Дикие рассказы - Страница 25

— К Василеву!

— Василев такой же мошенник, как и Ничев и все их околийское бюро!

— Пойди тогда к Попвасилеву, секретарю окружного управления! И связи у него есть, и у нас он бывал, и тебя знает. Это который в прошлом году приезжал на кабанов охотиться.

— Я ж для него кабана убил!

— Верно! — говорит свояк. — Я ему письмо напишу, но ты на письмо-то не очень надейся, а купи медку малость, а то они, тузы-то наши, не любят, когда к ним с пустыми руками приходят.

— Одолжи, — говорю, — двадцать левов, а то мне меду не на что купить!

— Своих у меня нету, даю тебе из церковных. Помни, — предупреждает поп, — что ты должен Иисусу Христу и его святым и обязан их деньги поскорее вернуть!

Пошел я мед покупать на деньги Иисуса Христа. Как назло нашего пасечника не оказалось, и пришлось мне за этим проклятым медом аж в Косово идти!

— Для начальника? — спрашивает пасечник. — Или для больного?

— Для начальника!

— Купи тогда в сотах. Богаче смотрится.

В сотах так в сотах! Заплатил я и пошел пятками чесать так, что, когда колокола в католической церкви и ударили к вечерне, был я уже в Пловдиве перед окружным управлением демократической партии. Говорю дежурному:

— Мне к господину секретарю.

— Господин секретарь, — отвечает полицейский, — * не принимает!

Упросил я его хоть попово письмо отнести.

— Скажи, — объясняю, — господину секретарю, что я для него кабана убил, когда он в наше село охотиться приезжал.

Унес дежурный письмо и немного погодя на балкон выходит.

— Ступай домой! Господин секретарь письмо взял.

— А ты господину секретарю сказал, что я по прошлому году кабана для него убил?

— Доложил, — отвечает полицейский, — но господин секретарь сказал, что ему до тебя дела нет. Ступай отсюдова!

Стою я и не знаю, что и делать. А мед у меня под руками протек, и мух вокруг меня — туча! Нужно и его куда-то девать! А куда? Вспомнил я, что поблизости анбулатория доктора Кейбашиева. Когда Кейба-шиев в Студнице дачу строил, я ему камни поставлял, там и познакомились.

Слава богу, Кейбашиева застал!

— Принимай, доктор, от меня нежданный подарок — соты с медом.

— Отчего ж нежданный?

Рассказал я ему, что да как. Доктор на меня уставился — вот уж сразу видать, что доктор: очки в золо-, той оправе, голова лысая, борода лопатой, гладит бороду и смотрит, словно в первый раз увидел.

— Ты, — говорит, — и вправду от взятки отказался?

— Вправду!

— Почему? '

— Чтоб совесть у меня была чистая! Выпустил доктор бороду, стал в затылке чесать.

— Ты, — спрашивает, — черную икру когда ел?

— Кто ж у нас черную икру ест? Она, поди, дорогая!

— Дорогая! — говорит мне Кейбашиев, — А чистую совесть ты себе за пятнадцать тысяч покупаешь! А с процентами за шестнадцать получается! И в тюрьме ты время терял, то да се — итого двадцать! Не по карману замахиваешься! Я, — говорит, — доктор Кейбашиев, прыщик выдавлю — двести левов беру, и то не могу себе позволить чистую совесть иметь, а ты, рвань рваньем, хочешь, чтоб у тебя совесть чистая была! Самое дорогое на свете желаешь иметь! Можешь ты, — спрашивает, — еще раз поговорить ь этим Ванчо или как его там?

— Нет! Нельзя!

_ Ну, тогда бог в помощь! — перекрестился доктор. — Я попробую тебе записочкой помочь, а там — одна надежда на бога.

Написал он писульку и подает мне:

— Пойдешь в управление общественной безопасности и скажешь дежурному, что тебе надо старшему инспектору лично, в собственные руки передать письмо от доктора Кейбашиева. Так и скажешь: старшему инспектору, шестая комната! А там уж он посмотрит, что можно сделать и чего нельзя. Ну, иди!

Пошел я в «общественную», но уже шагаю бойчее. Показываю дежурному письмо, докладываю, что надо мне его лично передать. Дежурный привел меня к шестой комнате, там другой дежурный сидит, он меня ему передал. Тот взял письмо, пошел к инспектору и вскорости из двери высовывается.

— Заходи!

Вхожу, а сам со страху ног под собой не чую. Начальник из-за стола встает, в глаза мне уставился, не отводит.

