Диалог мужской и женской культур в русской литературе Серебряного века: «Cogito ergo sum» — «Amo erg - Страница 9

В центр же созданных произведений эти проблемы поставила именно Анна Мар. Но, как и Зиновьева-Аннибал, она не ограничилась описанием присущих женщине мазохистских интенций, а, как было показано, ввела их в широкий круг религиозных и философских размышлений. Однако глубина и основательность исследования ею мазохистских „качеств“ женщины были столь неоспоримы, что позволили некоторым критикам сделать даже предположение, что в них кроется психологическая причина распространения проституции. При этом подчеркивалось, что писательница говорит не о каких-то исключительных особах, а о женщинах самых обычных… В романе она прямо заявляла, что ее героиня, пытаясь найти образцы среди святых женщин, „оставляла в стороне мудрых и блестящих“ и „интересовалась только теми, которые не писали сочинений, не проповедовали Ватикану, не основывали монастырей и вообще не создавали ничего необычайного. Они только любили, только страдали, только подчинялись“ (С.37).

На заостренную характерность женских образов обратила внимание дореволюционная критика. Так, С. Заречная указала, что Мар не боится вскрывать весьма отталкивающие женские черты. Критик, правда, решила, что автор делает это бессознательно. Иными словами, стремясь вызвать у читателя симпатии к своим героиням, часто рисуя их, как непонятых, неоцененных, забытых всеми, писательница тем не менее показывает их эгоистичность, неуместную откровенность, болтливость, поглощенность своими переживаниями, даже своего рода беспардонность. И эти черты способны самым отрицательным образом воздействовать на окружающих людей, провоцируя на дурные поступки, разжигая низменные инстинкты. Как писала та же Заречная, любовь таких женщин „вампирическая, обессиливающая мужчину, болезненно привлекательная, засасывающая…“ [74]

Стоит, наверное, поразмышлять над выводом этого критика, который звучит так: „незащищенность от вторжения внешнего мира в самых грубых его проявлениях, отсутствие душевного целомудрия — циничное раскрытие самого интимного, затаенного, покорность, превращающая женщину… в пассивное оружие наслаждения мужчины, — вот те роковые черты“ [75], которые способны закабалить женщину, если она не найдет в себе сил противостоять им. И некоторые героини Мар догадываются о возможности совершить этот шаг, многие, как уже отмечалось выше, например, Магда из «Идущих мимо», оказываются на пороге «просветления».

Но в романе «Женщина на кресте» писательница заявила о трагизме и — часто — безрезультатности, бесплодности этой борьбы с самой собой и обстоятельствами, о трудностях личностного самостояния, о тайной сладости растворения, самоуничтожения, испепеления себя в мужчине. «Женщину на кресте» можно рассматривать как своеобразный учебник по виктимологии, где жертва обязательно находит преступника, где происходит их долгожданное конечное воссоединение.

Можно, наверное, согласиться с концовкой статьи, посвященной ее трагической смерти: «Ее творчество — творчество только женщины, ее жизнь — жизнь напуганного и мечтательного ребенка, ее смерть — смерть измученного и одинокого человека. [76] Но думается, что на самом деле творчество Анны Мар и сложнее, и многосоставнее. Во всяком случае, она одной из первых „женским языком“ заговорила о невозможности дальнейшего существования женщины в мире, созданном и организованном мужчинами, который обрекает женщину на единственную роль — вечной искательницы любви и взаимопонимания. Ее творчество отражает определенную стадию существования „женской литературы“, ее, так сказать, „феминного“, „женственного“ этапа, когда женщина продолжает жить по мужским стандартам. Но даже в этом трагическом, противоестественном существовании Мар искала и находила способ заявить о своей самостоятельности и уникальности. Таким „вызовом“ мужским стандартом явился сама эротичность ее прозы, обращение к католицизму, отстаивание „особости“ женских религиозных переживаний. И, конечно, ее жизнь не была сплошным страданием, знала она и минуты радости, которыми наполняли ее обретенная ею вполне сознательно религия, полнозвучная латынь ее молитв, успокаивающая ее истерзанную душу, и придуманная страна — Польша — которую она заселила своими героями и героинями.

2000