Девятый круг - Страница 56

Я больше не мог дышать. Теперь пламя гудело и бушевало, отдавалось гулом у меня в голове, покрывало кожу волдырями, вызывало резь в глазах. Я попытался взглянуть на Михаила, но он расплывался в колеблющемся жарком мареве. Я пошатнулся, ухватился за дверную ручку, попытался выйти из ванной… Но жар высосал весь воздух из моих обожженных легких, и я осел на пол, задыхаясь от дыма и моргая глазами, которые заливало потом. А потом наконец-то… в конце концов оно пришло — мои глаза закатились, и я провалился в эту безмолвную прохладную прекрасную темноту.

Спустя некоторое время я открыл глаза, увидел стену, облицованную плиткой, услышал равномерное «кап-кап» из подтекающего крана, и мне захотелось, чтобы ко мне вернулась амнезия. С трудом поднявшись на ноги, я обернулся и увидел стоявшего в дверях и наблюдавшего за мной Михаила. Окружавшие его трепещущие языки пламени исчезли, вместо них появилась яркая светящаяся аура. И весь облик ангела стал более ясным и отчетливым по сравнению со всеми нашими прежними встречами. У него были ярко-синие глаза и блестящие светлые волосы, облачение состояло из белых одежд простого, свободного покроя. Физически Михаил выглядел как человек, но вместе с тем казался невероятно ярким… озаренным, словно он был близок к чему-то столь ослепительному, что оно также освещало и его.

— Сейчас ты можешь видеть меня? — спросил он звучным низким голосом, глядя на меня в упор.

— Да… да, конечно я вижу тебя, — запинаясь, ответил я.

— Мы нуждаемся в твоих услугах, — продолжал Михаил. Весь его вид говорил о том, что это его совсем не радует.

— Почему ты не явился предо мной ранее? — спросил я и вздрогнул, заметив гримасу раздражения, мелькнувшую на лице ангела.

— Твое невежество и отсутствие стремления к справедливости отдалили тебя от нас и сблизили с демонами. Вот почему ты стал такой презренно жалкой добычей для Мефистофеля, и вот почему ты не мог видеть нас. Теперь ты вспомнил, что такое «Девятый Круг»?

Я кивнул. О да, я вспомнил это. Вспомнил во всех подробностях. У всех киллеров наступал в жизни такой момент, когда от их услуг приходилось отказываться — по достижении ими определенного возраста или из-за появляющихся проблем с психикой — и с ними требовалось расстаться без шума и последующих осложнений. Когда я сказал своему оператору, что начал видеть ангелов и демонов, он решил, что работа довела меня до крайности и что я стал одним из тех немногих, кто не способен отделять выполнение заданий от повседневной жизни, как нас тому учили, и не зацикливаться на совершаемых нами преступлениях. И он внес меня в программу «Девятый Круг». Это была экспериментальная программа, разработанная для защиты государственных тайн и для помощи бывшим киллерам при их возвращении к «мирной» жизни. Механизм ее действия еще не был окончательно отлажен, пока что не всегда удавалось удалять из памяти определенные эпизоды, сохраняя остальное содержимое нетронутым. Поэтому приходилось полностью блокировать память киллера обо всей его жизни, вплоть до периода раннего детства. Почему программа получила название «Девятый Круг», я не знаю. Уверен, с теологией это название не имело никакой связи, но, оглядываясь назад, полагаю, что для меня в этом названии оказался заложенным чрезвычайно глубокий смысл, словно это было предостережение от Бога о том, что я должен найти способ каким-то образом нейтрализовать результаты воздействия грядущей процедуры.

Тщательная подготовка к ней проводилась заранее при добровольном участии киллера Ему предоставляли новое жилье, изменяли его личность — изготавливались новые документы, делались фальшивые записи и помещались на хранение в банк. Я даже вспомнил, как переписывал письмо несуществующей тетушке, текст которого диктовал мне оператор, а также, как не один час тренировался, снова и снова воспроизводя свою новую подпись, чтобы она автоматически получалась одинаковой.

После завершения процедуры «клиенту» аккуратно наносили по голове хорошо рассчитанный удар, вызывающий образование отвратительной на вид раны и несильного кровотечения, что не должно было приводить к серьезным телесным повреждениям, — за время своей службы киллеры, как правило, получали и более тяжелые увечья. После этого киллера оставляли в его новом жилище в такой обстановке, которая навела бы его на мысль, что он лишился памяти вследствие несчастного случая.

