Девятая Парковая Авеню (СИ) - Страница 10
Шеппард пододвинул ко мне тёмно-коричневый чемоданчик.
— Сколько? — мои бескровные губы едва шевелились, но голос хранил спокойствие: я ещё не до конца переварил полученную информацию.
— Здесь два миллиона. Ты хорошо поработал, Энджи. Даю тебе три дня выходных. Потом…
Дальнейших слов я не услышал. Меня поглотил сильнейший шок. Густая давящая чернота, в которой высокими волнами на измученную душу набежала, накрывая с головой, боль. Какие жуткие видения она рождала..
Не взрослый… ребёнок, жалобно кричащий и безуспешно вырывающийся из стальных лап Бэзила Вармана. И всё тот же ребёнок, с промытыми зелёными озёрами глаз, не имеющими никакого выражения. Ни кровинки в лице. Только безграничная покорность и готовность в любой момент раздвинуть длинные ноги. Малыш, сломанный… как кукла, как ненужный предмет. Малыш, превращаемый в существо без головы, без нервов, без принципов и без совести. Мёртвая душа в забитом теле. С красным ярлычком между ног: «Специально обученная шлюха. Трахайте, пока сперма не потечет у вас вспять». Малыш, в котором не осталось ничего от малыша. Но это — в «радужной» перспективе. А сейчас?
Мой мальчик с трижды проклятым исчадьем, украденный и запертый в клетке, привязанный, оглушенный, возможно, с зашитым ртом. И всем плевать, о Господи… я слишком хорошо знаю этого «учителя». Так хорошо, как предпочёл бы не знать. И так хорошо, как не пожелал бы узнать его моему заклятому врагу. Впрочем… как это ни смешно, Бэзил и есть мой самый заклятый враг. В своё время он ломал меня. И если бы я не был уже тронутым и необычайно сильным духом в своём сумасшествии, он бы точно своего добился. Предполагаю, останься я в его лапах ещё на год… и он сломал бы даже меня. Да, я тщательно притворялся, так, что сумел обмануть его водянистые голубые глаза без единого, самого слабого намёка на присутствие души. Но вечно обманывать я бы не смог, не выдержал бы, сдался. Почему?
Он обламывал ВСЕХ. Обламывал так, что мальчиков, моих собратьев по несчастью, приходилось месяцами держать в смирительных рубашках, с перебитыми руками… чтобы они не сразу кидались кончать с собой.
Мой хрупкий заложник не выдержит и часа его пыток. И когда сдастся, Бэзил заставит его давать снова и снова. Ксавьер подчинится, выбора у него не будет. А аппетиты Вармана будут только расти. Вширь и вглубь. И тонкое тело моего разбалованного возлюбленного
(«Ого, я не ослышался?»)
не выдержит. Он просто умрёт, не снеся такого обращения. Его затрахают до смерти меньше чем за сутки. Бэзил ни в чём не знает меры. Сожжёт моего мальчика в своей постели за одну ночь. Пожрёт его, проглотит. Дьявол… у меня же совсем нет времени!
«Так, бери себя в руки. Дыши размеренно, мозг, говори медленно и равнодушно. От твоего дыхания и голоса сейчас зависит целость и сохранность души и тела Кси».
— Спасибо, Шеп, — холодно поблагодарил я босса за заботу, заметив, что он умолк. Мои глаза застлала плотной пеленой ненависть, но за ней прячется безумный страх… тревога, глубоко проткнувшая сердце. Надеюсь, Шеппард ничего не понял. — Я могу идти?
— Да, дорогуша. Отдыхай, — судя по безмятежному тону, Хардинг и правда ничего не заприметил. Моё лицемерие переплюнуло самое себя. Надеюсь. Я на слишком хорошем счету, меня в принципе невозможно подозревать ни в чём.
Однако я могу ещё всё испортить, если, едва выйдя из здания, помчусь сломя голову на выручку Ксавьеру. Сейчас, когда я встал, спокойно наклоняюсь к сидящему Шепу, получаю от него привычный поцелуй в щеку, беру успевший стать ненавистным чемодан
(«Мозг, с ТВОЕЙ помощью Кси загремел в лапы к Бэзилу! И ты ещё берешь за это деньги?»)
и иду прочь из его кабинета. Вызываю лифт. Спускаюсь на первый этаж. Лицо неподвижно, каменная маска безразличия. Как во сне ищу Феррари на стоянке, нахожу и, ни разу не превысив скорость (такое бывает очень редко), попадаю домой. Франциск купил какао (несмотря ни на что, оно мне пригодится) и сейчас готовит ужин.
