовлетворении эротического чувства посредством как физических, так и моральных мучений. Жена ему их не доставляла. И тяготила его. Он писал Коллинзу, что «несчастлив в семейной жизни уже много лет».
Муки, которые доставляла ему Эллен, были ему желанны. Она долго не уступала, возможно, лестному для неё чувству знаменитого писателя. Когда же она сдалась, прельщённая его славой и деньгами, Диккенс в глубине души сознавал, что Эллен, уже принадлежавшая ему и даже ожидавшая от него ребёнка, не любит его и мучается угрызениями совести. Но ему, романтическому влюблённому, писателю и актёру, легко было заставить себя принять желаемое за действительное. Он окружил её заботой и всячески охранял от досужих сплетен[9].
Форстер никогда особо не жаловал жену Диккенса. Но, обладая житейской мудростью, советовал ему действовать обдуманно и осторожно. Не того, однако, ждал потерявший голову влюблённый. Жизненная позиция авантюристически настроенного Коллинза была ему в этот момент куда более по сердцу.
«Со времени последнего представления „Замёрзшей пучины“ я не ведаю ни покоя, ни радости, — писал он Коллинзу в марте 1858 г. — Никто и никогда не был так истерзан, так одержим одним неотвязным видением».
Писать в таком состоянии было немыслимо. Но отвлечься было необходимо. Да и деньги были нужны.
В этом году он начинает выступать с чтением своих произведений. Многие биографы полагают, что это решение было для Диккенса роковым, что более четырёхсот семидесяти выступлений в Великобритании, Европе и США приблизили его кончину. Но за удовольствие его послушать платили бешеные деньги. Кроме того, эти выступления позволяли переменить обстановку, меньше бывать дома и меньше видеть Кэт.
Тем временем, его обращения за советами к друзьям неминуемо повлекли за собой светские сплетни. Кто-то в Гаррик-клубе упомянул, что Диккенс разошёлся с женой из-за романа со свояченицей. «Ничего подобного! — вмешался Теккерей. — Из-за актрисы!»
Разумеется, нашлись «доброжелатели», сообщившие об этом Диккенсу. Тот сразу же написал Теккерею возмущённое письмо, уверяя, что разрыв с Кэт произошёл из-за несходства характеров.
На самом деле всё началось с того, что Кэт некстати получила в подарок какую-то побрякушку, предназначавшуюся Эллен Тёрнан. Тут же муж почему-то потребовал, чтобы жена нанесла визит актрисе. А Кэт зачем-то поехала. После того, как отец семейства стал ещё и детям втолковывать невинность и возвышенность своих чувств к мисс Тёрнан, Хогарты-старшие, которых он все годы супружества опекал и поддерживал, пришли в ярость и увезли бедняжку Кэт из дому.
Далее Диккенс повёл себя так, что все решили, будто он помешался. Дважды подряд он выступил в печати с разъяснениями своих семейных обстоятельств читателям, большинство из которых и понятия не имели о том, что с ним происходит. Он стал нелюдим и замкнут. В старых друзьях, с которыми и в лучшие времена бывал раздражителен, стал видеть врагов.
Йэйтс и Коллинз помогли в устройстве бракоразводного процесса. Форстер улаживал формальности с Кэт. В конце мая 1858 г. Диккенс, символ семейного благополучия, получил долгожданную свободу...
Теккерей, смолоду страдавший из-за душевной болезни обожаемой жены, искренне и велеречиво сочувствовал Кэт. Стоит ли удивляться, что через месяц, в июне 1858 г., разразился один из самых шумных скандалов, вошедших в историю литературы и биографии обоих писателей под названием скандала в Гаррик-клубе!
Один из членов клуба, молодой тогда журналист, романист и актёр Эдмунд Йэйтс (1831—1894) опубликовал написанный на скорую руку довольно непочтительный очерк о Теккерее. Тот направил обидчику гневное письмо. Йэйтс спросил у своего наставника и друга Диккенса совета, как быть дальше. Назвав очерк своего протеже непростительной ошибкой, Диккенс, однако, выразил мнение, что после резкого письма Теккерея просить у него прощения невозможно. Инспирированный чертовским умом Диккенса ответ Йэйтса был совершенно очевидным новым оскорблением.
Всю эту переписку Теккерей отдал на рассмотрение правления, и Йэйтс был исключён из клуба. Диккенс попытался уладить дело и в письме к Теккерею признался в своём участии в нём. Как раз этим, последним, обстоятельством Теккерей возмутился более всего. Сидящий в Диккенсе бес не унимался: вскоре они с Йэйтсом напечатали шестнадцатистраничный памфлет «Мистер Теккерей, мистер Йэйтс и Гаррик-клуб»...
«В этой истории все вели себя достаточно глупо, — писал Пирсон. — Йэйтс совершил глупость, написав оскорбительную заметку о человеке, с которым часто и по-приятельски встречался в клубе[10]; Диккенс — посоветовав ему не отвечать Теккерею в примирительном духе; Теккерей совершил одну глупость, обратив внимание на эту заметку, и другую, передав её на рассмотрение клуба, руководство которого, в свою очередь, не проявило особенной мудрости, раздув это дело до немыслимых размеров. <...> Йэйтс был молод и горяч, Теккерей — болен, Диккенс переживал душевный кризис, а правление тоже страдало неизлечимым недугом: тем, что было правлением. <...> История с Йэйтсом положила конец так называемой дружбе Диккенса с Теккереем, и надо полагать, что оба облегчённо вздохнули».
Год, таким образом, был очень труден для Диккенса и, несомненно, вся цепь ударов, обрушившихся на писателя, обусловила мрачный тон опубликованной в следующем году «Повести о двух городах» и печальную интонацию «Больших надежд», выходивших в «Круглом годе» в 1860—1861 гг.
«Целью „Больших надежд“ — несомненно, в значительной степени бессознательной, ибо Диккенс был, прежде всего, гений интуиции, — было разрушить фальшивый подтекст декларативно автобиографического „Дэвида Копперфилда“, который, при всём своём великолепии, содержит временами сверхчистенькие, преждевременно самодовольные ноты», — писал современный английский романист и критик Энгас Уилсон.
Примечательно, что сам автор полагал (во всяком случае, объявил об этом Форстеру), будто пишет юмористическую историю о мальчике и сельском увальне-кузнеце. На деле же он создал грустный роман о жестокой любви и утраченных иллюзиях.