Девятьсот бабушек (сборник) - Страница 64

— Я свинья? Вполне допускаю. Но ни разу не видел свинью, сделанную из чурок.

— Ну так посмотри на себя!

— Объясни, в чем дело.

— Дело в тебе, Чарльз! Ты свинья, сделанная из чурок. Смирнов разрешил мне воспользоваться твоей машиной. Я увидела мир твоими глазами — глазами мертвеца. Ты даже не знаешь, что трава живая! Ты думаешь, что это всего лишь… трава.

— Валерия, я тоже смотрел на мир твоими глазами.

— Ах, вот что тебя так встревожило? Что ж, надеюсь, это немного оживило тебя. Ведь мой мир гораздо живее твоего!

— Он… более острый и пикантный, это да.

— Господи, надеюсь, что так! Я даже не уверена, что у тебя есть нос. Или глаза. Ты смотришь на гору — и твое сердце ни разу не екнет. Идешь через поле — и не чувствуешь ни капли волнения.

— А ты видишь траву как клубок змей.

— Лучше так, чем вообще не видеть, что она живая!

— А камни для тебя — огромные пауки.

— Лучше так, чем видеть в них просто камни! Я люблю и пауков, и змей. А вот ты смотришь на пролетающую птицу и не слышишь бульканья в ее желудке. Как можно быть таким мертвым? Ты же мне всегда нравился! Я не знала, что ты такой мертвый…

— Как можно любить змей и пауков?

— Как можно не любить ничего? Ведь даже тебя трудно не любить, пусть даже в тебе нет ни капли крови! И, кстати, почему ты решил, что у крови такой дурацкий цвет? Разве ты не знаешь, что она красная?

— Я прекрасно вижу, что она красная.

— Нет, не видишь! Ты только называешь ее красной! Этот твой глупый цвет — совсем не красный. Красный цвет — то, что я называю красным!

И вдруг он понял: она права.

Как можно… не любить ничего? Никого? Или кого-то? Особенно, если кто-то становится таким красивым, когда сердится. И все вокруг — такое живое! И от этого те, кто частично мертв, неминуемо испытывают шок.

Чарльз Когсворт вспомнил, что он ученый, а для ученого нет неразрешимых проблем. Значит, можно решить и эту. Он понял, что Валерия — птица, которая летает на сверхнизкой высоте. И, кажется, он начал понимать, что булькает у нее внутри…

Он успешно решил проблему.

Сейчас он работает над коррелятором для своего сканера. Как только он доведет его до ума и устройство станет полностью безопасным, он представит его публике. Первые три года комплект будет продаваться по цене новой машины среднего класса. А еще через год подержанный комплект можно будет купить за вполне умеренную цену.

Коррелятор спроектирован для того, чтобы ослабить первоначальное впечатление от взгляда на мир чужими глазами и смягчить шок от внезапного понимания других.

С недопониманием можно смириться. А вот внезапное полное понимание другого человека может производить сокрушительный эффект.

Перевод с английского Сергея Гонтарева

Барнаби позвонил Джону Кислое Вино. Если вы посещаете такие заведения, как «Сарайчик» Барнаби (а они есть в каждом портовом городе), то наверняка знаете Кислого Джона.

— У меня сидит Странный, — сообщил Барнаби.

— Занятный? — осведомился Кислый Джон.

— Вконец спятивший. Выглядит так, будто его только что выкопали; но достаточно живой.

У Барнаби было небольшое заведение, где можно посидеть, перекусить и поболтать. А Джона Кислое Вино интересовали курьезы и ожившие древности. И Джон отправился в «Сарайчик» поглазеть на Странного.

Хотя у Барнаби всегда полно приезжих и незнакомцев, Странный был заметен сразу. Здоровенный простой парень, которого звали Макски, ел и пил с неописуемым удовольствием, и все за ним с удивлением наблюдали.

— Четвертая порция спагетти, — сообщил Коптильня Кислому Джону, — и последнее яйцо из двух дюжин. Он умял двенадцать кусков ветчины, шесть бифштексов, шесть порций салата, пять футовых хот-догов, осушил восемнадцать бутылок пива и двадцать чашек кофе.

— Ого! — присвистнул Джон. — Парень подбирается к рекордам Большого Вилла.

— Друг, он уже побил большинство этих рекордов, — заверил Коптильня, и Барнаби утвердительно закивал. — А если выдержит темп еще минут сорок, то побьет их всех.

— Я вижу, ты любишь поесть, приятель, — завязал беседу Кислый Джон.

