Дикий берег - Страница 16

– Слышать – не значит пережить, – сказал Том, тоже раздраженный. Разглядывая его в темноте, я видел следы прошлого: шрамы, впалые щеки, за которыми недостает зубов, сгорбленную спину. Он напоминал мне дерево на вершине холма, скрюченное постоянными океанскими ветрами, расщепленное молнией. – Парень, мы голодали. Люди умирали, потому что зимой нечего было есть. Долина стояла, залитая водой, деревья росли, как сорная трава, а мы не могли вырастить зерна себе на прокорм. Рылись в снегу – в снегу, это здесь-то! – и жрали личинок. Одичали совсем, хуже волков. Ты такого уже не увидишь. Не знали, какой день и какой месяц. Нам с Рафом понадобилось четыре года, чтобы вычислить дату. – Он замолчал, чтобы вспомнить, к чему все это говорит. – Мы видели рыбу в реке и пытались ее поймать. Раздобыли в округе Ориндж удочки, леску, крючки из спортивных магазинов. – Он сплюнул в реку. – Каждая третья рыбина срывалась, сволочные удочки все время ломались… Джон Николен увидел и стал задавать вопросы. Почему не ловим сетями? Сетей нет. Почему не ловим в океане? Нет лодок. Он поглядел на нас как на идиотов. Кое-кто озверел. Где прикажешь взять сети? Где?.. Так вот, Николен знал ответ. Он пошел в Клементе и заглянул в телефонную книгу, клянусь. В долбаный справочник. – Том рассмеялся коротким довольным смешком. – Нашел там перечень рыболовецких складов, взял несколько человек и пошел искать. Первый склад, куда мы заглянули, оказался пустым. От второго после бомбежки осталось мокрое место. В третьем мы увидели груды сетей. Стальные канаты, тяжелый нейлон – обалдеть. И это было только начало. По телефонному справочнику и карте мы нашли, где в округе Ориндж сохранились верфи, поскольку все порты были обчищены. Лодки мы тащили по автостраде.

– А что мусорщики?

– Тогда их было мало, и мы ладили.

Тут я понял, что он врет. Не рассказывает о своих подвигах. Он всегда так. Почти все, что я знаю о прошлом Тома, мне рассказали другие. А наслушался я многого: старейший человек в долине, само собой, оброс легендами. Рассказывали, как он совершал набеги на округ Ориндж, ведя за собой Джона Николена и других тогдашних соседей. Говорят, в то время он был грозой мусорщиков. Если тех оказывалось больше, Том исчезал в развалинах и вскоре мусорщиков не оставалось. Это Том научил Рафаэля стрелять. А байки о его выносливости – я слышал столько и таких чудных, не знаю, чему и верить. Что-то он сделал и на самом деле – иначе откуда бы пошла слава, – но что именно? Неделю без сна и отдыха отступал из Риверсайда или ел древесную кору, когда их окружили в Тастине? Прошел сквозь огонь или полчаса сдерживал дыхание под водой? Как бы там ни было, он точно превзошел всех в долине, а ведь ему тогда уже стукнуло семьдесят пять. Помню, Рафаэль как-то говорил, мол, в день бомбежки старик облучился и мутировал, стал бессмертным, вроде как Вечный Жид. «Одно точно, – рассказывал Рафаэль, – раз на толкучке мы прошли мимо мусорщиков, у которых был счетчик Гейгера, так машинка чуть не лопнула от трезвона. Мусорщиков как ветром сдуло…»

– Так вот, – продолжал Том, – все, что связано с рыбной ловлей, – дело рук Николена. Он объединил людей в долине, сделал нас поселком. Во вторую зиму после его прихода никто не умер с голоду. Парень, тебе не понять, что это значит. Мы жрали вяленую рыбу, на которую уже тошно было смотреть, но не умер никто. Тяжелые времена случались и после, но такого, как до Николена, не было. Я им восхищаюсь. Плохо, что он думает только о рыбе и не хочет отпустить сына на неделю. Но таким он стал, и тебе придется это понять.

– Что толку в кормежке, если в результате собственный сын тебя ненавидит…

– Да. Но Джон не нарочно. Я знаю. Вспомни Джона-младшего. Может быть, Джон, сам того не понимая, хочет удержать Стива при себе. Уберечь. Тогда рыбная ловля только предлог. Не знаю.

Я мотнул головой. Все равно нечестно держать Стива дома. Клин в дереве. Теперь я лучше понимал, что хотел сказать Том, но мне представилось: это мы – клинья, вбитые так глубоко в прошлое, что можем только входить дальше. Под ударами событий. Как мне хотелось вырваться и быть свободным!

Мы подошли к моему дому. Из дверных щелей сочился свет очага.

– Стив поедет в другой раз, – сказал Том. – Но мы… мы отправляемся в Сан-Диего следующей облачной ночью.

– Понял.

В ту минуту я не был способен радоваться. Том хлопнул меня по плечу и шагнул за деревья.

– Готовься! – крикнул он и растаял в лесном сумраке.

Следующей облачной ночи пришлось дожидаться. В кои-то веки теплое течение принесло с собой хорошую погоду, и каждый вечер я нетерпеливо бранил судьбу. Днем, как обычно, рыбачил. Джон велел Стиву помогать с сетями, так что мы не сидели вместе в лодке днями напролет. Чувствовал я себя одиноким и не в своей тарелке – будто я его предал. Когда нам случалось работать вместе – разгружать рыбу или сматывать сети, он говорил только о лове и не смотрел мне в глаза, а я не находил что сказать. У меня камень с души свалился, когда после обеда на третий день он рассмеялся и сказал:

– Как раз когда не надо, стоят погожие деньки. Давай маханем на пляж.

С ловом было покончено, и мы еще засветло отправились к устью реки, где синие полосы волн медленно превращались в белые. Подошли Габби, Мандо и Дел с ластами, и мы все побрели через грубый песок мелководья к буруну. Вода была на редкость теплой. Мы надели по ласту и поплыли туда, где кончается пена. За буруном вода была как синее стекло: я различал каждую песчинку на дне. Радостью было просто плыть, позволяя волнам перехлестывать через голову, оглядываться на бурые обрывы и зеленый лес, обрамленные небом и синим-пресиним океаном у самого подбородка. Я лег на волну и стал качаться вместе со всеми, радуясь, что они не очень завидуют моей предстоящей поездке в Сан-Диего. А когда мы вернулись на берег, ребята распрощались со мной и ушли гуртом. Я остался сидеть на песке, чувствуя себя чужаком.

Над рекой, в узком ущелье у самого впадения в море, показалась какая-то фигура. Когда она приблизилась, я узнал Мелиссу Шенкс, вскочил и махнул рукой. Она тоже узнала меня и пошла вдоль берега, огибая лужи.

– Привет, Генри, – сказала она. – Качался на волнах?

– Ага. А ты чего здесь?

– Да вот, мидии собираю.

Мне в голову не пришло сообразить, что при ней нет ни сетки, ни корзинки.

– Генри, я слышала, ты едешь с Томом в Сан-Диего?

Я кивнул. У нее расширились глаза.

– Обалдеть, – сказала она. – А когда?

– В следующую облачную ночь. Погода как будто нарочно меня не пускает.

Она рассмеялась и поцеловала меня в щеку. Я поднял брови и тут же получил еще один поцелуй. Тогда я ответил тем же.

– Не верится, что ты едешь, – мечтательно произнесла она между поцелуями. – Правда, никто лучше тебя не справится.

Я сразу повеселел.

– Много вас едет?

– Только я и Том.

– А эти, из Сан-Диего?

– Ну и они тоже. Они нас и поведут.

– Только те двое, что приходили сюда?

– Нет, их целая бригада. Остальные ждут на бетонке, там, докуда пока дотянули рельсы. – Я объяснил, как ребята из Сан-Диего это делают. – Поэтому и нужно дождаться облачной ночи – чтобы япошки нас не видели.

– Господи. – Она поежилась. – Опасно-то как.

– Да ничего подобного. – Я снова поцеловал ее и повалил на песок. Мы целовались так долго, что я успел ее наполовину раздеть. Тут Мелисса огляделась и засмеялась.

– Не на берегу, – сказала она. – Могут с обрыва увидеть.

– Не увидят.

– Увидят, сам знаешь. – Мелисса села и поправила синюю ситцевую юбку. – Вернешься из Сан-Диего, может, сходим в Качельный каньон покачаться.

В Качельный каньон ходили парочки; я с жаром кивнул и потянулся к Мелиссе, но она уже встала.

– Мне правда пора, а то папа хватится.

Она поцеловала указательный пальчик, поднесла к моим губам и со смехом убежала. Я глядел, как она бежит через широкий пляж, потом встал сам, стряхнул песок и рассмеялся вслух. Взглянул на море. Где облака, где?