— Ты ли это, бай Гроздан? Очень ты сдал, прямо не узнать!

Вгляделся я — мой бывший взводный Иосиф Попов.

— Садись, — говорит, — в кресло, успокойся, приди в себя.

И начал спрашивать: кто из наших убит, да кто помер, да кто сейчас где… А я сижу как на иголках. Улучил момент, говорю:

— Ты, господин начальник, оставь мертвых в покое, они пристроились, скажи лучше, зачем меня вызывают в третью комнату.

— Обожди-ка! Сейчас узнаю!

Вышел он куда-то, вскорости возвращается.

— Устроил тебе, — говорит, — эту пакость секретарь округа. Затеял ты, вишь, тяжбу из-за какого-то леса… Только никому ни полслова!

— Идти мне, — спрашиваю, — в третью комнату?

— Никуда ты не пойдешь, домой вернешься. Твое счастье, что шестая главнее третьей! А если кому из ваших адвокат потребуется, так помни, что я ведь тоже адвокат. Временно я за главного, но у меня заместитель есть. Если у вас кто в суд подавать будет, так посылай ко мне. Скажи, Иосиф Попов!

Показался он мне не Иосифом, а прямо-таки Моисеем— черноглазым, прекрасным, — тем, что Красное море заставил расступиться, чтобы прошли по нему сыны Израилевы.

Возвращаюсь я в село, нарочно иду мимо совета, чтобы староста меня видел. Цветок за ухо заткнул, как цыган на свадьбе. Секретарь на дворе сидел, с писарем в кости перекидывался, бросил игру, побежал старосте сказать, а староста ему не поверил, сам вышел на меня посмотреть.

— Тебя, — говорит, — не посадили разве?

— Ты что думаешь? В нашей стране законов нет? Гляди, — говорю, — как бы тебя самого не посадили!

У него аж челюсть отвисла, как у бешеной собаки.

Вхожу в дом — поп уже тут, улыбается.

— Видал, ведь выгорело через мое письмо.

— Как не выгореть…

— Теперь ты Попвасилева отблагодарить должен, — советует мне поп. — Он дачу в Студнице будет строить, совет ему участок отвел, можешь ему на фундамент камней покрепче наворотить.

— Это-то, — говорю, — ладно, а что еще?

— Еще, — говорит поп, — принято решение подарить участок в Студнице министру земледелия, чтобы и он себе дачу построил. Если министр согласится, то ради дачи и дорогу проложат, и село наше разбогатеет. Но и мы, — говорит, — ему должны подсобить, кто камнем, кто лесом!

_ Я о лесе позабочусь, — отвечаю ему, — а ты

знаешь, что сделаешь? Как дачу построят, пошлешь свою попадью министра ублажать! Дураки вы, — говорю, — набитые! Тому подарить, этому подарить, чтобы те, которые у нас в селе заправляют, связи имели и себе кошельки ворованными деньгами набивали! — И рассказываю попу, что мне подстроил секретарь округа, по чьему наущению и зачем.

Поп испугался:

— Свояк, — говорит, — на мне сан священнический, я в такие дела впутываться не могу! Мне архиерей уже и так замечание сделал, чтобы я не вмешивался, занимался своими молитвами, а потому ты уж не обессудь, если завтра мы с тобой на улице встретимся, и я не поздороваюсь. Ряса должна быть нетральной. А по-родственному, — говорит, — тебе советую: уехал бы ты на время из села, не мозолил бы глаза старосте и прочему начальству!

— Никуда я не поеду! — отвечаю. — Будь что будет!

Сказал я попу такие слова, а сам и не думал, не гадал, что может статься, когда и сельская, и околий-ская, и окружная власть в руках у мошенников. Перво-наперво лесник за мной по пятам стал ходить. Куда ни пойду, он следом. Палку себе срежу — акт. Липовый чай собирать стану — акт! Хворосту наберу — штраф! Остались мы дома без полешка, и начал я печку кизяком топить. Собрались мои вороги на военный совет и решили: обложить Панайотова со всех сторон! Нет лесника на месте — пускай сторож за ним следит! Осла выгонит попасти — требуй разрешения на пастьбу. И акты со штрафами один за другим тек и полетели! Надоело мне, говорю жене:

— Пойду-ка поживу в хибаре, а то тут меня актами в гроб вгонят! А ты со двора не выходи! Как можешь, хоть на одной картошке и фасоли просиди, пока идут, — говорю, — военные-то действия!