После трапезы настанет время моего внеочередного задания. Задание, которое я даю себе сам, и вознаграждением за которое будут впервые не деньги и не кровожадная месть. А сокровище… своенравное, диковинное и не предназначенное для хранения в сейфе. Но еда ещё не готова, у меня есть время подумать и разработать план действий. Для начала надо вспомнить базу.
*
Не самый приветливый уголок земного шара. Пустыня из красного песка, глубокие каньоны, несколько огромных кратеров метеоритного происхождения и ни одной живой души вокруг. В этом диком краю, похожем на поверхность Марса, построена самая ужасная тюрьма в США. Тюрьма для избранных. Тех, кому суждено стать подстилками и игрушками сластолюбцев во славу великой Америки. Полигон на выживание для шпионов, работающих не головой, а… короче, для таких, каким был я.
Нет, я ничего не забыл. Аризона… благословенное и проклятое Богом место. Не думал, что когда-нибудь придётся вернуться в школу боли и медленной агонии, особенно после своей отлично разыгранной Шеппардом «смерти». Я мёртв для Бэзила Вармана уже более пяти лет. И тем большим сюрпризом для него стану. Этаким призраком справедливости и мести с того света. Ведь он единственный из моих оставшихся в живых мучителей. Самый главный и самый ненавидимый. Я не мог его достать и прикончить, мне мешал глубоко укоренившийся, ещё детский, страх перед его тёмной чудовищной сущностью. Но теперь, когда я в яростном исступлении, когда мне есть что терять… я больше не боюсь. У него много шансов сегодня же отправиться в ад, прямиком в пасть заждавшемуся дьяволу.
========== 6. Бэзил ==========
****** Часть 1 — Личности ******
Я прилетел на вертолёте — своём вертолёте — глубокой ночью. Пилотировать научился с подачи Хардинга (он всегда хотел сделать из меня универсального солдата). С собой я взял мотоцикл, ведь садиться в районе базы равносильно самоубийству. Выбрал удобный, но не самый ближайший к цели кратер, приземлился и заминировал вертолёт по обычному протоколу, на случай провала операции. Погрузил на мотоцикл некоторое макроколичество оружия, которое также взял с собой. Пока перетаскивал его, думал о том, что не подхожу по всем параметрам на роль Арнольда Шварценеггера из фильма «Коммандос», а ещё о том, до чего же всё это смешно. Было бы смешно, если бы не…
Я встряхнул головой — хватит думать! Вспомним по дороге все свои навыки, и старые, и новые, а пока натягиваем шлем, прячем под него длиннющие волосы, седлаем Ducati и мчимся… мчимся… навстречу ужасу. Все мои детские иррациональные фобии сосредоточены в быстро увеличивающейся жёлтой точке на горизонте. Всё, что зажило, уснуло, так или иначе покинуло меня, сейчас возвращается, вскрывается, нарывает и гноится с новой силой. Боже, помоги мне! Миокард, тебе тоже не мешало бы помочь мне, а не скулить в углу и причитать. Без вас, вас обоих, я не справлюсь.
«Да выруби уже мост¹, соединяющий со мной! И передача импульсов страха прекратится. Делов-то…»
Понял, да. Сознание очищается от паники, я начинаю замечать декорации к своему боевику. Небо — ясное, а ночь — безлунная. Никакой романтики, зато мне на руку. На базе, разумеется, избыток освещения, но всё окружающее пространство по периметру погружено во тьму. Они не ждут гостей извне, слишком уверены в своей неуязвимости. По-своему они правы: ореол страха и фатальности обнимает это место более полувека. Явиться сюда по доброй воле — означает даже не наглость и не дурость, и не смертный приговор. Этого просто никто никогда не делал. Я первый. Наверное, избранный. Я хочу испытать судьбу и везение. Уже через минуту, когда меня притормозят перед зубчатыми воротами и длинным чёрным шлагбаумом.
Итак, на что же я рассчитываю, открыто подъезжая, поравнявшись с окошком КПП и снимая шлем? Есть брешь в защите, о которой они сами не подозревают. Брешь, основанная на их непоколебимой уверенности в собственной секретности, а также на том, что отсюда добровольно живыми не выходят и не заходят. Только насильно и под конвоем. А рабы, запрограммированные на вечное услужение, угрозы не представляют. Значит, вслед за выключенным мостом к миокарду, я должен выключить лампочку души. Глаза должны быть широко раскрытыми и пустыми, в точности такими, как на моём старом рабском удостоверении. А рот — закрытым. Куклы не разговаривают, их отучили.