Дикая Бара - Страница 10

— Разве когда-нибудь от нее был вред стаду?

— Нет, но теперь Бара могла бы мстить.

— Оставьте мою дочь в покое, — рассердился Якуб, — если хотите, чтобы я был у вас пастухом, буду вам служить, а если нет, тоже хорошо, свет велик, а господь бог нас не оставит!

— К добру это не приведет.

— Ну, вот и отдайте стадо другому пастуху, кому захотите. Наверное, за всю свою жизнь Якуб так не гневался и столько не говорил, как в тот раз. И пошел домой.

Бары дома не было. Якуб отвязал Лишая, а мычавших корову и быка, которых обычно брал в стадо, оставил в хлеву и пошел к священнику.

Бара стояла перед ним.

— Это ты нарядилась привидением?

— Я нарядилась, ваше преподобие, — храбро отвечала Бара.

— А зачем?

— Я знала, что пан управляющий трус, и хотела попугать его, чтобы он не мучил Элшку, она его видеть не может, если ее заставят выйти за него замуж, она умрет.

— Запомни — никогда не гаси огонь, который тебя не жжет. И без тебя все уладилось бы. Скажи, а как тебе удалось с мостика исчезнуть?

— Ладно, скажу, ваше преподобие. Сбросила я с себя тряпки и юбку, прыгнула в реку и проплыла под водой, так, что меня никто не видел.

— Проплыла под водой! — всплеснул руками священник. — Ну и девка! Да еще ночью! Кто тебя этому научил?

Удивление пана священника показалось Баре довольно смешным.

— Э-э, ваше преподобие, отец показал мне только, как надо двигать руками и ногами, остальному я научилась сама. Тут нет ничего хитрого... Я в реке каждый камень знаю, чего же мне бояться?

Пан священник прочел еще Баре длинное нравоучение, потом послал ее в людскую ждать приговор. Он посоветовался со старостой, сельскими советниками, с паном учителем, и было решено, что коль Бара вызвала всеобщее возмущение и так много себе позволила, наказать ее следует публично. Наказание ей определили такое: она должна была целую ночь просидеть одна в запертой часовне на кладбище. Все сочли наказание суровым, но, мол, если уж она такая смелая, никого и ничего не боится, пусть узнает, что такое страх.

Панне Пепинке это решение не понравилось, Элшка пришла от него в ужас, а женщины в страхе содрогнулись от такого приговора. Даже жена церковного служки готова была простить Бару и считала, что та уже будет достаточно наказана, узнав решение. Одну лишь Бару приговор не тронул, больше всего ее огорчило, что деревня прогоняет отца. Она уже слышала, как с ним обошлись.

Когда пан священник сообщил, где ей придется провести следующую ночь, Бара выслушала его спокойно, затем поцеловала ему руку и сказала:

— Да что говорить о том, где я буду ночевать — там ли, тут ли, я и на камне усну спокойно, вот отцу похуже, куда ему деваться, коль он теперь уже не пастух. А отцу без стада не жить, за столько лет он привык к нему, умрет он у меня. Уладьте это дело как-нибудь, ваше преподобие.

Все удивлялись, откуда девушка набралась храбрости, и были уверены, что это у нее неспроста и что Бара не такая, как другие люди.

«Небось к вечеру перестанет петушиться!» — думали многие, но ошиблись. Бара была печальна лишь до тех пор, пока не узнала, что деревня вернула Якубу право пасти скот, отдала ему свое стадо, чему посодействовал пан священник.

После обеда, когда пан священник дремал, а панна Пепинка от ночного переполоха тоже клевала носом, Элшка прокралась из своей комнаты вниз к Баре.

Заплаканная, перепуганная, она порывисто обняла Бару и снова залилась слезами.

— Да ну, перестаньте, — успокаивала ее Бара, — теперь уже этот сверчок к вам больше не явится. Нужно совершенно потерять совесть, чтобы прийти опять, а все остальное уладится.

— Но ведь тебе, бедняжке, сегодня ночевать на кладбище, я же покоя себе не найду!

— Э-э, не обращайте на это внимания. Я не раз спала у самого кладбища, оно и днем и ночью у меня под носом. Вы спите спокойно! Передайте, пожалуйста, отцу, пусть он обо мне зря не тревожится да привяжет на ночь Лишая, чтобы он не пошел со мной. А завтра я вам расскажу про всю эту заваруху и про то, как я на управляющего страху нагнала, вы долго будете смеяться. Может, вы скоро получите весточку от пана Гинека. А если, Элшка, вы уедете отсюда, меня не оставите здесь? — с грустью спросила ее Бара.

