Девяностые - Страница 17

– Ну все. Свободен.

Неужели закончилось?

Улыбаюсь:

– Спасибо за заботу. Столько людей!.. А можно я про вас поэму сочиню?

Усталая женщина говорит:

– О нас, Рома, лучше в прозе.

– Хорошо, попробую в прозе.

И вот я на улице. Весна кругом!

Только здесь ощущаю, как же мерзко пахнет там, в здании за спиной.

Утро. Солнышко. Люди ходят, ничего не зная.

И я пошел.

Иду, дышу. Глаза слезятся. Лужи. Я иду по лужам. Тепло.

– Э-эх!

Кайф.

1994

Этот домик пустовал несколько лет. Хозяева – старики Кудрины – умерли, сначала он, через год с небольшим она, а сын их, Виталий, давно осел в городе. После похорон матери он забил окна досками, на дверь повесил замок, ключ передал соседям и уехал, прихватив с собой несколько дорогих памяти вещей; с тех пор в родной деревне не показывался. Домик ветшал, забор местами повалился, и казалось, скоро вся усадебка придет в полнейшее запустение.

Филипьевы, соседи, сажали на кудринском огороде картошку, унесли к себе полезное в хозяйстве, кой-какую мебель, но открыто растаскивать пока не решались, ждали. И вот этой весной, в самом начале апреля, дождались – появился сухощавый молодой человек с окладистой бородой и длинными волосами, одетый в серую штормовку, истертые джинсы и обрезанные кирзовые сапоги. На плече висела большая, плотно набитая сумка, другую он нес в правой руке, а левой энергично помахивал в такт своим шагам. Шел по улице не замечая луж, смотрел на избы, видимо, отыскивая нужную. И перед кудринской остановился.

Черная и одинокая, косо вросшая в землю, скучно поглядывала она на мир сквозь щели меж досок своими маленькими окнами. Было теплое ясное утро, солнце топило остатки снега, а в домике, кажется, всегда темно, холодно, как в закупоренном погребе. Штакетник палисадника изломан, два бревнышка сгнили и упали, черемуха разрослась.

Приезжий поставил сумку на сухой пятачок перед воротами, закурил, некоторое время разглядывал будущее свое жилище, затем пошел к соседнему дому, что слева, к Филипьевым. Постучал в калитку. На дворе загремела цепью, басовито залаяла собака, вскоре вышел пожилой, но еще крепкий, плотный мужчина в фуфайке, свалявшейся кроличьей ушанке.

– Здравствуйте, – сказал приезжий, – я к вам за ключом.

Филипьев с недоверчивым прищуром смотрел на него.

– Это от Кудрина, что ль? А вы кто ему будете?

Молодой человек достал из кармана записку, протянул Филипьеву, тот принял ее, не торопясь прочитал.

– Ну, ежели он разрешил, то конечно. Счас вынесу. – И скрылся за калиткой.

Весна поздняя в этом году, снег только сходит, кругом грязь, мокрая серость. Люди передвигаются в резиновых сапогах или высоких ботах медленно и осторожно. Проехала телега, разбрызгивая далеко вокруг из-под колес комья глины вперемешку с золой и навозом. Куры копаются в этой жиже, что-то клюют.

– Пойдем вместе, сдам как есть, – вернулся с ключом Филипьев.

Они направились к кудринской избушке. Сосед сунул руку в отверстие в заборе, двинул слегу, открыл калитку.

Посреди двора большая лужа талого снега, всюду толстые сухие стволья крапивы, полыни, истлевшие листы лопуха. Валяются гнилые доски и жердины; рухнувший, будто огромным кулаком прихлопнули, навес-дровяник…

– Да, без хозяев-то оно вот как, – вздохнул Филипьев, – быстро прахом идет. Как Виталька-то там? Давно он сюда не наведывался.

– Нормально, кажется, – приезжий пожал плечами. – Старший мастер по ремонту холодильников…

– М-м… А вы надолго думаете?

– Думаю пожить.

– Дело-дело. Звать-то как?

– Сергей.

– А меня Василий. Соседи, значит, теперь.

С трудом провернулся ключ в заржавевшем замке, отпала стальная дужка. Филипьев впустил Сергея в темные, захламленные сенки. Внутренняя дверь не заперта, приколочена слегка гвоздем; дернули хорошенько – открылась.

