Девятая драгоценность (девятая столица) (СИ) - Страница 13

В вазах стояли цветы, в корзинах фрукты, в коробках конфеты. Беззвучно работал телевизор, бросая голубоватый отблеск на закрытые шторы. Я искренне радовалась тому, что окружало меня, но время от времени тихонько переводила дыхание, чтобы избавиться от запаха гнили, человеческих испражнений и формалина. Благодаря лечению я перестала слышать звуки, но от запахов мне деться было некуда. День пролетел незаметно. Несколько раз Ли выходил из номера, чтобы принести еду заказанную в ближайшем ресторане. Аппетита у меня не было совсем, но я старательно ковырялась в тарелке, чтобы не огорчить Ли. Но главным деликатесом в этом номере был телевизор. Я слукавила, когда рассказывала, что компьютера у нас не было из-за того, что мы жили в хутуне. Конечно, это одна из главных причин, но при большом желании эту причину можно было бы обойти. Дело не в этом. У нас дома не было никакой аппаратуры. Вообще никакой. У нас даже не было электрических розеток. Готовили мы по старинке. Единственное послабление, которое разрешил дед, это то, что провели свет. Поэтому, можете себе представить, как мне было обидно, когда мои приятельницы по школе делились впечатлениями от просмотренного мультфильма, а позже приключенческих или любовных фильмов, а я не могла участвовать в этих обсуждениях. Я ходила с родителями в кинотеатры, в цирк, на китайскую оперу. Позже, в колледже и институте я основательно познакомилась с компьютером, однако телевизор навсегда остался тем самым, сладким запретным плодом.

Заснула я в прекрасном теплом номере. Чжан снял для себя соседний номер, но мне не было страшно, кровать Чжана была через стенку от моей. Стоило мне стукнуть по стене, как мой верный друг тут же пришел бы ко мне. Но я надеялась, что таких экстренных мер не понабиться и ночь пройдет спокойно. Как я уже говорила, заснула я в уютном номере, а проснулась в операционной комнате, лаборатории №9.

Я точно знала, что я в лаборатории №9, хотя никто мне об этом не говорил. Так бывает во сне. Мне не было страшно, но я знала, что этот сон очень важен для меня и изо всех сил уговаривала себя запомнить все до мелочей. Раздался высокий мужской голос. Переводчик в голове тут же синхронно сделал перевод

-Что делать с мужчиной и женщиной?

-Иссия не велел их наказывать, - ответил кто-то с более низким голосом, - просто рассели их по разным номерам.

-А если они еще раз попытаются убежать?

-Доложишь Исии, вот и все. Постой, - мужчина с низким голосом, которого я буду для простоты называть Низким, окликнул Высокого, когда тот уже собирался уйти, - ты не забыл приготовить операционную?

-Еще полчаса назад все было готово.

-Тогда через, - Низкий сверился с часами, - полтора часа, самый младший из пленников должен быть готов. Обеспечь тишину. Оперировать сегодня будет Сам.

-Уколы приготовить?

-Никаких уколов, оперируемый должен быть в полной памяти.

-То есть, если я правильно понял, перед операцией пленнику не будут давать наркоз?

-Ты правильно понял, а теперь иди и подготовь самого младшего из девяти.

-Слушаюсь.

Пошевелившись, я почувствовала, что могу перенестись туда, куда хочу. Осознав это, я тут же дала себе приказ:

«Хочу увидеть бабушку и дедушку!»

Тут же внутри себя я услышала щелчок и поняла, что уже перенеслась из холодных недр операционной. Голоса бабушки и дедушки я узнала сразу, а вот увидеть, как не напрягалась, не смогла.

-Как ты думаешь, они уже знают о ребенке? - послышался тихий шепот. Это был голос бабушки

-Нет, если ты им об этом не сказала, - при звуках этого голоса сердце мое упало.

-Но на завтра назначено более полное обследование, и я боюсь…

-Не надо боятся жизнь моя, - ласково проговорил дедушка, - что будет то и будет. А изводить себя заранее не надо!

-Ты видел печать императора? - еще тише спросила бабушка

-Разве ты ничего не помнишь? Прости, мой цветок сливы! Когда печать императора была разъята на две части, ты потеряла сознание от боли, а я ничем не мог тебе помочь! Эти палачи держали меня за руки и не дали приблизиться!

-Боже мой! Я ничего не помню! Что же теперь будет?

Вдруг по моим глазам ударил яркий свет, и я закричала. Эхом за мной летел крик бабушки. Она просила не разлучать ее с мужем.

Однако сон не хотел еще отпускать меня. Действие поменялось. Теперь я все видела, но ничего не слышала.

