Девять жизней черной кошки - Страница 11

С Черкесовым поравнялся автомобиль. Краем глаза Василий Романович заметил, как в окно высовывается рука с пистолетом. Кажется, теперь его застрелить решил водитель. У Василия Романовича мелькнула мысль, что против него восстал весь город. На бегу он выбросил руку в сторону и выстрелил в окошко. Автомобиль повело в сторону, он заехал на тротуар и врезался в стену дома, перегородив дорогу тем двоим преследователям Василия Романовича, бежавшего уже из последних сил. И тут он достиг угла.

Поворот, еще поворот… еще…

Он попал во двор, и его объяла долгожданная темнота. Черкесов не расслаблялся, продвигался вглубь и внезапно натолкнулся на строение. Это был домик на детской площадке. Черкесов юркнул в него, упал на пол и замер. Теперь он не поднялся бы ни за какие блага, даже прямая угроза жизни не заставила бы его подняться и бежать дальше – не было сил. Он запыхался, едва дышал, но старался хватать воздух ртом как можно тише.

В домике воняло мочой, однако Черкесова не волновали мерзкие запахи. Волновали лишь люди, с таким упорством преследовавшие его, желавшие добить. Не было слышно ни голосов, ни топота ног. «Неужели не видели, куда я свернул?» – с надеждой подумал Черкесов, еще не веря в такое везение. Но и лежать без действия в смертельной опасности нельзя. Он тихонько повернулся на бок, встал на четвереньки и медленно поднял голову. Когда его глаза очутились над нижним краем окошка, он увидел вдалеке два мужских силуэта. Ни лиц, ни во что одеты преследователи, не разглядел. Они крутились на маленьком пятачке, оглядывались по сторонам, и было очевидно: цель свою они потеряли. Цель – это Черкесов. Он и «пушки» заметил в их руках. Наконец оба убийцы двинули по двору. Черкесов залег на пол, наставив пистолет на дверь избушки. До него долетали их неразборчивые переговоры, кто-то ходил недалеко, совсем рядом, но в избушку, к счастью, никто так и не заглянул. Скорей всего, не заметили ее в темноте, как не заметил сначала Черкесов. Голоса удалились и вскоре перестали слышаться.

Он не выходил из убежища до самого утра. Черкесов не чувствовал легкого морозца, ему было жарко от одних только воспоминаний о происшедшем. Когда же рассвет разогнал темень, Черкесов осторожно осмотрел двор, выглядывая изо всех окошек избушки. Двор был пуст. Чуть позже люди стали выходить из домов, вышел и он из своего спасительного убежища. Пересек двор, очутился на соседней улице. Черкесов перебирался из одного двора в другой в поисках теплого места, где он сможет пересидеть день…

Он заснул под трубами котельной, подложив в качестве матраса картон, который отыскал у мусорных баков. А проснулся от голода. От жуткого голода, сводившего кишки судорогами.

Черкесов ждал полной темноты и в это время думал о таких простых вещах, как тепло, еда, крыша над головой, горячая вода… Всего этого у него было в избытке, теперь же стало навязчивым миражем. А деньги… Он же их практически не считал. И вдруг в один присест лишился всего! Кто он сейчас? Бомж. Совсем недавно он презирал эту категорию людей, попавших на дно, а сам оказался если не на дне, то очень к нему близко. В кармане ни шиша, за ним гоняются, чтобы убить… Хотелось закричать холодному небу: «Так не бывает! Почему со мной это произошло?» Только при чем тут небо? Что такое сделал Черкесов? И кому? Неужели каждый человек переживает нечто подобное?

Пока он не анализировал происшедшее в доме Аллы, на это у него не было ни сил, ни желания. Василий Романович потерялся, окончательно пал духом. Вдобавок его доканывал голод. Когда свечерело, он побрел к своему дому. Больше ему некуда идти. Возьмет хотя бы денег, и… он не знал, что будет делать потом, просто не знал.

Черкесов крался к собственному дому, как вор, прячась за выступами домов и стволами деревьев. Очутившись рядом, он надвинул капюшон куртки на глаза, прошелся два раза вдоль ограды, изучая двор и дом. Два этажа, как у всех удачливых людей, к каким себя причислял ранее Черкесов, чернели в покое. Свет не горел, значит, никого дома нет. Черкесов посчитал, сколько времени прошло со дня его смерти. О, уж и девять дней давно отметили! Где же дети и жена? А теща? Уехала или нет? А вдруг они все махнули к теще? Вот было бы славно… Как же попасть к себе домой? И как быть с сигнализацией? Завизжит, и сразу примчится милиция. Но в таких случаях решения приходят в голову неординарные.

