Девятая Парковая Авеню (СИ) - Страница 8

— Да ничего. Я хочу сказать, на вечеринке всё было отпадно. А дома… папа никогда не спал, ожидая моего возвращения с гулянок. Он очень волновался за меня всегда. С тех пор как мама умерла… Короче, он не мог заснуть, беспокоясь, пока точно не знал, что я уже вернулся. Вторая дверь в его спальню никогда не запиралась на ключ, для меня. Чтобы я каждый раз мог зайти к нему, рапортуя, так сказать, что всё в порядке, я целый, невредимый и протрезвевший на ночном воздухе. Зашёл и вчера. Увидел тебя. С ним. И тут, по-моему, всё оборвалось.

Я до боли сжал веки. Значит, мне действительно не подфартило. Будь отпрыск Максимилиана дома в эту ночь, он бы ни за что… ни за что не стал следующим в списке смертников. Господи, что за злая судьба? А ещё будь его папаша чуть менее заботливым… Да, Макс бодрствовал в ожидании маленького сынишки. Маленького? Ну, не то чтобы совсем маленького. Почти сформировавшийся юноша, выглядящий невинным подростком. Созревший мальчик. Звёзды американской попсы успели проявить к нему живейший интерес. Красивый, юный, богатый, с положением в обществе… Интересно, насколько в действительности он был не в курсе работы Максимилиана? Да, ему можно было только позавидовать до сегодняшнего утра. А теперь? Что теперь?!

Его жизнь принадлежит мне. Он. Весь. Со всеми потрохами. Принадлежит мне. Какое-то странное чувство возникло от этой мысли. «Обладание»… да разве я обладаю им? Ну, нет… может, свободой его передвижения, да и то… Нет, я обладаю чем-то другим. Тем, что принуждает его сейчас стоять за моей спиной и перебирать мои волосы. Вот только принуждение ли это?

— Они у тебя такие мягкие и душистые… — прошептал Ксавьер мне в макушку, будто в сладком забытьи (честно говоря, мои глаза округлились от нелогичности его поведения), — волнистые, но одновременно гладкие как шёлк. Блестящие, пружинистые… Мне бы такие.

Я чуть не поперхнулся от удивления. ОН хочет МОИ волосы?! Да это же уму непостижимо! У него самого ведь… Что на него нашло? Помутнение рассудка? Всё, я больше не могу это терпеть!

Вскочив, я отбросил его руку… постарался не делать это грубо. И выпрямился во весь рост. В его зелёных глазах засквозило что-то похожее на уважение — видимо, он осознал, что я действительно взрослый. И довольно-таки высокий, если сравнивать с ним.

— Послушай, Ксавьер…

— Можно просто Кси.

— Что?

— Кси — это сокращённо Ксавьер, — он многозначительно потрепал свой кулон. — Не знал?

— Нет. Почему ты на меня так смотришь?

— Как? — он улыбается вполне невинно одними кончиками губ.

Я не могу ответить как. Я просто не понимаю, что с ним происходит. Это от жара? Его рана так серьёзна? Я же не врач, я… Господи, я просто хочу понять. Почему в его взгляде нет ни ненависти, ни злости… только затаённая грусть и какой-то сдержанный интерес. Если он и переживает смерть отца, то очень глубоко внутри себя. Рискнуть ли? Забыть на секунду весь свой прошлый горький опыт и поверить (всего лишь на секунду!), что он и правда так чист, как кажется? Кроме того… понятно теперь, зачем Максимилиан распорядился повесить изумруд на его грудь. Потешить раздутое родительское эго. Воспеть имя, спрятанное столь хитроумно в причудливых изгибах зелёных граней. Почти таких же зелёных, как и его глаза. Бллин, я, кажется, очарован ими даже больше, чем гляделками Кирсти Лайта. Однако хорошенького понемножку. Я нехотя отвел взгляд:

— Не важно. Я чудом выкопал для тебя какао из старых закромов. Не гарантирую, что не просроченное. Пить будешь?

— Да, — что я вижу… В зелёных омутах радость. И стыд. — Конечно да. Прости, что нагрубил там, в спальне. Я… — он глянул в окно, нервно потрогав свою вторую, обездвиженную, руку, потом вздохнул и договорил: — Я просто ожидал, что не проснусь. Или проснусь в аду. Или где-нибудь ещё в похожем месте. И совсем не подготовился валяться на твоих странноватых чёрных простынях. Более того — я никогда в жизни не спал на таких… ну, в общем, я так смутился, что должен был…

— Хватит, хватит, — я подтолкнул его к столу и рывком усадил на диванчик. — Жди свой завтрак.

