Девятый чин - Страница 10

– Могу еще остаться, – отреагировал незнакомец с надеждой в голосе. – Я останусь, если ты останешься. Не во всех пьесах играть надо, Брусникин.

Попутчик с силой схватил его за руку. Ладонь была столь горяча, что тепло разлилось по всему продрогшему актерскому телу. Тут он впервые осознал, что подразумевается под «горячим дружеским рукопожатием», в чем состоит буквальный смысл этой затасканной фразы. Брусникин вдруг на секунду понял, что сейчас потеряет единственное верное ему существо. Такое существо, что готово отдать за него жизнь. Такое, с каким можно часами беседовать о сокровенном или молчать, потому что оно понимает тебя без слов. Так же осознал он и то, что выражение «преданный друг» имеет два значения. Второе – когда один из друзей предатель.

«Наваждение! – встряхнулся Никита. – Гипноз! На экстрасенса нарваться угораздило!»

Он хмыкнул и грубо оттолкнул руку субъекта.

– Ну, прощай, коли так, – с болью произнес попутчик. – Прощай и будь теперь начеку.

Тут он откинул капюшон плащ-палатки. И Брусникин, увидев лицо своего пассажира, если и не уверовал сразу в загробную жизнь, то в существование стигматиков поверил бесповоротно.

Очередь на таможенный досмотр двигалась быстро. Толкая перед собой чемодан, Брусникин лихорадочно искал выход из пиковой ситуации. «Сдаться властям! – перебирал он возможные варианты. – Чистосердечное признание должно их смягчить! Черт с ними, со съемками! Дрозденко, наверное, сейчас уже в медпункте! Заявление строчит! Напился, сволочь! Рожу изрезал! Теперь показывает, что это я его! Решил, гад, сам все сыграть! Где же Павел Андреевич?!»

Никита высоко подпрыгнул, пытаясь поверх пассажирских голов рассмотреть продюсера.

«Заметут – уйду в несознанку. – Дальше мысль Брусникина потекла почему-то на тюремном жаргоне. – Мне такие предъявы не впаришь. Пусть доказывают мусора, что я – не Дрозденко».

– Не подскажете, товарищ, как декларацию заполнять?!

Подзабытое обращение «товарищ» Никиту остудило.

– Что? – он тупо уставился на бланк старичка в бейсболке. – Нет. Извините. Я не здешний.

Хамство, конечно. Отлично знал Брусникин и как заполнять, и сколько разрешается провозить, и куда прятать все остальное. Но Никите было не до благотворительности.

"Чем я думаю?! – бравада его улетучилась. – Докажут! Определенно докажут! Но почему он, подонок, сразу документы свои назад не потребовал! Почему не объяснился по-людски?! «Если ты останешься, то и я останусь»! Ему что, выпить здесь больше не с кем?! Нет! Здесь – другое! С ним тоже контракт заключили! Может, захотел покуражиться спьяну, гнида?! Маскарад этот! Грим идиотский! «Я-де аркашка еще покруче тебя! Здоровье не позволяет, а то я у Хичкока снимался бы! Почему у Хичкока?! Хичкок давно помер!»

От пропускного пункта Брусникина уже отделяло только многодетное семейство африканцев, черных, как маслины, с выводком суетливых косточек. Надо было срочно выбирать линию дальнейшего поведения, и Никита ее выбрал.

«Обратно в Москву подался, мерзавец, – успокоил он себя. – Понял, что я не останусь. Если бы я свалил, то продюсеру деваться было бы некуда и Дрозденко все бабки срубил бы в нагляк. Накося выкуси, жучила. Не на того нарвался».

На этой оптимистической ноте Брусникин водрузил на конвейер свой чемодан за мешками африканцев. Резиновая полоса дернулась и медленно потащила багаж в утробу рентгеновского ящика.

Однако смятение, возникшее у платной стоянки, не оставило Никиту полностью. Что, разумеется, наметанным оком определила блондинка в мундире. Она придирчиво прочитала заполненную Брусникиным декларацию. Там все было согласно уставу.

Но отбывающий вел себя явно тревожно. Да и вообще, смахивал на какого-то застрявшего в ее памяти извращенца.

– Кассеты есть в чемодане? – обратилась она к «рентгенологу».

Тот сосредоточенно кивнул.

«Ясно, – успокоилась таможенница. – Порнографию везет».