Черкесов обошел ограду, выбрал удобное место, где поблизости растет дерево, вскарабкался на него, затем согнул ветку и сполз по ней. Ветка затрещала, но он был уже на территории двора, сначала повис на руках, держась за ветку, затем спрыгнул на землю. Здоровенный пес подлетел к нему, узнал, завилял хвостом, повизгивая, прыгнул несколько раз, лизнув в лицо. Черкесов погладил пса, лишь бы угомонить, и теперь внимательно изучал окна, ведь дверь не открыть – ключи погибли вместе с Федькой. Сколько же решеток он тут поставил! Если учесть еще и их стоимость, то возникает сам собой вопрос: от кого оберегал он свой дом? Уж не от себя ли? Так или иначе, а войти в дом именно ему, хозяину, не представлялось возможным. Он попробовал было вскарабкаться по водосточному желобу, да соскользнул, ободрав руки.

Черкесов присел у собачьей конуры, согревая руки дыханием. Пошел снег. Эдак он окончательно замерзнет… Осталось только занять конуру пса. А родной дом, знакомый каждой плиткой, каждой дощечкой, в двух шагах. Там тепло и есть еда. В бессильной ярости Черкесов подскочил на ноги. Он должен пробраться внутрь, и баста! Мужик он или кто?

Черкесов разорвал ветхую подстилку из конуры, обмотал кое-как руки, для верности завязал в узлы и предпринял новую попытку взобраться по желобу. Балкон недалеко от желоба, может, удастся допрыгнуть? Он карабкался, съезжал вниз и снова карабкался. Это было лучше, чем сидеть и ждать, когда замерзнешь. К тому же очень хотелось есть, он бы, кажется, сейчас слона съел живьем.

Черкесов снял сапоги, остался в одних прохудившихся носках. Теперь он полз вверх, обхватывая желоб ступнями. И добрался до второго этажа, где замер, не рискуя прыгнуть. Ноги быстро леденели. Отчаяние заставило его собрать силенки, и… Черкесов прыгнул, ухватился за прутья, соскользнул, повиснув почти у основания балкона, больно стукнувшись бедрами. Ну, падать не так уж и далеко, однако заново повторять тот же маневр сил уже не хватит. Он поднапрягся, заболтал ногами, стараясь забросить их на выступ. С третьей попытки это удалось. Черкесов немного отдохнул, перелез на балкон. Дверь заперта. Другого он и не ожидал. Тогда Василий Романович получше обмотал кулак тряпицами и врезал по стеклу. Стекло со звоном разбилось, посыпались осколки. Второе, внутреннее, стекло он разбил увереннее и через минуту был уже в спальне.

Он закрыл балконные двери и завесил проем одеялом. Затем отключил сигнализацию, подобрал снятые сапоги во дворе и заперся, плотно занавесив окна шторами. Первое – холодильник. Черкесов ел все, что попадалось под руку, не удосужившись нарезать мясо или колбасу, а отгрызая прямо от батонов и кусков да запивая минеральной водой, чтобы протолкнуть пищу в желудок. Потом пошел в ванную и долго грелся под душем. Черкесов переоделся в чистое белье, надел свитер, джинсы, теплые носки, словно собирался уходить. Нет, он решил встретить ненаглядную жену в приличном одеянии. Сделав себе кофе и взяв половину торта из холодильника, расположился в гостиной перед телевизором, чувствуя райское блаженство.

А на экране шло полным ходом веселье. Надо же, кому-то весело. О, черт возьми! Сегодня ведь старый Новый год! Черкесов достал из бара бутылку виски, ром, мартини, смешал коктейль, не соблюдая ни одной из известных миру рецептур, улегся в кресло, положив ноги на журнальный столик, и медленно потягивал коктейль, глядя на экран. Теперь он ел медленно, хотя есть уже не хотелось. Как говорят в народе, за него ел рот. Незаметно задремал…

Очнулся Черкесов от хлопка входной двери. Взглянул на часы – половина третьего ночи. Ничего себе! Где же это гуляла вдова? И где дети? Он решил приготовить жене сюрприз. Быстренько погасил торшер и замер, разместившись в кресле напротив двери. В прихожей жена долго возилась, бурча что-то под нос – то ли напевала, то ли ругалась. Наконец дверь распахнулась, в проеме обозначился силуэт в норковой шубе до пят. Жена нащупывала выключатель. Щелчок – и она уставилась на человека в кресле. Он приветливо улыбнулся: