Девяностые - Страница 13

Я оставил кочерыжку, спрятал ее за пазуху, про запас. Счастливо рыгнул в пустоту. Снова лег на кирпичи. Потянулся. Внутри забурчало, мой желудок переваривал пищу.

Высокий железобетонный забор тянется бесконечно. Его воздвигли очень быстро, сразу после того, как не стало дней. За этим забором светло, там жизнь почти как при солнце. Там живут полезные люди, а остальные умирают здесь.

Время от времени какие-то отчаянные рвутся за этот забор, чтобы внедриться в тамошнее население; чтобы выжить. Но их сшибают с лестниц и веревок неусыпные автоматчики. Убитых тут же оттаскивают от забора и поедают, пока не остыли.

Здания стоят мертвыми глыбами. В них уже давно не живут, лишь немногие укрываются на ночлег. Деревянные постройки и другие способные гореть предметы сожгли. И теперь костер такая же редкость, как и еда.

В основном я брожу по улицам в поисках пищи и тепла. Родной город стал неузнаваемым и враждебным. Раньше, при солнце, мне казалось, что я хорошо знаю его, а теперь часто блуждаю, не понимая где, потом нахожу знакомый дом и тогда уж определяю свое местонахождение.

Во дворе девятиэтажки, где раньше был магазин «Хозтовары», горит костер. Костер огромный, из нескольких автомобильных покрышек… Да, тут рядом был автобусный парк… Высокое пламя освещает все далеко вокруг. В небо поднимается ослепительно-черный дым.

Вокруг костра на корточках сидят люди. Шесть или семь. Молчат. Они страшные, почти одичалые. Они держат в руках железные прутья. Прутья направлены к огню. На прутьях висят куски мяса. Большие коричневые куски, с них в огонь капает сок.

Я вглотнул слюну внутрь и устало ткнулся в металлическую колонну детской горки. Подойти к костру, конечно, боюсь. Я один, я беззащитен. Я жду, когда люди наедятся, согреются и уйдут. Тогда можно попытаться занять их место, что-нибудь, что осталось, доглодать.

Они ели. Я видел их лица, грязные и заросшие, видел жадные кровавые глаза, большие черные рты.

Ели быстро, аппетитно урча, как изголодавшиеся собаки.

Вдруг из девятиэтажки на освещенное пространство выпрыгнуло покрытое рваным тряпьем, бесформенное существо. С ревом бросилось к костру, повалилось на полыхающие покрышки, наверное, желая вспомнить тепло, и тут же с визгом вскочило. Но огонь уже почуял и охватил его. Тряпье с треском вспыхнуло. Существо стало похоже на факел. Сделало несколько гигантских прыжков прочь, во тьму, воя и извиваясь. Запнулось о пенек от скамейки, упало, задымилось.

Евшие никак не отреагировали на это, спокойно принялись обжаривать по следующему куску.

Я двигался меж зданий, путался в холодных нитях электропроводов, по привычке негромко рыча. Было время – я разговаривал сам с собой, но затем слова перестали приходить на язык, чаще их заменяло теперь поскуливание и рычание.

Хотелось есть. Я давно отказался от глупых рамок брезгливости и не раз ел подобных себе даже сырыми. В кармане у меня лежит заточенный нож из охотничьего магазина. Мой отец был страстным охотником на косуль, а теперь все охотятся друг на друга.

Самое плохое, что я остался один. Стаям куда легче добывать себе пропитание, обороняться, а в одиночку долго не протянешь.

Звезды светят все так же насмешливо и лениво, кое-как обозначают здания, улицы, разбитые автомобили. Туч почти нет, лишь какие-то рваные клочки, вяло бредущие по мутному небу. Из них иногда сыплются сухие снежинки.

Диск Луны плотно черный и кажется намного крупней и тяжелей, чем когда она была освещенной. Порой мне кажется, что это потухшее солнце.

Впереди силуэты нескольких фигур. Я увидел их издалека – улица широкая и пустая, центральная улица города. Вот так же ходили по ней вечерами подвыпившие парни, ищущие, с кем бы подраться.

Я остановился, напрягся. Фигуры тоже остановились, а затем, что-то коротко рыкнув друг другу, бросились ко мне. Понятно, хотят прикончить меня и сожрать. Я побежал от них.

