Девятая Парковая Авеню (СИ) - Страница 15

«Ага, особенно если учесть, что таких прецедентов было гораздо-гораздо меньше, чем обратных».

Да, я прекрасно понял: меня имели раз в сто чаще, чем я сам кого-нибудь. Правда, в последние годы унизительной службы правительству я всё реже занимался основной работой, всё больше поглощаемый организационными вопросами… и Бэзилом.

Он называл меня сахарным шпионом-андрогином и самой маленькой «замочной скважиной», с невинным видом на все сто. Или двести. Или четыреста… в зависимости от того, что он собирался надо мной учинять. В самый последний год службы я был его любимой блядью. Не скажу, что это делало его мягче или человечнее (само понятие человечности не имеет с ним ничего общего), но, по крайней мере затрахав меня за добрую половину моей жизни, он неожиданно понял, что можно получить удовольствие не обязательно избивая жертву каждый раз до комы. И совсем уж не обязательно превращая её в бесформенный кусок окровавленного мяса. Мне странно об этом думать, но семь лет назад, когда он поставил меня во главе нашего презренного отдела, Варман начал проявлять какое-то жуткое подобие нежности. Изнасиловав в очередной раз, он втихаря утаскивал меня в свои богатые апартаменты вандала и на пару дней запирал ото всех. Там, умелыми руками прирождённого врача, ставшего по злой иронии судьбы извращённым палачом и просто садистом, он расслаблял и успокаивал моё полумёртвое тело… вот этим самым массажем, который я сейчас сделаю Кси. Если, конечно, из транса воспоминаний выйду.

Миокард, может, всё-таки ну его на хрен?

Но отступить я уже не могу. Ксавьер спит в идеальной позе, так и требующей моего вмешательства: точно посередине кровати, повернувшись на живот и сбросив с себя одеяло. На голой спине уже заметна ослепительная белизна: проглядывает то здесь, то там, маленькими пятнышками, пробившись сквозь багровые полосы ран и синих кровоподтёков. Соблазнительная кожа, соблазнительная даже в своём заживлении… детка, не дай мне сорваться.

Под столиком стоит ведёрко с остывающей водой. Из него я вынимаю малюсенькую бутылочку с бальзамом пронзительно-красного цвета, проливаю несколько капель на тело Кси и замираю. Пара секунд, нужных для того, чтобы задержать дыхание, прежде чем ринуться в глубокий омут…

*

Я совершенно перестал себя осознавать. Под моими руками чувствительная и очень нежная плоть, загорающаяся всё сильнее от прикосновения к прикосновению. Я блуждаю по ней, не пропуская ни единой клеточки, вливая в них медленно, крошечными дозами, ароматный бальзам. И ощущаю напрягшимися подушечками пальцев, как благодарно эта атласная кожа отвечает мне. От Кси исходит столь ощутимый жар, что уже бессознательно дую на горящую спину, сбрызгиваю новыми порциями тягучей жидкости… и продолжаю нежное давление, через минуту заставляя пылать всё ещё сильнее. Неровностей от царапин и укусов уже нет — исчезли, бальзам разровнял кожу и довершил славное дело лекарственной мази. Теперь кожа ровная, гладенькая и блестящая… новая. А старый омертвевший слой я снял ватными дисками. Синяки совсем побелели. Но что-то мне сложно верится в такие чудеса Востока. Где подвох? Смотрю этикетку на бутылочке: “Made in Japan”. А я думал, там на конвейере только механические животные и караоке…

Мои стеснительные не к месту и не ко времени пальцы ещё немного целомудренно походили по спинке и шее малыша и наконец после долгих и нудных упрашиваний осмелились заползти пониже. Я вступаю в очень опасную игру. Но его попа пострадала слишком сильно, а я обязан полечить его от всех недугов. Значит, и от этого тоже.

Со сдавленным вздохом я стянул с Ксавьера тонкие трусы и нерешительно запрыгнул в постель. На весу заниматься такими деликатными вещами не полагается, но со стороны это теперь так выглядит… Одна надежда на то, что он спит слишком крепко, ничего не почувствует и не проснётся.

«Я не понимаю, ты что, боишься доставить ему удовольствие?»

