Девятый круг - Страница 49

— Ты беспокоишься обо мне?

Почему меня так радовало это?

— Конечно, Габриель, я о вас беспокоюсь. Мы же оба во всем этом по самое горло, не так ли? Разве вам не бывает иногда страшно?

За себя — нет. Ясно, что моя собственная жизнь закончилась, когда погибла моя семья. Но теперь, вот здесь, началось, кажется, нечто большее, чем дружба.

— Каждый из нас — это все, что осталось от наших семей, — тихо продолжала Кейси. — Я боюсь, что с вами может что-нибудь случиться. Поберегите себя, Габриель, пожалуйста! И не делайте глупостей. Не ввязывайтесь ни в какие потасовки или во что-либо подобное. Просто… оставайтесь здесь со мной. Меня постоянно беспокоит предчувствие, что с вами может произойти нечто такое, что разлучит нас, а справиться со всем этим одна я не смогу.

— Кейси, ведь я уже обещал быть рядом с тобой всегда, когда тебе это понадобится, — сказал я, не в силах сдержать улыбки.

— А что, если однажды у вас восстановится память и вы вернетесь к вашей прежней жизни?

— У меня нет ее, ты же знаешь.

— Значит, независимо от того, что вы вспомните, вы не оставите меня?

— Нет, я обещаю.

— Не давайте обещаний легко, Габриель. Так можно навредить людям.

— Я обещаю, — повторил я, всей душой уверенный в исполнении своего обещания.

От Стефоми мне было известно, что в прошлой жизни у меня не осталось ничего ценного, того, к чему стоило бы возвращаться, — все, кто был мне дорог, умерли. Но независимо от рассказов Стефоми я знал: что бы я ни вспомнил или услышал от кого-нибудь, ничто не сможет разлучить меня с Кейси. Существует предел того, насколько один человек может любить другого, и я знаю, что не мог бы заботиться о ком-либо больше, чем забочусь о ней. Но если, допустим, мне все же пришлось бы куда-то уехать по какому-нибудь делу, я взял бы Кейси с собой, а если бы это оказалось невозможным, то я просто-напросто никуда бы не поехал. Я сказал ей это, чтобы она поняла, насколько мои намерения в отношении ее серьезны и искренни.

— И тебе не нужно беспокоиться обо мне, — добавил я. — Ты ведь знаешь, я умею позаботиться о себе. А это распятие просто великолепно, спасибо тебе, Кейси. И я, конечно же, буду его носить. Да я прямо сейчас его и надену. Ну вот, ты убедилась?

Она кивнула и посмотрела на меня с благодарной улыбкой. А когда я вынул из сумки свой подарок и отдал его ей, ее улыбка стала еще шире, и она сказала, что считала рождественским подарком для себя те покупки, которые мы сделали в «Люксе».

— Нет, это было для малыша, — возразил я. — И потом, я не думаю, чтобы эти пушистые чепчики оказались бы тебе впору.

Когда Кейси развернула пакет с моим подарком, по ее лицу я понял, как она довольна тем, что увидела.

— Габриель, это само совершенство! — воскликнула она, радостно улыбаясь.

Во время одной из своих прогулок по городу я набрел на принадлежащий пожилому венгру маленький уютный магазинчик. Он весь был заставлен вырезанными из дерева фигурками. Старик рассказал, что все это он делает сам, а помогают ему брат и племянник. Некоторые из резных фигурок были окрашены, другие имели природный, бледно-золотистый цвет дерева. Все здесь стоило довольно дорого, ведь для изготовления даже самой крохотной вещицы требовались высокое мастерство и большое количество времени.

Я выбрал для Кейси маленькую неокрашенную статуэтку Девы Марии со смиренно опущенной головой. Ее плечи окутывал длинный плат, изящно ниспадающий до самых ступней. Это было действительно прекрасное творение мастера и представлялось как нельзя более подходящим для Кейси, ведь и у ее ребенка нет отца, а кроме того, она как-то говорила мне, что, оказывается, изображения Матери-Девы действуют на нее успокаивающе.

— Что это у тебя на руке? — резко спросил я, увидев тоненькие алые струйки, текущие по ее ладони.

— Что? — не поняла она и недоуменно посмотрела на меня.

Взглянув на стол, где лежала белая оберточная бумага, в которую была упакована фигурка, я увидел и там красные пятна.