– Позови Максимова, – обратилась она к зоркому сержанту милиции, издали подметившему неладное и устремившемуся к месту происшествия.

– Конечно, везу! – вмешался Брусникин возмущенно. – Я же артист! У меня демо-кассеты с собой, и это естественно!

– Хахаль! – вдруг выпалила таможенница, и лицо ее осветила довольная улыбка.

– Он, – подтвердил охотно Брусникин. – «Хахаль» и «Хахаль-два».

– Отставить Максимова, – махнула блондинка сержанту. – И куда же вы от нас? В Голливуд, поди?

– Если бы, – усмехнулся Никита. – В Либерию. Я ведь нынче в Либерии проживаю. Вот так. Женился на победительнице конкурса «Мисс Африка».

– Завидую ей, – вздохнула блондинка.

– Напрасно. Я ее в черном теле держу, – тонко отшутился Брусникин.

Очередь недовольно зароптала.

– Джаст э момент! – строго прикрикнула таможенница.

Так Никита узнал еще одно английское выражение.

– Автограф на память не оставите?

– Обязательно. Как вас теперь называть?

– Анна Сергеевна, – зарделась блондинка.

"Анне Сергеевне, самой красивой девушке «Шереметьева-2» от «Хахаля-2», – начертал Брусникин казенной ручкой на оборотной стороне какой-то подсунутой декларации. И поставил размашистую подпись. После чего, подхватив чемодан, отправился, транзитом через паспортный контроль, на поиски продюсера.

А Капкан замешкался капитально. Слишком долго пришлось ему убеждать грузинского лорда, что чача, разливаемая в бутылки из-под шотландского виски, никак не укрепляет ни репутацию их совместного предприятия, ни дружбу между братскими народами Англии и России.

Примерно за полчаса до начала посадки – вылет самолета, согласно объявлению по громкой связи, задерживался из-за неблагоприятных погодных условий – Капкан и Брусникин сидели у стойки бара в «свободной зоне».

Небо давно прояснилось, но первыми стартовали авиалайнеры, застрявшие в порту часом ранее, когда над Москвой бушевала невиданная гроза.

– Говорю вам! Он! – убеждал Брусникин своего спутника. – Я его, как вас теперь, видел! Все лицо изрезано, точно бритвой! Очи совсем запавшие, словно у шахтера после голодовки! И еще тут, знаете, на переносице… Но не это главное!

Капкан с возрастающим интересом слушал рассказ Никиты.

– Что же тогда главное?

– Главное? – Никита оглянулся. – Главное, что он вдруг взял и исчез!

– Один или с вещами? – нахмурился «продюсер».

– Какое с вещами! С ним вещей-то было – плащ да книга для заметок по медицине!

– А с тобой?

– Нет. – Брусникин поморщился. – Ничего он, представьте, не украл. Разве что мое душевное равновесие.

– Это мы вернем. – Капкан жестом подозвал бармена с развязанной бабочкой на шее. – Почему бабочка сдохла?

– Меняюсь, – весело пояснил румяный парень за стойкой.

– Тогда две текилы по сто пятьдесят.

Самогонка из кактуса и блюдце с нарезанными дольками лимона были немедленно придвинуты к Брусникину.

– Ты, артист, не дергайся. – Капкан высыпал на язык щепотку соли и залпом выпил текилу. – Я Дрозденко лично спать укладывал. Привиделось тебе.

Сам он Дрозденко, естественно, спать не укладывал. В форму с жидким бетоном Дрозденко натурально укладывали Жало и Хариус.

Застывшие бетонные блоки с наказанными Малютой гражданами затем использовались как строительный материал на дачном участке кровожадного гангстера. А поскольку такой сицилийский способ защиты своих интересов Малюта применял регулярно, строительные работы в его усадьбе шли без перебоев. У Малюты вообще наблюдалась ностальгическая тяга к зодчеству, ибо в первый свой рейд по исправительно-трудовым учреждениям он ушел с должности бригадира штукатуров.

Усадьба Малюты в Опалихе напоминала укрепрайон после ковровой бомбардировки: фундаменты уже заложенные перемежались со свежими воронками котлованов. Возведение гаража, кегельбана, часовни, бассейна и замка с флигелями, а также зимнего сада, родовой усыпальницы, домика для охраны, двух гротов, трех беседок и тира Малюта мечтал завершить одновременно. Для осуществления этого дерзкого замысла он нанял иностранного специалиста по фамилии Гибарян.