Бежал долго, по узким улочкам, через дворы, не слушая звуков погони.

От страха прибавилось сил, ноги шевелились споро, дыхание было почти ровным. Быстро привыкаешь быть всегда начеку и при необходимости убегать. Я и на этот раз уцелел. Влетел в какой-то подвал, забился за какие-то толстые трубы и замер.

Тишина. Я закрыл глаза, сунул руки в рукава куртки, спрятал лицо под ворот свитера.

Постепенно задремал. Далеко-далеко появился светлый веселый кружочек. Нет, это не звезда… Он плавно приближался ко мне, рос, расцветал. Вот он уже танцует передо мной. Мертвый холод насыщался теплом, жизнью. Я расправился и окунул в тепло руки, потом лицо. Я слушал его ласковое дыхание, я тянулся к нему, чтоб тепло приняло меня всего, спрятало в себе навсегда…

Кто-то осторожно зашебуршал за чудом сохранившейся деревянной стеной. Я распахнул глаза, но было совсем темно. Так же холодно и одиноко. Но это шебуршение… Неужели во сне? Нет, нет! Громко забилось сердце, во рту появились слюни. Рука нащупала рукоятку ножа, крепко вцепилась в него, вынула из кожаных ножен.

Шебуршение повторилось. Несомненно, за досками было нечто живое! Кошка, не меньше…

Я бесшумно поднялся, обдумывая, как бы ловчее обрушиться на жертву. Упустить такой шанс было бы величайшей глупостью.

Осторожно, очень осторожно пошел. Вот проем в тот закуток, откуда исходило шебуршение… Кошка, конечно, хорошо видит меня, может, она уже удрала, спряталась… Я задрал руку с ножом для полноты удара, а другой водил перед собой и по бокам. Водил и ногами, нащупывая добычу.

Где же? Слюни теплой струйкой текли по подбородку. Я уже представлял, как разделываю маленькую тушку, парящую, аппетитную. Как обжариваю кусочки на костре, вдыхая аромат свежего мяса… Газ в зажигалке еще есть, еще есть…

– Не надо, – жалобно попросили из темноты.

Я дернулся, оглушенный словами, точно мне самому воткнули в живот тонкую и длинную заточку.

– Пожалуйста, не убивайте меня. – Голос полудетский, кажется, девичий, но хрипловатый и застоявшийся.

– Ты кто? – спросил я, вглядываясь в темноту, держа нож наготове, ожидая ловушки.

– Я Лена.

– Ты… ты одна?

– Да.

Левой рукой я достал из кармана драгоценную зажигалку, не теряя бдительности, зажег. Ровно и слабо осветился весь закуток. На полу, среди одеял и одежды, сидела девочка лет двенадцати. Большие испуганные глаза смотрели на меня пристально. Она не жмурилась, значит, не отвыкла от света. Я затушил зажигалку, спросил:

– У тебя зажигалка есть?

– Нет… Спички и свечка.

– А еда?

– Еда кончилась.

– Зажги свечку.

Девочка зашевелилась, громко чиркнула спичка. Спокойным огоньком затеплилась вставленная в пустую консервную банку свечка. Сразу стало живо, уютно.

Я еще раз осмотрелся, спрятал нож и опустился на корточки. Девочка по-прежнему рассматривала меня; ее страх, кажется, почти прошел. Я долго думал, что бы сказать ей. Наконец придумал:

– Давно ты здесь?

– Уже тридцать четыре дня.

– Дня! – я усмехнулся.

Лена улыбнулась в ответ, и я заметил ее белые, здоровые зубы. Она была совсем не похожа на всех, кого встречал я в последнее время.

– У меня и часы есть! – наверное, желая окончательно сдружиться со мной, похвалилась девочка. – Сейчас половина восьмого. А в восемь, – голос ее стал грустноватым, – в восемь мы всей семьей садились ужинать. Папа, мама, Ромашка и я…

Я сидел на корточках, протянув руки к огоньку.

– М-да, – тоже завспоминал, – а после ужина плюхнуться в кресло и покурить…

– Вы курите?

На ее вопрос я снова усмехнулся:

– Было б что… Тыщу лет ни затяжки.

Девочка полезла в сумку, что лежала за ее спиной, вынула пачку «Астры», протянула мне.