— Я бы сказал, что мне это не вредит! — со счастливой улыбкой прочавкал Странный, этот удивительный Макски.

— Можно подумать, что ты не ел сто лет, — произнес Кислый Джон.

— Ты здорово соображаешь! — засмеялся Макски. — Обычно никто не догадывается, и я молчу. Но у тебя волосатые уши и глаза гадюки, как у истинного джентльмена. Я люблю некрасивых мужчин. Мы будем говорить, пока я ем.

— Что ты делаешь, когда насыщаешься? — спросил Джон, с удовольствием выслушавший комплимент, пока официант расставлял перед Макски тарелки с мясом.

— О, тогда я пью, — ответил Макски. — Между этими занятиями нет четкой границы. От питья я перехожу к девушкам, от девушек — к дракам и буйству. И наконец — пою.

— Превосходно! — воскликнул Джон восхищенно. — А потом, когда кончается твое фантастическое гулянье?

— Сплю, — сказал Макски. — Мне следовало бы давать уроки. Мало кто умеет спать по-настоящему.

— И долго ты спишь?

— Пока не проснусь. И в этом я тоже побиваю все рекорды.

Позже, когда Макски с некоторой ленцой доедал последнюю полудюжину битков — ибо его аппетит начал удовлетворяться, — Кислый Джон спросил:

— А не случалось, что тебя принимали за обжору?

— Было дело, — отмахнулся Макски. — Это когда меня хотели повесить.

— И как же ты выкрутился?

— В той стране — а это случилось не здесь — существовал обычай дать осужденному перед смертью наесться, — пробасил Макски голосом церковного органа. — О, мне подали отличный ужин, Джон! И на заре должны были повесить. Но на заре я еще ел. Они не могли прервать мою последнюю трапезу. Я ел и день, и ночь, и весь следующий день. Надо отметить, что я съел тогда больше обычного. В то время страна славилась своей птицей, свиньями и фруктами… Ей не удалось оправиться от такого удара.

— Но что же случилось, когда ты насытился? Ведь тебя не повесили, иначе бы ты не сидел здесь.

— Однажды меня повесили, Джон. Одно другому не мешает. Но не в тот раз. Я одурачил их. Наевшись, я заснул. Все крепче, крепче — и умер. Ну не станешь же вешать мертвеца. Ха! Они решили убедиться и день продержали меня на солнцепеке. Представляю, какая стояла вонь!.. Почему ты так странно на меня смотришь, Джон?

— Пустяки, — проговорил Кислый Джон.

Теперь Макски пил: сперва вино для создания хорошей основы, затем бренди для ублажения желудка, потом ром для вящей дружественности.

— Ты не веришь, что все это достигнуто таким обычным человеком, как я? — внезапно спросил Макски.

— Я не верю, что ты обычный человек, — ответил Кислый Джон.

— Я самый обычный человек на свете, — настаивал Макски. — Я слеплен из праха и соли земли. Может быть, создавая меня, переборщили грязи, но я не из редких элементов. Иначе бы мне не придумать такую систему. Ученые на это не годны — в них нету перца. Они упускают самое главное.

— Что же, Макски?

— Это так просто, Джон! Надо прожить свою жизнь по одному дню.

— Да? — неожиданно высоким голосом произнес Кислый Джон.

— Гром сотен миров разносится в воздухе. Мой способ — дверь к ним и ко всей Вселенной. Но, как говорят: «Дни сочтены». И это налагает предел, который нельзя превзойти. Джон, на Земле были и есть люди, до которых мне далеко. И то, что проблему решил я, а не они, значит только, что она больше давила на меня. Никогда не видел человека, столь жадного на простые радости нашей жизни, как я.

— Я тоже не видел, — признался ему Кислый Джон. — И как же ты решил проблему?

— Хитрым трюком, Джон. Ты увидишь его в действии, если проведешь эту ночь со мной.

Макски кончил есть. Но пил он, не прекращая, и во время развлечений с девочками, и во время драк, и в перерывах между песнями. Мы не будем описывать его подвиги; но их детальный перечень имеется в полицейском участке. Как-нибудь вечерком выбирайтесь повидать Мшистого Маккарти, когда у него дежурство, — прочитаете. Это уже стало классикой. Когда человек имеет дело с Мягкоречивой Сузи Кац, и Мерседес Морреро, и Дотти Пейсон, и Маленькой Дотти Несбитт, и Авриль Аарон, и Крошкой Муллинс, и все в одну ночь — о таком человеке складывают легенды.