— Можно я возьму ее на минутку, чтобы посмотреть? — попросил я, хватая статуэтку с раскрытой ладони Кейси.

В следующий момент меня охватил ужас: крошечная фигурка плакала кровавыми слезами. Они покрывали алыми пятнами мягкое дерево, впитывались в него и стекали мне на пальцы, которыми я сжимал статуэтку.

— Что случилось? — встревожилась Кейси.

Я взглянул на нее и протянул ей фигурку:

— Что ты об этом думаешь?

— Я действительно полюбила ее, Габриель. Она чудесная.

Мне стало ясно, что Кейси не видит кровавых слез. Для выхода из ситуации нужно было срочно придумать предлог. Нельзя же оставлять такую вещь у нее. Это может стать опасным.

— Мне очень жаль, Кейси, но, похоже, они подсунули мне совсем другую статуэтку, — произнес я извиняющимся тоном. — Та, которую я выбрал для тебя, была гораздо лучше. Я отнесу ее обратно в магазин, как только он откроется после рождественских праздников, и потребую заменить.

Кейси пыталась протестовать, выражала восхищение отобранной у нее статуэткой, но я был непреклонен. Тонкие черты лица резной фигурки стали теперь почти неразличимыми, поскольку были скрыты ярко-красными слезами. Тут я случайно взглянул на полку над разделочным столом и увидел, что стоящая там ненавистная мне Черная Мадонна тоже плачет кровавыми слезами. Тогда я понял: мне нужно уходить отсюда, и как можно скорее. Потому что от вида этой капающей и расплывающейся крови во мне стало расти уже знакомое, непреодолимое отвращение, такое же сильное, как в тот день, когда я воткнул нож в непрожаренный кусок мяса. Мне пришлось собрать все силы, чтобы не вскрикнуть от ужаса и, вскочив на ноги, не броситься бежать из квартиры Кейси.

С кружкой в руке я стремительно поднялся из-за стола, обошел его, оказавшись позади Кейси, и, ставя кружку в раковину, одновременно схватил Черную Мадонну и сунул ее в карман. Кейси ничего не заметила. Мне кое-как удалось высказать моей юной соседке слова благодарности за отлично проведенный день и за ее прекрасный подарок. Потом я пожелал ей спокойной ночи и вернулся в свою квартиру, где швырнул Деву Марию и ее черного двойника на кухонный стол, а затем, дрожа от страха, уставился на свои залитые кровью ладони. Это зрелище что-то всколыхнуло во мне. Оно взывало к моей памяти, отказывавшейся подняться из глубин подсознания, и я был благодарен ей за это. Но в этот момент я уже знал, что не в первый раз мои руки оказались в крови. Это случилось не впервые. Такое происходило и прежде. Нечто подлинно ужасное…

То, что я нахожусь в квартире не один, я понял лишь тогда, когда услышал голос Стефоми.

— Что-то ты поздно, Габриель. Я уже несколько часов жду тебя.

Вскрикнув от неожиданности, я обернулся, при этом вздрогнул и Стефоми.

— Как ты попал сюда? — хрипло спросил я.

— Надеюсь, ты не в претензии. Я пришел специально для того, чтобы сказать тебе, предостеречь тебя… Но, вижу, ты уже знаешь…

— Знаю что? — удалось мне выдавить из себя вопрос с одновременной попыткой унять дрожь, охватившую все тело.

Такое состояние вызвало у меня большую тревогу, потому что, если какие-то следы событий в глубинах подсознания и сохранялись, вспомнить что-либо конкретное, нагоняющее на меня такой страх, я не мог.

— Оно началось, — произнес мрачным тоном Стефоми, кивком указывая на противоположную стену комнаты. Там висела картина, изображающая Иисуса Христа, и даже отсюда мне было видно, что Он плачет. Кровавые слезы стекали по холсту, расплываясь и покрывая картину отвратительными пятнами. — Твоя соседка родит в воскресенье, через шесть дней. В городе все картины и скульптуры на религиозные сюжеты плачут точно так же. Жуткое зрелище, правда? — спросил Стефоми, с отвращением окинув взглядом резные статуэтки на кухонном столе, уже окруженные лужицами крови.

— Что это такое? — спросил я, протягивая к нему свои окровавленные ладони.

— Я только что сказал тебе, — нахмурившись, отвечал Стефоми, — что каждая картина и…