Нет, не это. Мне наплевать на всё, кроме одного — того, что он подумает обо мне… Нет, и это больше не имеет значения. Начинаю нежно гладить его ноги, от полудетских острых коленок вверх. Реакции нет. Но кожа подрагивает… загорается… и начинает почти светиться. Моя голова склоняется ниже, чтобы рассмотреть этот любопытный феномен, а руки, сами не зная, что делают, перемещаются по ноге вглубь… на внутреннюю сторону бёдер. Здесь кожа ещё нежнее и притягательнее. Послушно поддаётся бессовестному давлению пальцев… только лишь пальцев. А я так хочу впиться в неё, помять, неистово всосать ртом…

Мои волосы скользнули по коленным впадинкам. Ксавьер шевельнулся… о, кажется, понял почему: он боится щекотки. Нечаянно раскрыл его маленькую слабость. Она означает две вещи: во-первых, он ревнивый, а во-вторых, проблемы бесчувствия ему не угрожают. Можно продолжать без опаски.

Едва ощутимо касаюсь губами бедра на самой кромке с попой. О массаже давно и думать забыл. Я хочу его, я так его хочу… Руки, правда, продолжают массировать. Один палец, обильно смоченный бальзамом, решившись, вошел в его сомкнутое анальное отверстие. Израненное, да, рассечённое палкой или каким-то другим тупым предметом… но всё равно желанное. Осторожно втираю бальзам по краям кольца мышц, разорванных ужасным натиском. Сам я ничего не задел, но внутри у Кси открытая рана. Чёрт… за два прошедших дня она не затянулась. Лекарство медленно течет наружу в бордовой струйке с кровью. А я… я теряю голову, от вида и запаха. Похоже, я сам стал извращенцем: годы длительных выворачиваний моего естества под прессом всевозможных девиаций сделали своё чёрное дело. Это так выглядит, заводит… уютно ложится в мои ладони и дразнит мои оголённые нервы вкупе со всей анатомической непривлекательностью. Я забыл, что нуждаюсь в дыхании, и плотно ткнулся туда лицом. Погрузил в его анус язык, блуждаю им внутри, глубоко и всюду, куда могу дотянуться. Ласкаю и лижу его болезненную рану… и молюсь, чтоб это помогло хоть чему-то. Солёный вкус его крови пополам с горечью бальзама… но я ведь не сплю, и мне не мерещится? Раздвинул ему ноги, совсем чуть-чуть, лёг поудобнее. Вытер подбородок, облизал розовеющие пальцы и залез в его тело снова. Господи, я стараюсь, стараюсь не причинять боли! Это не враг, а тёплый спящий подросток, раскрытый мной в самых интимных местах… и изо всех сил я пытаюсь не впиться в него зубами. Губы дёргаются, скулы сводит… я в последний раз вылизал его тесный проход, зацепил кончиком языка твердый сгусток крови и проглотил. Облизал губы. Я проклят. Это — кайф, хуже наркотиков… лишь бы он не очнулся и не увидел, не здесь, не сейчас. От преступного наслаждения и кислородной голодовки в глазах темнеет, но я не смею лишний раз вздохнуть, чтобы не спугнуть это своё перевёрнутое счастье. До чего же Ксавьер возбуждает… сладкий, раненый, невинный, с разведенными в стороны ногами, в красных и бурых потеках… я слизал и их, что не смылось языком — обтёр ватой.

Не смею больше тревожить его. И, обессиленный борьбой с самим собой, растягиваюсь рядом с Ксавьером на постели. Успокаивающе поглаживаю его горящее тело. Моё, распалённое безумным всплеском вожделения, уже не успокоить таким способом. А потому беру ртом несколько прядей его длинных волос и провожу рукой по собственному колом стоящему члену. Только одно резкое скольжение вспотевшей от желания рукой, и зубы сжались, вскрик утонул в плотном золоте локонов… а судорогу тела без звука приняла постель. О-о-ох, да… из меня это буквально вырвали… заставили кончить. Брызги запачкали пол и долетели до противоположной стены. Не забыть бы смыть, потом, утром, не забыть бы.

Бальзам незаметно закончился. Всё содержимое бутылочки отправилось прямиком в… нда, это звучит почти смешно. Но малышу уже гораздо лучше, выглядит он… живее, что ли. Вопреки всем опасениям, он так и не проснулся. Стонал тихо, но отчётливо, и всё равно не очнулся ото сна. Надеюсь, не все эти стоны были от боли.

Уставший и более чем удовлетворённый диким экспериментом с массажем, я заботливо укрыл Кси одеялом, подоткнул по краям и отправился в душ. Чуть позже я снова присоединюсь к нему. Надеюсь, он разрешит мне поспать рядом и обнять его за шею.