Элшка стиснула ее руку и прошептала:

— Ты же мне родная! — И тихонько вышла. Бара стала напевать и успокоилась.

Когда уже достаточно стемнело, пришли Влчек и ночной сторож, чтобы отвести Бару на кладбище. Панна Пепинка подмигнула ей — повинись, мол, перед паном священником, — хотела замолвить за нее слово, но Бара сделала вид, что не понимает намеков. А когда пан священник сам сказал, что наказание можно было бы и отменить, попроси Бара прощения, она упрямо тряхнула головой и сказала:

— Коль уж вы изволили решить, что я достойна наказания, так я и понесу его! — и последовала за провожатыми.

Люди выбегали на улицу, многие жалели ее, но Бара ни на кого не обращала внимания и весело шагала на кладбище, которое находилось у самого леса неподалеку от общинного выгона.

На кладбище провожатые отперли маленькую каморку в часовне, где хранились метлы да погребальные носилки, сказали ей: «Храни тебя господь!» и отправились по домам.

В каморке было маленькое, с ладонь величиной, окошко, из которого виднелись долина и лес. Бара встала у этого окошка и долго-долго смотрела вдаль. Видимо, печальны были проносившиеся в ее голове мысли, потому что слезы одна за другой капали из красивых ее глаз на смуглые щеки.

Все выше всходил месяц, в окнах домов один за другим гасли огни, вокруг стихало. На могилы ложились тени высоких пихт, росших у кладбищенской ограды, над долиной поднимался легкий туман. Лишь собачий вой и лай нарушали ночную тишину.

Бара смотрела на могилу матери, вспоминала свое сиротское детство, ненависть и презрение людей к ней, и впервые ей стало тяжко от всего этого, и впервые в голову ей пришла мысль: «Хоть так, мама, я с тобой рядышком полежу!» За этой мыслью родилась следующая, в мыслях этих картины сменяли одна другую: вот ей кажется, что она обнимает красавицу Элшку, а на лесную тропинку воображение ее вызвало высокого, широкоплечего человека с решительным лицом в костюме охотника. Но в конце концов она отвернулась от окошка, молча покачала головой и, прикрывая лицо руками, с глубоким вздохом опустилась на пол, заплакала и стала молиться.

Успокоившись наконец, она поднялась и собиралась уже лечь на погребальные носилки, как вдруг под окошком залаял пес и громкий голос окликнул ее:

— Бара! Спишь?

Это были Якуб и Лишай.

— Не сплю, отец, но скоро усну. Ты зачем сюда пришел? Я не боюсь.

— Вот и хорошо, дочка, спи там, а я буду спать здесь, ночь ведь теплая. Отец с Лишаем улеглись под окошком и спокойно проспали до самого утра.

Утром, едва начало светать, из лесу вышел человек в костюме охотника. Якуб довольно часто встречал его раньше в лесу и в долине, но не знал, кто он.

— Что вы тут делаете, Якуб? — подойдя к нему, спросил охотник.

— Да тут вот, уважаемый пан, мою дочку заперли на ночь, ну, я, конечно, не смог дома оставаться.

— Бару? А что случилось? — спросил удивленный охотник. Якуб кратко рассказал обо всем.

Охотник разразился проклятьями. Потом сорвал с плеча ружье, повесил его на дерево, быстро перелез через кладбищенскую ограду и, выбив сильным ударом плеча дверь часовни, предстал перед Барой, которая от шума проснулась. Увидев охотника, она решила, что это сон, но, услышав его голос, удивилась тому, как он сюда попал, и от растерянности даже не ответила ему, когда он поздоровался.

— Ты не удивляйся, Бара, что я так ворвался. Иду мимо, вижу твоего отца, от него узнаю, что с тобой происходит. Меня рассердило, что тебя тут заперли. Выходи же из этой покойницкой, — сказал охотник и взял Бару за руку.

— Нет... я останусь здесь до тех пор, пока за мной не придут... а то скажут, что я сбежала. Да и не так уж плохо мне здесь, — ответила Бара, легонько вынимая свою руку из руки охотника.