В отряде наряду с тюрьмой, где содержались «бревна», были еще «комнаты ужаса», вход в которые запрещался всем, кроме небольшого числа лиц. Я читала об этом, но естественно не видела. И вот теперь во сне передо мной разворачивалось немое кино. Пленка раскручивалась и раскручивалась. Я закрывала глаза руками, которых у меня не было во сне, я щипало свое тело, которого у меня тоже не было, я даже пыталась кричать. Однако все было бесполезно. Я должна была это увидеть. Мой суровый невидимый учитель не давал мне послабления.

Итак, «выставочная комната» хотя и называлась комнатой, по размерам равнялась площади трех комнат. Тому, кто, пройдя по коридору от хозяйственного управления, достигал «выставочной комнаты», прежде всего, ударял в нос резкий запах формалина, затем внезапное нервное потрясение заставляло человека зажмурить глаза.

Тот, кто впервые входил в эту комнату, впадал в шоковое состояние, и даже видавшие виды люди, шатаясь, искали опоры. Мне некуда было сесть, я была бесплотна, но крик, рвущийся изнутри, сотрясал все мое невидимое тело.

На полках, расположенных в два или три ряда вдоль стен, стояли наполненные формалином стеклянные сосуды диаметром 45 и высотой 60 сантиметров. В формалиновом растворе находились человеческие головы. Отделенные от шеи, с открытыми или закрытыми глазами, с колышущимися волосами, они тихо покачивались в стеклянном сосуде.

Головы с раздробленным, как гранатовый плод, лицом.

Головы, разрубленные на две части от темени до уха.

Головы распиленные, с обнажившимся мозгом.

Головы с разложившимся лицом, на котором невозможно распознать ни глаз, ни носа, ни рта.

Головы с широко открытым ртом, с красными, синими, черными пятнами на коже.

Головы людей разных рас, мужчин и женщин, старых и молодых, смотрели из коричневатого формалинового раствора на вошедшего в комнату и обращались к нему с немым вопросом: «Почему мы здесь?»

В «выставочной комнате» были не только головы. Человеческие ноги, отрезанные по бедро, туловища без головы и конечностей, желудки и кишки, причудливо переплетенные в растворе, матки, некоторые с плодом. Короче говоря, это была выставка всех составных частей человеческого тела.

Были среди них и совершенно невероятные. Например, человеческая рука, отрезанная по локоть. Владельцем этой руки был служащий отряда. Раз в месяц он приходил в «выставочную комнату», останавливался перед своей рукой и долго глядел на нее. Вот и сейчас после смерти он по-прежнему был здесь. Стоял рядом со мной и недоуменно рассматривал свою руку. Оглянувшись, я увидела, что выставочный зал медленно наполняется людьми. Мы стояли друг против друга, они, те, которых не было числа, и я- совершенно одна. За окнами промелькнуло не одно тысячелетие, а мы все стояли друг против друга. Одна из женщин-призраков подошла к аквариуму с раствором, где лежала отрезанная матка с плодом. Любовно погладив гладкую поверхность аквариума, она обернулась и посмотрела на меня. А я в это время не могла оторвать глаз от аквариума, потому что матка начала пульсировать и растягиваться. Она пыталась исторгнуть из себя плод. И тут я не выдержала и закричала.

Чжан. Ли стоял рядом с моей кроватью и пытался успокоить. Я ничего не могла ему объяснить, только повторяла «Дедушка, бабушка!», «Эти люди. Убери от меня этих людей» и плакала. Уехали мы из Пинфана лишь на следующий день. Мне уже было намного лучше, но Чжан Ли так не считал и поэтому в Пекин мы вернулись на самолете.

В аэропорту я вдруг почувствовала, что мне необходимо остаться одной, чтобы все осмыслить. И не просто завтра, послезавтра, а сейчас, сию же секунду. Когда я сказала об этом Чжан Ли, он конечно обиделся, но не подал вида. Он был готов выполнить мою просьбу, но это стоило ему больших душевных затрат, потому что он любил меня и волновался. Вставляя ключ в замок, я удивилась тому, что двор так безлюден. И лишь войдя внутрь, поняла свою оплошность; Я вернулась не в новую квартиру, а в хутун. Двор внутри сихуаня был еще цел, но уже пуст. Вероятно, из-за того, что сегодня был все еще праздничный день, рабочие не приступили к сносу. Когда-то давно все четыре домика внутри сихуаня принадлежали моей семье. Много поколений сменилось, много династий расцветало и уходило в небытие, а мой род по-прежнему жил здесь. После провозглашения республики, дедушка добровольно решил «уплотниться» и оставил себе и своей семье лишь один дом. В остальные три вскоре въехали новые люди. Я без конца повторяю сихуань, хутун, но до сих пор не удосужилась объяснить историю этих слов. Итак, слушайте!