Девятьсот восемьдесят восьмой (СИ) - Страница 3

— А где там управляющий живет? Мне бы поговорить с ним.

— Староста-то? В большой избе, на воротах трезубец намалеван для пущей важности. Только ты его сейчас лучше не беспокой, осерчать может.

— Отчего же?

— Так я же говорю: накануне Антипу баба сына родила, так мы всем селищем гуляли. А в таких делах, сам знаешь, всякое может случиться.

— И что случилось?

— Да я нос ему расквасил. У него сейчас, думаю, рожа покраше твоей будет. Хотя…

Нерешительно почесав подбородок, покрытый густой растительностью, мужик подумал несколько секунд, а потом кивнул:

— Да, ты прав, негоже человека похмельем мучать, да еще и в оскорбленных чувствах его оставлять. С тобой пойду. Обожди.

Скрывшись в доме, здоровяк появился снова спустя всего пару минут, но теперь на нем уже была широкая рубаха из натуральной ткани, а в руках у него был глиняный кувшин с какой-то жидкостью внутри. Держа свою ношу перед собой, чтобы не расплескать, мужик весело кивнул Марселю:

— Курьяном меня зовут. Можешь и ты так звать, если хочешь.

— Да, конечно, приятно познакомиться, — отозвался историк и, отвечая на вопросительный взгляд собеседника, продолжил. — А меня зовут Марсель.

Почему-то собственное имя показалось мужчине странным, и он смутился. Марсель всегда был благодарен родителям за то, что те не назвали его каким-нибудь Иваном или Василием, однако сейчас он почти пожалел об этом — во всяком случае, на Курьяна имя произвело странное впечатление. С довольным видом расхохотавшись, он перехватил кувшин одной рукой, а другой хлопнул своего щуплого спутника по плечу с такой силой, что едва не сшиб того с ног:

— А говорил, что не немец! Но ничего, это правильно. Раз приехал сюда, то и старайся быть, как все. Вот увидишь: пройдет время — появится у тебя новое имя, как у добрых людей.

Сейчас, вспоминая о том разговоре, историк пьяно усмехнулся: кто бы мог подумать, что эти слова окажутся пророческими? Он действительно получил новое имя в рекордно короткие сроки, однако предпочел бы, чтобы его назвали как-то иначе. Имя Баламошка означало «дурачок», и жить с таким эпитетом ему, человеку с ученой степенью, было крайне неуютно. Впрочем, каждая ситуация требует индивидуального подхода, напомнил он себе. Кому он здесь нужен со своими дипломами? Он уже успел установить точные место и время, в которых оказался. И если первое время Марсель-Баламошка еще надеялся на то, что вот-вот очнется в больничной палате под капельницами, то вскоре понял, что это, как минимум, надолго. Почувствовав очередной приступ тошноты, он снова подполз к ведру и, стараясь как-то отвлечься от происходящего, вернулся в тот день, когда все началось.

Курьян, несмотря на пугающую внешность, оказался довольно дружелюбным парнем, которому было всего-то двадцать два года отроду. Выходит, он вполне мог оказаться в числе его студентов. С уважением взглянув на выдающуюся фигуру своего спутника, Марсель подумал, что тому следовало бы податься в профессиональный спорт — в метатели ядра, например, или диска. С его комплекцией он смог бы добиться больших успехов. Так или иначе, но ни о каком высшем образовании и речи идти не могло — очень быстро выяснилось, что у Курьяна был настолько ограниченный кругозор, что историк только диву давался. Тем не менее, вспомнив о ситуации, в которой оказался, он постарался пока не демонстрировать собственного превосходства. Кроме того, он все больше убеждался, что происходящее не могло быть плодом его фантазии. А картина, которую доцент наблюдал вокруг себя, пугала его своей дикой красотой. Наверное, он уже тогда понял, что с ним произошло, но всячески гнал от себя эти мысли.

— Так, говоришь, староста может быть не в духе? — обратился он к спутнику, чтобы как-то поддержать разговор.

— Угу. Забавный ты, — отозвался Курьян, не сбавляя шага. — Я не понял, о чем ты толковал мне там, у ворот, но Михайло, думаю, быстро разберется, что к чему.

— Михайло — это кто?

— Да староста наш.

— Понятно. Скажи, а что за место такое? Никогда не был здесь.

— Ого! — здоровяк остановился и многозначительно поднял палец. — Наше селище на всю округу славится, нельзя его не знать. Триполье! Запомни.