Две комнаты. Одна, побольше, служит кухней и залом, а другая спальней. Печь в первой комнате, овальный обеденный стол, табуретки. Воздух затхлый, мышами пахнет.

– Ну вот, всё в целости, – сказал Василий, присаживаясь к столу. – Перекурим на новом месте?

– Н-да… «Приму» будете?

Сосед отмахнулся:

– Не курю их, к своему привык. – Вынул кисет, принялся сворачивать самокрутку.

Сергей впервые видел, чтобы курили махорку не из нужды; Филипьев заметил его удивление, объяснил:

– Да у нас все, почитай, кроме молодежи, этим дымят. Где денег набраться на покупное? А эту сам вырастишь, нарубишь – и кури-закурись.

Кивнув, Сергей прошел в спальню, осмотрелся. Небольшая, зато с двумя окнами – одно в улицу, другое на огород; есть железная кровать, шкафчик, попорченный холодом, два рассохшихся стула… Филипьев тем временем размышлял, вернуть ли половички, коврики со стен, старенький телевизор «Рубин», посуду. Решил, если спросит приезжий, куда делась почти вся обстановка, отдать кое-что, оправдаться: «Уносил, мол, на сохранение».

– У тебя, Сергей, кастрюлек-то нету, небось, так я пока могу одолжить. Разживешься, вернешь.

– Спасибо. А вот как со светом?

– Должон быть, должон. Счетчик стащили давно уж, я тут напрямую соединил. Лампочки надо. В запасе есть у меня пара штук, принесу.

Табачный дым слегка оживил воздух, стало как будто уютней. Филипьев пообещал дать новоселу на время старые одеяла, ведро, плитку (вместо когда-то бывшей здесь газовой трехконфорки, которую он продал).

– На печке-то не наготовишься, тем боле без опыту. Вы ж к электричеству в городах привыкли. На плитке оно удобней, конечно. Принесу.

– Спасибо, спасибо…

Сергей, казалось, был рад и тому, что здесь обнаружил. Или Кудрин Виталька сам не помнит уже, какие остались в родительской избушке вещи, или просто не рассказал ему.

– Ну вот, – Филипьев поднялся. – Пойдем еще баньку поглядишь, летню кухню. Сдам объект, как говорится.

Целый день Сергей устраивался. Для начала отодрал доски с окон, спилил миниатюрной ножовкой несколько веток черемухи в палисаднике, чтобы не заслоняли солнце. Вымел старым гусиным крылом, заместо веника, полы, растопил печку. Сосед, как и обещал, принес необходимую посуду, электроплитку, лампочки, ведро, два одеяла. Одеяла Сергей повесил на окна, превратив их в подобие штор.

– Всё вроде как, – вздохнул на прощанье Филипьев. – Обживайтеся. Если что, приходи, в чем сможем – поможем.

В печке звонко трещали просохшие, пролежавшие в сенках несколько лет дрова, становилось заметно теплее, и казалось, изба оживает, добреет, стены светлеют…

Сергей сходил за водой до колонки, в большой кружке поставил кипятить. Ожидая чай, разгружал сумки. Достал постельное белье и застелил кровать, положив вместо матраца на сетку старых тряпок, найденных в летней кухне; на полке за печкой расставил посуду и провизию. Из той сумки, что нес утром на плече, вынул холст, тюбики с краской, кисти в целлофановом пакете, бутылки со скипидаром, маслом и лаком. Все это он определил в шкафчик в спальне, туда же – ножовку, молоток, кулек с гвоздями.

С удовольствием пил чай, курил… Вот есть у него теперь свой дом, осуществилась мечта. Давно Сергей собирался порвать с городом, где все мешало, душило его, распыляло дни, отвлекало от занятий любимым делом. Но выбраться оттуда так сложно. И хотя он одинок и свободен – нет у него ни семьи, ни квартиры, ничего, кроме себя самого, – сделать этот шаг стоило большого труда. Как? Куда? На какие деньги устроить жизнь на новом месте?

Помог случай: Сергей познакомился со странным человеком Виталием Кудриным, мастером из конторы по ремонту холодильников и одновременно любителем живописи, приобретающим время от времени работы местных художников; зашел разговор о деревне. Сергей признался, что давно думает поселиться где-нибудь в спокойном, тихом местечке, и Кудрин предложил: «Поезжай в Малую Кою! У меня там избенка, правда, не хоромы, но жить можно. От города с час на автобусе, Енисей недалеко, бор вокруг. Места, в общем, отличные!»