Дикий пес - Страница 52

Тирриниэль, первым заметив быстро приближающиеся фигуры на другой стороне ущелья, обреченно опустил лук: выручить Стрегона они уже не успеют. Если бы он упал на этой стороне, его успели бы подхватить и оттащить под прикрытие деревьев, а так… без сознания… с ранеными ногами и неизвестно с какими еще повреждениями… Нечего было и думать достать его. В лучшем случае отряд потеряет еще кого-нибудь. В худшем — поляжет весь в тщетной попытке отбить полуэльфа. А если каким-то чудом все-таки вытащит невезучего побратима, то Стрегон станет обузой. Той, которая не просто может замедлить их передвижение, но поставит под угрозу саму цель этого опасного похода.

Тиль вопросительно взглянул на Гончую. Терг зло сжал челюсти, не хуже эльфов понимая, что они катастрофически не успевают. Лакр заскрипел зубами. Ивер с Броном с отчаянной надеждой переглянулись, не желая соглашаться с очевидным решением.

— Уходим, — неживым голосом велела Белка, быстро отступив от края пропасти. — Мы ничего не можем для него сделать. А вас здесь увидеть не должны. За мной!

После чего повернулась и, скинув с плеча веревку, бегом кинулась прочь.

Стрегон очнулся в темноте оттого, что кто-то слишком резко запрокинул ему голову, заставив жадно хватать ртом душный воздух. Руки ему безжалостно заломили назад, скрутив в запястьях так, что он практически не ощущал пальцев. Грудь немилосердно ныла, каждый вздох давался с трудом, шершавая кора неприятно царапала спину: видимо, пленника тащили без особых церемоний, потому что от малейшего прикосновения кожа под лопатками начинала саднить. Горло было перехвачено тугой петлей, чтобы не дергался. Ноги свободны, но…

Стрегон едва не задохнулся от боли, когда попытался ими пошевелить, а затем с тоской признал, что обе сломаны у самых лодыжек. Да еще и мышцы повреждены, так что ходить он теперь точно не сможет. Доспех с него, разумеется, содрали. Ушибленная голова гудела, как медный котел. На лице запеклась толстая корка крови. Во рту было отвратительно сухо. А нос безобразно распух, потому что кто-то, видимо, двинул по нему сапогом.

— Ну что? Очнулся? — внезапно прошипел над ухом полуэльфа незнакомый голос. — Прекрасно, хозяин будет рад с тобой потолковать.

Стрегон с трудом поднял заплывшие веки и огляделся. Быстро узнал поляну, через которую они недавно проходили. Совсем недалеко от ущелья, где он так глупо подставился… Прищурился от света быстро разгорающегося костра и снова устало смежил веки.

У Брегариса оказались на диво неплохие ищейки. Человек двадцать агинцев сейчас сидело поодаль, изучая пленника сквозь узкие прорези шлемов. Рядом с ними презрительно кривили лица эльфы. В дальние кусты забился, поскуливая от боли, единственный уцелевший пес. А напротив, всего в двух шагах, изогнул губы в зловещей усмешке их недавний знакомый — удивительно ладно сложенный тип, прячущий в зеленых глазах торжествующее пламя огня. Тот самый эльф, которому нужен был Белик и который не побоялся оторваться от основного отряда, чтобы собственноручно захватить желанную добычу.

Увидев, что полуэльф пришел в себя, Берралис удовлетворенно кивнул. Он был все так же самоуверен и кичлив и даже сейчас не отказал себе в удовольствии носить бесценный ланнийский шелк, который так приятно льнул к телу. Поверх, конечно, накинул кольчугу, но от шлема пока избавился — жарко. Да и не хотелось ему смотреть на плененного врага сквозь неудобные прорези для глаз.

— Замечательно, — чарующе улыбнулся эльф, изучая окровавленного пленника. — Полагаю, у нас есть немного времени для беседы, пока не подошел отец.

Стрегон сжал челюсти.

— Где Бел? — негромко спросил темный. — Где ваши остроухие друзья? Почему вы свернули с тропы?

Стрегон не пошевелился, даже когда неизвестный агинец еще сильнее затянул удавку на его горле и заставил судорожно закашляться.

— Не надо, — властно остановил палача эльф. — Я не хочу, чтобы он так быстро умер: отец наверняка пожелает на него взглянуть. К тому же надо дать нашей маленькой Гончей шанс его выручить: как известно, Бел не бросает своих.