— Кхм, — Марсель поперхнулся от неожиданности. — Ты уверен? То есть, я прекрасно знаю Триполье, у меня здесь отец родился.

— Нельзя, друг, столько пить, — сочувствующе покачал головой Курьян. — Знаешь, как у нас говорят: наливай, да меру знай.

— Да я… — историк хотел было возразить, что к алкоголю совсем равнодушен, но вовремя сообразил, что для собеседника это, пожалуй, было единственным разумным объяснением его амнезии — во всяком случае, другого у него не было. — Пожалуй. А что, часто в Киеве бываешь?

— Частенько.

Марсель успел уже обрадоваться такому ответу, но в следующий момент с трудом сдержался, чтобы не выругаться, услышав уточнение:

— Если на рассвете выйдешь, то к вечеру можешь и добраться. Путь-то неблизкий, верст пятьдесят будет. Но это ничего, если очень нужно, найдем тебе попутчика.

— Благодарствую, — пробормотал историк, решив, что пока не стоит вдаваться в подробности. — Буду очень признателен.

— И все же, откуда ты такой взялся? — Курьян с улыбкой взглянул на своего спутника. — Говоришь странно, одет не по-нашему. А что за торба такая? Заморская, м? Я таких здесь не встречал.

Марсель только сейчас сообразил, что все это время машинально сжимал в руках свой дипломат. Подумав, что он с ним напоминал какого-то сельского чиновника, мужчина просто кивнул:

— Да уж… То есть — да, заморская торба. Мне ее издалека привезли. В подарок.

Отчасти это даже было правдой — дорогую вещь ему подарили студенты-выпускники. Конечно, ему не следовало принимать ее, но слишком уж ему понравилось качество — добротный дипломат уже служил ему верой и правдой четыре года и мог прослужить еще столько же.

— Я так и подумал. Знатная вещица, видно, что немалых денег стоит. Ну, вот, мы и пришли.

Оказавшись перед домом старосты, Марсель огляделся вокруг и почувствовал, что его начинает колотить нервная дрожь. Древняя Русь никогда не была его специализацией, однако кое-какое представление об этом периоде он имел и теперь пытался уместить в своей голове тот факт, что действительность, в которой он вдруг оказался, чертовски сильно напоминала быт тех росов или русов, о которых он столько читал. Стоя во дворе, доцент то и дело поглядывал на местных жителей, которых он, похоже, заинтересовал не меньше, чем они его. Мужчины — все, как на подбор, бородатые — были одеты в просторные рубахи светлых тонов и штаны, а женщины — в более длинные аналоги тех же самых рубах, которые отличались друг от друга разве что вышивкой. Залюбовавшись одной из молодых девушек, которая, явно стесняясь, то и дело поглядывала на него с любопытством, Марсель вдруг вспомнил картинку, которую долго и с удовольствием рассматривал в одной из книг, когда готовил доклад по костюмам славян. Сходство было поразительным, и как ни старался он отогнать от себя мысли, которые казались ему предвестниками сумасшествия, у него ничего не получалось. Нет-нет, всему должно быть разумное объяснение. Пусть это будет инсульт, или ассистентка Сима, которой он на днях устроил выволочку, подсыпала ему какой-нибудь дряни в кофе — что угодно, только не то, о чем он подумал.

А ведь сколько раз историк представлял себе, что было бы, окажись он в прошлом. Если бы его студенты узнали, каким героем он виделся себя в своих фантазиях, то подняли бы своего преподавателя на смех. Откуда им знать, что человек научного склада ума никогда не перестает мечтать, несмотря на возраст или социальный статус? И вот, когда это, наконец, произошло, Марсель вдруг испугался, как мальчишка. Впрочем, стоит признать, на то были веские основания. Даже если предположить, что все это происходило с ним наяву, что мог он, во всех отношениях современный человек, предложить тем, кто по умолчанию должны быть менее развитыми и продвинутыми? Все его знания не имели здесь никакого практического применения и потому яйца выеденного не стоили. И почему он не выучился на медика? Или на химика, на худой конец? К ручному труду он не приучен, военным делом не владеет, да что там — он и с девкой-то справиться вряд ли сможет. Историк попытался вспомнить хоть что-нибудь, что могло помочь ему выжить в этой враждебной действительности, и не смог. Разве что огородничать он научился неплохо в девяностых, помогая матери на даче… Нет, у него не было ни единого шанса.