Лично у меня эта программа вызывала сомнения, мне просто не верилось, чтобы кто-нибудь добровольно согласился на такой странный сценарий. Но она работала на самом деле. Правда, я был уверен, что на мне-то она не сработает. То есть, даже если у меня произойдет временная амнезия, я каким-то образом догадаюсь о неестественности возникшей ситуации и не успокоюсь, пока не отыщу ответов на все возникшие в связи с этим вопросы. Но программа сработала и на мне. И она продолжала бы действовать, если бы не сооруженный мной «предохранитель», — по крайней мере это можно поставить мне в заслугу. А причина была в следующем: мне очень хотелось удостовериться в том, что все виденное мной было правдой и что никаких скрытых кошмаров не существует. Ученые в агентстве считали все это относящимся к сфере подсознания. По их мнению, на некотором уровне мозг препятствует убийцам слишком углубляться в содержание событий и вместо этого подталкивает их к восприятию мнимой «правды», выстраивать которую они сами и помогают.

Кроме того, в качестве дополнительного средства сохранения тайны всегда использовались деньги. В домах киллеров оставляли крупные суммы наличными, давая им еще один повод не ходить в полицию. Ставка на человеческую жадность никогда не подводила — они не хотели, чтобы деньги у них изъяли. Вообще же услуги киллеров оплачивались щедро, так, словно можно было чем-то возместить результаты нашей деятельности. Вот поэтому на моем банковском счете и оказалась такая крупная сумма.

Память подавляли, но не уничтожали, поэтому ее можно было восстановить с помощью регулярных напоминаний, намеков. Я вспомнил и смысл тех подсказок, которые посылал сам себе. Они должны были быть загадочными. Внезапное озарение восстановило бы память лишь на мгновение, а затем подсознание вновь отвергло бы ее и упрятало еще глубже. Следовательно, существовала необходимость в неких неопределенных подсказках — вселяющих беспокойство, внушающих подозрение и вместе с тем на некоторое время оттягивающих окончательное прозрение. Для этого могло хватить фотографий. В цитатах никакой потребности не было, но я устроил манипуляцию с ними, потому что хотел почувствовать страх. Причиной стало любопытство. Прежде я никогда не испытывал страха, и мне захотелось узнать, каково же это чувство. Я не мог предположить, что мой замысел сработает так эффективно. Страх потерять друзей… страх утратить нормальный образ жизни… А еще страх, когда я читал обличительные записки, написанные по-латыни и доверенные Тоби… Страх, что я мог совершать отвратительные, ужасные проступки, о которых ничего не помнил. Теперь наконец я узнал, что это за чувство. Это стало лишь проверкой на себе, потому что для очень многих людей я сам был орудием страха, хотя всегда старался делать свое дело как можно быстрее и безболезненнее.

Я постоянно прилагал усилия к тому, чтобы мои жертвы ничего не подозревали, но… иногда это не помогало… они знали. Конечно, не очень долго. Но в течение каких-то мгновений они знали, что должно с ними случиться. Предотвратить страх полностью невозможно — нельзя всегда убивать людей, сначала не испугав их. Я ненавидел удушение и избегал применять его, хотя многие из моих коллег предпочитали именно этот способ, потому что он был бескровным. А как же страх? Тот мучительный страх, который человеку приходится перед этим испытать? Вот почему я предпочитал оружие — оно действует быстро. Оно преисполнено сострадания, как и я сам.

Эффективным оружием служил также секс, и прежде я использовал его в той или иной степени, в зависимости от обстоятельств. Он был полезен, например, для завоевания доверия и тому подобных вещей. Однако непосредственно перед убийством нам запрещалось иметь сексуальные контакты с жертвами, поскольку при этом оставались бы биологические следы, которые могли позволить выявить связь между ними и нами. К тому времени у меня уже не осталось эмоций, но ведь похоть едва ли является эмоцией, верно? Похоть — это не более чем один из основных животных инстинктов наряду с голодом. Для меня это всегда было лишь работой, и я никогда не заходил дальше, чем было необходимо. Это было бы неправильно.