Стрегон снова смолчал, подумав, что ушастый урод зря старается: Белик не сделает такой очевидной глупости и не вернется за тем, кто уже обречен. Пацан слишком расчетлив для этого и слишком мудр, чтобы попасться на эту старую, как мир, уловку. Неизвестно даже, знает ли он, что Стрегон жив. А если знает, то заказ все равно в приоритете. Тиль для него важнее. Так что нет: Белик не вернется. И это будет разумным решением: калека в Проклятом лесу отряду не нужен.

— Молчишь? — неприятно усмехнулся Берралис. — Зря надеешься — я не дам тебе легко умереть. А разговорить можно любого. Жаль, конечно, что без камней нельзя лишний раз потревожить твои руны, но будь уверен — я найду способ причинить тебе беспокойство. Арит?

Агинец вышел наконец из-за спины Стрегона, отпустил перехваченное удавкой горло и небрежно пнул неподвижные ноги пленника, заставив его захрипеть от боли. Затем, перехватив одобрительный взгляд хозяина, пнул второй раз, третий…

— Ну как? Нравится тебе такой разговор? — вкрадчиво поинтересовался Берралис.

— Пошел… к Торку…

— Арит, добавь еще немного, а то наш друг слишком упрям.

Агинец сверкнул из-под маски темными глазами и послушно добавил. Сперва — по неподвижным ногам, вынудив пленника сдавленно застонать, затем — по лицу, не смутившись от раздавшегося хруста и брызнувшей во все стороны алой юшки. Потом со знанием дела прошелся кулаками по груди, животу, вырвав еще один мучительный стон и с улыбкой встретив попытки Стрегона уклониться от града ударов. А когда полуэльф отдышался и открыл горящие ненавистью глаза, без жалости ударил в пах. Подождал, пока пленник снова очнется, затем зашел ему за спину и рывком затянул пропитавшуюся кровью веревку.

— Итак? — выжидательно уставился на хрипящего полукровку Берралис. — Что теперь скажешь?

Стрегон сплюнул кровью на его щегольские сапоги, за что немедленно получил тычок под ребра и болезненный пинок в поясницу. Но не сдержался и смачно плюнул снова, стараясь попасть в смазливую эльфийскую морду. Жаль, что не вышло. Зато штаны ему испортил да сапожки красивые испоганил. Чем не повод для гордости?

У эльфа опасно закаменело лицо: Берралис несколько секунд сверлил бешеным взглядом окровавленного полуэльфа, но понял, что тот не собирается говорить, и, холодно кивнув подручному, отошел в сторону.

Арит с непроницаемым видом достал нож.

— Нет, — неуловимо поморщился эльф. — Лишней крови не надо — она может привлечь внимание. Займись чем-нибудь другим. Чем угодно, только чтобы не сдох раньше времени.

Агинец так же спокойно убрал нож, почтительно наклонил голову, а затем присел возле беспомощного пленника на корточки и на мгновение всмотрелся в его бледно-голубые глаза, где сверкало презрение к смерти и ненависть, как у запертого в клетке зверя. Затем хмыкнул, кивнул каким-то своим мыслям и, отложив оружие, закатал рукава. Хозяин сказал: без крови — значит, будет без крови. На человеческом теле немало уязвимых мест, чтобы вырвать признание у любого молчуна. Правда, с наемниками братства ему работать еще не приходилось, но вряд ли их измененные тела так уж сильно отличаются от тел обычных смертных.

Стрегон стиснул зубы, встретив его изучающий взгляд, и внутренне подобрался.

Пришел в себя он только от третьего ведра холодной воды, вылитой на обнаженное тело. Очнулся с немалым трудом, потому что кровавое забытье слишком давно и надолго завладело его сознанием, совершенно не собираясь отпускать на свободу.

Казалось, в нем не осталось ни одной целой косточки, ни единой живой мышцы. Тело рыдало и плакало кровавыми слезами. На коже не было места, которого не коснулся бы неутомимый и гораздый на выдумки палач. Губы порваны, нос сломан, глаза заплыли, брови рассечены жесткими ударами, по вискам струится кровь пополам с потом. Ноги не шевелятся, потому что к недавним ранам добавились следы от палки, умело раздробившей коленные чашечки и перемоловшей уцелевшие мышцы в вязкую кашу. Рук он давно не чувствовал, так как они были зверски заломлены за спину, но сейчас, едва очнувшись, Стрегон испытал даже нечто, похожее на благодарность, вознося хвалу милосердной Линнет за то, что палач не догадался ослабить путы. Потому что изувеченные и искореженные пальцы почти не мешали ему жить, а боль, благодаря впившимся в кожу веревкам, все еще не добралась до затуманенного разума.