Отвернувшись к плите, я уже знал, что буду делать. Сердце сжималось (теперь ты понял, миокард?! всё стало только хуже из-за твоих бестолковых игр) и разваливалось на куски от боли — откуда она взялась? Когда это я успел привязаться к пареньку? Почему всё происходящее настолько неправильно и нехорошо? И почему, несмотря на это, оно происходит?

Я налил из кофейника какао в чёрную чашку с мордашкой Кирсти времён альбома “Mystic Shadows & Diamond Glow”. Открыл сахарницу и послушал как будто со стороны свой ровный голос:

— Сколько тебе ложек?

— Три с половиной. Можно четыре.

— Любишь сладкое?

— Очень.

Я насыпал сахар — три ложки с горкой. Нет, всё-таки четыре. Должно хватить. Потом выдвинул ящичек стола, не глядя пошарил рукой и вытащил маленький пакетик с тремя овальными синими таблетками. Это набор под названием «скупой Морфей», припрятанный на особый случай. Галлюциногенное снотворное без цвета и запаха, но с характерным горьковатым привкусом. В составе несколько очень сильных алкалоидов. Сущий яд. Потом малышу будет очень плохо. Но выбора нет. С отсутствующим выражением лица достаю одну таблетку и бросаю в какао. Со стуком мешаю ложечкой. Эта гадость полностью растворилась.

Разворачиваюсь и замираю почти в испуге: голова Кси лежит на столе, обхваченная одной бледной рукой, а всё его тело сотрясается в ужасных беззвучных рыданиях. Не в силах смотреть на это, я просто поставил чашку на стол и пулей вылетел из кухни. Нет… Господи, нет! Зря я похвалил его за выдержку. Он ведь всего лишь маленький мальчик.

Стою на балконе. Ещё минут пять пытки и можно возвращаться. В доме тишина. Да, Ксавьер всё выпил и уснул. Пора приниматься за дело.

*

Я надел на него свою рубашку и носки. Еле-еле обнаружил обувь нужного размера, в подвале, из числа древних невыброшенных коробок: у юного сорванца нога меньше, чем была у меня в его возрасте. Уложил спящее тело в машину и привез на Девятую Парковую авеню, к знакомой до отвращения калитке. Увидев незнакомое лицо охранника, я вздохнул с облегчением. Сценарий с пьяным другом-оболтусом в деле, ещё не все потеряно.

— Здравия вам, — сказал я, придав лицу как можно более беззаботное выражение. — Привёз вам тут мальчика… Я Эндж. Кузина Рашель просила позаботиться о нём. Он так упился ночью, что не соображал, где находится. Подрался, пристав к чёрномазым… получил пулю в плечо. Но, к счастью, всё обошлось без полиции. Надеюсь, я привёз его по правильному адресу?

— Да, — отрывисто бросил секьюрити и забрал Кси с рук на руки. — Большое вам спасибо.

Калитка захлопнулась. Я сел в «Феррари» и поехал домой. Самочувствие просто омерзительное.

Проснувшись ближе к вечеру, Кси почувствует убийственную головную боль. А ещё обнаружит странные провалы в памяти и целый калейдоскоп нереальных видений о прошедшей ночи. Большинство из них будет вымыслом его растревоженного таблеткой сознания. Возможно, он будет помнить о смерти отца… и не будет в этом уверен на все сто. Он вообще ни в чём не будет уверен даже наполовину. Важно лишь одно — меня он помнить не будет. По крайней мере, не должен: в инструкции к «скупому Морфею» чёрным по белому говорилось о стирании воспоминаний за последние восемь-десять часов.

Отчего же мне так плохо, а?

========== 5. Ангел ==========

****** Часть 1 — Личности ******

Мне не хватает воздуха. Все окна в доме широко распахнуты, гуляющий повсюду сквозняк заставляет Франциска оглушительно чихать, но я всё равно задыхаюсь. В горле застрял комок или несколько, ощетиненные злыми иглами. Острое давление, уже просто невыносимое. На глазах, вопреки всем тренировкам по оперативной мимике, выступают слёзы. Да откуда эта адская боль? Онемевшими от длительного напряжения пальцами сжимаю (уже не один час сжимаю) его белый блейзер — высохшая на нём кровь кажется почти чёрной.

Что со мной? Почему с моим телом происходит столько странных вещей? Миокард… эй, дохлый миокард? Почему молчишь? В кои-то веки ты ведёшь себя так тихо?